Год смерти Рикардо Рейса - Сарамаго Жозе (читать книги полные .TXT) 📗

Фернандо Пессоа, удобно устроившись в кабинете на диване, привалясь затылком к спинке, закинув ногу на ногу, спросил: Чем занимается этот ваш друг? Он мне не друг. И хорошо, что не друг, уж больно скверно от него пахнет, я вот пятый месяц хожу в одном и том же костюме, не меняя ни сорочки, ни белья, и то не издаю такого зловония, значит, он вам не друг, а кто же тогда и кто этот человек, о котором он упоминал и который, судя по его словам, так высоко вас ценит? Они оба из полиции, не так давно меня туда вызывали. Я всегда считал, что вы — человек благонамеренный и беспокойства властям не доставляете. Так оно и есть. Однако по каким-то причинам они вами все же заинтересовались? Причина одна — я приехал из Бразилии. Может быть, Лидия, потеряв по вашей вине невинность, пожаловалась, что вы ее обесчестили? Если бы даже Лидия была и с моей помощью перестала быть девицей, жаловаться она бы пошла не в службу госбезопасности. А-а, так вас вызывали в ПВДЕ? Туда. А я-то вообразил — в полицию нравов. Я — человек благонравный, по крайней мере, в сравнении со всеобщей порчей и упадком нравов. А вы мне не рассказывали об этой полицейской истории. Как-то к слову не пришлось, а потом вы перестали появляться. Ну так что же — с вами обошлись грубо, взяли под стражу, отдают под суд? Нет, я должен был всего лишь ответить, с кем водил знакомство в Бразилии, почему уехал оттуда, с кем сблизился за то время, что нахожусь здесь, в Португалии. Было бы очень забавно, если бы вы упомянули про меня. Было бы очень забавно, если бы я рассказал, что время от времени меня навещает призрак Фернандо Пессоа. Простите, любезный мой Рейс, я — вовсе не призрак. А кто? Не знаю, вряд ли сумею ответить, но уж во всяком случае — не призрак, призраки приходят с того света, а я — всего лишь с кладбища Празерес. В конечном итоге, мертвый Фернандо Пессоа — то же, что Фернандо Пессоа живой. В каком-то довольно осмысленном смысле — это именно так. Во всяком случае, эти наши встречи объяснить полиции было бы непросто, вы ведь помните, что я когда-то сочинил стихи, направленные против Салазара. И что же т— задела его эта сатира, помнится, это была сатира? Насколько мне известно — нет. Скажите мне, Фернандо, а кто такой этот Салазар, что он собой представляет и откуда взялся на нашу голову? Это — португальский диктатор и демиург, защитник и отец народа, учитель и мудрец, кроткий властелин, на четверть — пономарь, на четверть — пророк, на четверть — король Себастьян, на четверть — Сидонио, одним словом, человек, наилучшим образом подходящий нашим нравам и обычаям. Два слова начинаются на «д», два — на «п», два — на «с». Поверьте, это вышло случайно, не думайте, что я специально подбираю слова, начинающиеся на одну букву. А вот есть люди, обуянные форменной страстью к аллитерациям и к некоему арифметическому кадансу — им кажется, что это как-то упорядочивает хаос бытия. Нам ли осуждать их: они тоскуют по совершенству, как и фанатики симметрии. Любовь к симметрии, мой дорогой Фернандо, отвечает жизненной необходимости сохранять равновесие, это — способ не упасть. Вроде шеста, которым пользуются канатоходцы? Да, что-то подобное, но, возвращаясь к Салазару, замечу, что благожелательней всего отзывается о нем иностранная печать. Ну, это пропаганда: заказные статьи на деньги налогоплательщиков — я что-то слышал об этом. Но и наши газеты тоже рассыпаются в славословиях и похвалах: какую ни возьми, сразу узнаешь, что португальцы — самый счастливый и процветающий народ в мире или в самое ближайшее время станет таковым, и что прочие нации только выиграют, если поучатся у нас и последуют нашему примеру. Понятно, откуда ветер дует. Насколько я понимаю, вы не очень-то доверяете газетам? Читывал, читывал. Звучит так, будто вы давно со всем смирились и все кротко приемлете. Да нет, это последствие сильной и давней усталости, знаете, как это бывает — после значительного физического усилия мышцы ноют, расслабляются, хочется закрыть глаза и уснуть. Вас еще клонит в сон? Да, порой я чувствую то же, что чувствовал при жизни. Странная штука смерть. Еще странней она выглядит оттуда, где я теперь нахожусь, и могу засвидетельствовать, что смерть смерти рознь, что нет двух подобных смертей, что каждый покойник — наособицу и что порою мы забираем с собой на тот свет все, во что рядились на этом. Фернандо Пессоа закрыл глаза, откинул голову, Рикардо Рейсу почудились слезы, блеснувшие между сомкнутыми веками, но, поскольку здравый смысл учит нас, что покойникам плакать не о чем, он, вероятно, повторил ошибку Виктора, которому в слабом свете привиделись на тротуаре не одна тень, а две. Лицо, казавшееся без очков каким-то голым, несмотря на отросшие усы — волосам, как известно, суждена более долгая жизнь — выражало глубокую печаль, печаль безутешную, такую, какая бывает в детстве, и которую мы именно поэтому считаем так легко поддающейся утешению — и зря. Фернандо Пессоа внезапно открыл глаза и улыбнулся: Задремал, можете себе представить? Вероятно, вам показалось. Разумеется, мне это показалось, на то и сон, но интересно не то, что мертвому снилось, будто он жив — в конце концов, он знает, что такое жизнь, и должен знать, что ему снится, гораздо забавней, когда живому снится, что он умер, ему-то ведь смерть пока неведома. Вы, пожалуй, скоро скажете, что жизнь и смерть — одно и то же. Совершенно верно, дражайший Рейс: жизнь и смерть — это одно и то же. Сегодня вы сделали три взаимоисключающих заявления: сначала — что смерти нет, потом — что смерть есть, и наконец, что жизнь и смерть — суть одно и то же. Согласитесь, что иначе никак невозможно было бы разрешить противоречие, заключенное в двух первых тезисах, сказал Фернандо Пессоа с мудрой усмешкой, и мудрая — это самое малое, что можно сказать о ней, если принять в расчет серьезность и значительность темы, эту усмешку породившей.

