Бруклинские ведьмы - Доусон Мэдди (книги txt, fb2) 📗

Сэмми смотрит на меня с таким отвращением, что я едва не начинаю смеяться вслух.

— Мое детство практически закончилось! — говорит он. — У меня уже двухзначный возраст. Что, если они не сойдутся обратно, пока я не вырасту? Это будет самая тупая история во всем мире.

— Но разве твой папа… не живет с другой тетенькой?

— Нет! В том-то и дело! Мама вечно твердила про тетеньку, но на самом деле все по-другому. У папы была знакомая, которая иногда оставалась ночевать, но я думаю, она ушла, потому что больше ее не вижу, а когда спрашиваю про нее, папа становится очень тихим. И говорит, что мне не о чем беспокоиться.

Он шлепается на свой стул и смотрит на меня из-под челки.

— У Бликс была книга заклинаний, — задумчиво произносит он. — Можешь посмотреть ее, вдруг она тебе поможет, и ты научишься всякому.

— Я слышала про эту книгу, но никогда ее не видела.

— Она вон там. — Сэмми встает и показывает на забитый кулинарными справочниками книжный шкаф в углу. — Бликс показывала ее, когда лечила мне больное горло.

Разумеется, книга под названием «Энциклопедия заклинаний» стоит там на видном месте, хоть раньше я ее каким-то образом не замечала. На переплете — изображение виноградной лозы с красными цветами. Честно говоря, выглядит она не слишком убедительно, я думаю, настоящая книга колдовских заклинаний должна быть таинственной, с иероглифами на обложке. Такая, что язык сломаешь, пока прочтешь название.

В это самое мгновение раздается звонок в дверь, Сэмми подскакивает и хватает свой рюкзак.

— Не говори ничего папе, — просит он, — и подумай об этом. Почитай книгу! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!

После того как он уходит, я допиваю чай. Периодически поглядываю на книгу и думаю о том, чтобы снять ее с полки и проглядеть… просто проглядеть… ну, понимаете…

Но что-то меня удерживает. Я выхожу на улицу, подметаю свое крыльцо, потом иду в ночник Пако купить куриный салат на ужин и обнаруживаю, что наблюдаю за тем, как постоянные покупатели оживленно болтают по-соседски о том, какие люди читают «Нью-Йорк дейли ньюс», а какие «Нью-Йорк пост», и что, мол, даже по внешнему виду можно догадаться, кто есть кто. Пако в меньшинстве: он утверждает, что на глазок никогда не угадаешь, и смотрит на меня в поисках поддержки.

Я пожимаю плечами, и он смеется своей ошибке:

— Конечно, вам-то откуда знать? Вы ведь у нас новенькая! — говорит он. — Вот Бликс — она бы целый день об этом говорила.

Все затихают, будто решив почтить память Бликс минутой молчания.

— Она была Iа maga. Наша волшебница, — тихонько говорит Пако. И вытирает глаза.

30

МАРНИ

Я не maga, поэтому не притворяюсь, будто знаю, как происходят подобные вещи, но спустя два дня я возвращаюсь вечером из «Наших корешков», поднимаю взгляд и вижу, как с другой стороны к дому приближается Ноа — плывет этой своей сексапильной походочкой, которую я так хорошо помню, — и воздух начинает потрескивать, а когда мы достигаем входной двери, сердце у меня колотится так, будто вот-вот развалится на части от этой тряски. Он берет меня за руку, мы практически вваливаемся в квартиру, размазавшись по стенке, прижимаясь друг к другу телами, а его губы прикипают к моим губам.

Все, что я могу думать, это — «О мой бог!»

Дверь захлопывается — Ноа подталкивает ее ногой, и от грохота мы оба открываем глаза.

Его руки в моих волосах, он вынимает заколку, которая удерживала прическу, и говорит мне в шею:

— Ты сводишь меня с ума! Ты все время рядом, но мы больше не пара, и это меня убивает.

В этот миг мой телефон начинает звонить. Я лезу в карман джинсов, вынимаю его и смотрю на экран: Натали.

— Слушай, я должна ответить, — бормочу я.

Ноа со стоном отпускает меня, мы заходим в квартиру, и он устремляется вверх по лестнице на кухню.