Рикардо Рейс встал: Сварю кофе, это минутное дело. Рикардо, раз уж речь у нас зашла о газетах, удовлетворите мое любопытство — расскажите, что там происходит в мире, это будет прекрасным завершением нашего вечера. Но вы ведь уже почти полгода ничего не знаете, вам, боюсь, будет трудно сориентироваться. Но и вы, должно быть, мало что понимали, оказавшись в стране после шестнадцатилетнего отсутствия, и вам, должно быть, приходилось соединять обрывки через реку времен, и, без сомнения, концы с концами сходились плохо. Газеты у меня в спальне, сейчас принесу, сказал Рикардо Рейс. Он пошел на кухню и вскоре вернулся, неся белый эмалированный кофейничек, чашку, ложку, сахар, поставил все это на низкий стол, разделявший два дивана, снова вышел и появился с газетами: Вам, разумеется, я не предлагаю. Если бы мне оставался час жизни, я отдал бы его за чашку горячего кофе. Вы щедрее короля Генриха [46] — тот, помнится, готов был отдать за коня всего лишь царство. Дабы это царство не потерять, но оставим английскую историю и поговорим о том, что слышно в мире живых. Рикардо Рейс отпил кофе, развернул газету, спросил: Вы знаете, что у Гитлера — день рождения, ему исполняется сорок семь. Не считаю, что это событие заслуживает упоминания. Были бы вы немцем, отнеслись бы к этому не столь пренебрежительно. Ну, так что там пишут? Пишут, что состоялся военный парад с участием тридцати трех тысяч солдат и что парад этот проходил в атмосфере — цитирую дословно — религиозного экстаза, чтобы иметь представление об этом, послушайте хотя бы отрывок из речи, произнесенной Геббельсом по случаю торжества. Ну-ка, ну-ка, любопытно. Когда Гитлер говорит, возникает впечатление, будто над головой германского народа возносится купол храма. Черт возьми, да он поэт. Но это не идет ни в какое сравнение со словами Бальдура фон Шираха. Я запамятовал, кто это. Руководитель Гитлерюгенда. И что же он сказал? Сказал, что Гитлер есть Божий дар Германии, человек, посланный ей провидением, и поклонение ему превыше конфессиональных различий. Попахивает сатаной: поклонение человеку соединяет то, что поклонение Богу — разъединяет. Фон Ширах пошел еще дальше, он утверждает, что если германская молодежь любит Гитлера, если Он — ее бог, если она постарается верно служить ему, то исполнит завет Предвечного Отца. Логика безупречная: для молодежи Гитлер — бог, верно служить ему — значит, исполнять заветы Предвечного Отца, стало быть, бог служит посредником для другого бога, причем во исполнение собственных своих целей, то есть Бог-сын становится судией и властелином Бога-Отца, как любопытно, доктрина национал-социализма, оказывается, круто замешана на религии. Знаете, мы здесь тоже так далеко продвинулись по пути смешения божественного и человеческого, что порой кажется, будто возвращаемся к богам античности. Вашим, дражайший Рейс. Я брал у них только остатки — только слова. Объясните-ка лучше насчет божественного и человеческого. Да, видите ли, если верить проповеди архиепископа Митиленского, Португалия — это Христос, а Христос — это Португалия. Так и написано? Дословно. Что Португалия — это Христос, а Христос — Португалия? Фернандо Пессоа на несколько мгновений задумался, а потом зашелся, словно в приступе кашля, сухим и неприятным для слуха смехом: Что за страна, что за народ — и не смог договорить: настоящие слезы выступили у него на глазах. Ах, что за страна, еле выговорил он, не переставая хохотать: А я-то думал, что хватил через край, когда в «Послании» назвал Португалию святой, а тут вдруг является князь церкви во всей славе своей и заявляет, что Португалия — это Христос. А Христос — Португалия, не забудьте. Если так, срочно надо узнать, какая дева произвела нас на свет, какой дьявол искушал в пустыне, какие иуды — предавали, какие гвозди пронзали нас на кресте, какая гробница нас скрыла, какое воскресение нас ожидает. Не забудьте о чудесах. Каких вам еще чудес, если мы существуем, если просто продолжаем жить — я, разумеется, не о себе. Ну, судя по тому, куда мы движемся, трудно определить, где мы находимся и долго ли еще просуществуем. Во всяком случае, вы не станете отрицать, что мы сильно обскакали Германию, раз сами стали воплощением Христа. Рано, рано вы оставили этот свет, Фернандо, жаль, не увидите, как осуществит Португалия свое предназначение. Стало быть, поверим архиепископу и мир убедим в его правоте? Никто не вправе нас упрекнуть, будто мы не делали все от нас зависящее, дабы обрести счастье, а теперь не угодно ли вам послушать, что кардинал Сережейра сказал семинаристам. Не знаю, перенесу ли я такое. Вы же — не семинарист. Тоже верно, тогда рискнем, была не была — читайте. Будьте ангельски чисты, евхаристически пылки, пламенно ревностны. Так и сказал? Слово в слово. Как говорится, помереть не встать. Вы и так уже мертвы. Бедный-несчастный, я и этого лишен. Рикардо Рейс налил себе еще чашку. Будете пить столько кофе, не уснете, предупредил Фернандо Пессоа. Пустяки, одна бессонная ночь еще никому не причиняла вреда, а порой это даже полезно. Ну, прочтите еще что-нибудь. Прочту непременно, но сначала скажите, не беспокоят ли вас эти португальско-германские новшества — использовать Господа Бога в качестве политического поручителя по векселю. Беспокоит, но какое же это новшество — еще древние иудеи произвели Бога в генералы, отдав ему под начало бранные силы, так с тех пор и пошло, с ничтожными разночтениями. Да, верно, арабы вторглись в Европу, крича, что так угодно Богу. Англичане поручили Богу хранить короля. Французы божатся, что Бог — француз. Однако наш Жил Висенте [47] утверждал, будто Бог — португалец. Думаю, что прав был он, если Португалия есть Христос, то. Ну, хорошо, прочтите мне еще что-нибудь, да я и пойду. Отчего не хотите остаться? Я обязан выполнять некие установления, соблюдать правила, не так давно нарушил сразу три со всеми их параграфами. Нарушьте и сегодня тоже. Не могу. Тогда слушайте, читать буду все подряд, а комментарии, буде появятся, оставьте на потом: Пий XI осуждает безнравственность некоторых кинофильмов, Масимино Коррейа заявил, что в Анголе португальского больше, чем в самой Португалии, ибо со времен Дього Као [48] она не знала над собой иной власти, кроме власти португальской, в Ольяне во дворе казармы Республиканской Гвардии состоялась раздача хлеба неимущим, ходят слухи о создании испанскими офицерами тайного общества, в Географическом обществе по случаю Недели колоний дамы из высшего света занимали места рядом со скромными горожанками из низших слоев, по сведениям газеты «Пуэбло Гальего», в Португалию бежало пятьдесят тысяч испанских граждан, в Таваресе лосось продается по цене тридцать три эскудо за килограмм. Безбожно дорого. Вы любите лососину? Терпеть не могу. Ну, вот, пожалуй, и все, если не считать уголовной хроники, исчерпалась газетка. А который час? Почти полночь. Как время бежит. Вы уходите? Ухожу. Проводить вас? Пожалуй, еще рано. Ну, вот и я о том. Нет, вы меня не поняли: я сказал, что вам еще рано сопровождать меня туда, откуда я пришел. Я на год старше вас и по естественному ходу вещей. Что-что? Ну, есть такое общепринятое выражение, так вот, по естественному ходу вещей должен был бы умереть первым. Как видите, вещи идут неестественно. Фернандо Пессоа поднялся с дивана, застегнул пиджак, подтянул узел галстука, хотя по естественному ходу вещей должен был бы ослабить его: Мне пора, до встречи, надеюсь, скорой, спасибо вам за ваше долготерпение, мир еще хуже, чем в те дни, когда я его покинул, а в Испании дело, без сомнения, кончится гражданской войной. Вы так считаете? Я — покойник и, стало быть, удовлетворяю хотя бы одному из требований, предъявляемых к хорошему пророку. На лестнице постарайтесь не шуметь, соседи, знаете ли. Я спущусь неслышно, как перышко. И дверью не хлопайте. Будьте покойны, крышка гроба опустится беззвучно. Доброй ночи, Фернандо. Приятных снов, Рикардо.