— Ну как ты? — Я усаживаюсь на пол и слушаю, как сестра начинает изливать на меня жалобы. Брайан слишком много работает, и ей одиноко дома с малышкой. Я нужна ей там. Целыми днями она сидит без компании. Ей жаль, что все так, но из-за моего решения остаться в Бруклине, пусть и всего на три месяца, она чувствует себя преданной. Словно мы воссоединились и разработали прекрасный план нашей дальнейшей жизни, а потом я взяла и все переиграла. Пошла на попятный. А теперь она только что узнала от Джереми, что вдобавок я устроилась на работу — и как это понимать?

«Послушай, — хочу сказать я ей, — я… я… я снова падаю».

Спускается Ноа с тарелкой винограда и сыра. Он садится рядом со мной и начинает чистить виноградины и с намеком покачивает ягодами перед моим ртом, отчего я начинаю смеяться.

— Это не смешно, — стонет Натали. — Ты даже ничего не говорила мне про работу! Как получается, что я услышала такую новость от него?

Ноа начинает расстегивать мои сандалии и стягивает одну у меня с ноги. Я обнаруживаю у себя некоторые проблемы с дыханием.

— Мне надо идти, — говорю я сестре. — Я тебе перезвоню.

А потом — потом мы будто сходим с ума, срываем друг с друга одежду и занимаемся любовью прямо на ковре в гостиной Бликс, и такое впечатление, словно мы и не разлучались; в нем все, чего мне так недоставало: его губы и руки, и дыхание у меня на щеке, и миллион чувств, которые возникают у меня оттого, что он такой знакомый и волнующий, сексуальный и бешеный, — но потом все завершается. И в тот миг, когда мы кончили, стоило только ему откатиться в сторону, на меня обрушивается понимание, что хуже меня человека в мире нет. Перед моим внутренним взором возникает лицо Джереми с широко раскрытыми, полными боли глазами, и я ненавижу себя за то, что его предала.

Но знаете что? Даже когда я вот так сижу на холоде, схватив в охапку свою одежду, терзаясь чувством вины и разочарованием в себе самой, какая-то, причем большая, часть меня хочет выкинуть из головы все мысли и просто жить в ослепительном сиянии момента.

Так я и делаю. Вот просто беру и делаю. Может, спать с Ноа очень плохо, но совершенно необходимо. Может, позже я пойму, что творю. Может, я просто сейчас не могу об этом думать.

Ноа остается у меня в спальне этой ночью, и следующей, и той, что приходит за ней, и из окошка нам светит луна, и холодный воздух просачивается в щели там, где оконная створка неплотно прилегает к раме, и ветви скребут стены дома, как в фильме ужасов. Это первые по-настоящему холодные ночи, и Ноа обнимает меня, и мы лежим так каждую ночь после секса и перед тем, как нас обуяет сон, а я слушаю его дыхание и смотрю с подушки на серпик луны.

Во всем этом есть нечто неотвратимое, будто Ноа — какая-то старая привычка, от которой мне не избавиться. Я не спрашиваю себя, любовь ли это, и могу ли я ему доверять, или правильно ли так поступать, если судить с точки зрения жизненной мудрости, я знаю, что нет. Видит бог, все это неправильно, насколько только возможно.

Я ужасно себя чувствую. У себя в голове я слышу голос Джереми: «Что же ты опять со мной делаешь?» Я закрываю глаза. Днем я говорю себе, что должна освободиться. Говорю, что все дело просто в потребности разобраться с прошлым перед тем, как я в действительности смогу принять взрослую жизнь с Джереми. Может, этот небольшой промежуток времени — всего лишь завершение, после которого я смогу окончательно искоренить из своей реальности Ноа и двигаться дальше.

Все дело в том, что сейчас я делаю именно это. Я сплю со своим бывшим.

И это временно, временно, как работа в «Наших корешках», как дом в Бруклине, как солнце, просвечивающее сквозь ветви стремительно теряющих листья деревьев.

Время вне времени.

Возможно, я забыла спросить, каковы мотивы самого Ноа.

А потом однажды ночью, когда я почти засыпаю, он спрашивает меня, нельзя ли ему почитать письмо, которое написала мне Бликс, — ну, исключительно из простого любопытства. Сон неожиданно как рукой снимает, я настораживаюсь. Где-то за глазными яблоками будто колют маленькие иголочки, как будто голова вот-вот разболится, и я говорю: нет, нельзя. Так вот что ему нужно? Письмо Бликс? В голове мелькает мысль о том, что Ноа может попытаться использовать его против меня.