Хранитель древностей - Домбровский Юрий Осипович (книги хорошего качества .txt) 📗
– Давайте я проверю в лаборатории на кислотность, – предложил я.
– Да берите, – охотно согласилась она, и в ее руках снова зашипели, запенились и залетали кружки. – Пиво у нас сегодня настоящее, жигулевское. А Терентьева, уборщица, у вас работает в музее?
– В музее? А-а!
И вдруг я что-то сразу понял, что-то щелкнуло как будто у меня в голове, и я сразу решил, к кому идти, что говорить.
– Ты далеко? – крикнул Потапов.
– Ты заказывай, а я сейчас. – И выбежал на шоссе голосовать.
Около самого павильона над раскаленной жаровней, черной, как дракон с тупо обрубленной головой, над четырьмя уродливо вывернутыми лапами ее стоял духанщик. Он махал кожаным опахалом, снимал и подкладывал дракону палочки шашлыка, а в такт его взмахам круглые кривые отверстия на боках дракона наливались огнем, как кровью, и оттуда тянуло тонким березовым угаром. Пахло шашлыком, красным перцем, луком, уксусом и еще чем-то рыночным. Другой духанщик, желтый, худой, голый до пояса, как факир, с выступающими ребрами, все время выхватывал из огня железные прутья и бросал на тарелку. Все это по-базарному, свободно, шумно и весело. Он кропил шашлыки желтым уксусом из одной бутылки, красным перцем из другой, засыпал рубленым луком и совал подручному. Подручный, подросток, в пышной, золотом шитой тюбетейке, серьезный и строго улыбающийся, как молодой будда, принимал деньги и совал тарелки в протянутые руки. Гуляющие подходили со всех сторон. Подъехал с гор голубой курортный автобус и остановился, мягко покачиваясь. Посыпались и по– бежали к духанщику пассажиры.
И вот, смотря на них – веселых, беззаботных, с рюкзаками и гитарами, на духанщика, на его доброго черного дракона, – я опять почувствовал, что все, чем мы забили себе голову, совершенно невозможно и невероятно. Подошел Потапов и остановился рядом.
– Да не будет тебе ничего, – сказал я. – Выгонят тебя с мешком, вот и все!
Он только вздохнул и головой покачал.
– Ох! – сказал он. – Ну-ну…
Около въезда в город, где теперь памятник Абаю, я крикнул шоферу, чтоб он остановился. Посередине шоссе стояла Клара и готовилась голосовать. Была она белая, ажурная, с розовым зонтиком в руках – такие девушки на большой проезжей дороге не стоят более пары минут. Увидев остановившуюся вдруг машину, а потом нас, она запрыгала, завертела зонтиком (извечная студенческая манера останавливать машины) и радостно закричала:
– Вот как кстати! Вот как кстати! А я уж второй раз как к вам. Здравствуйте, хранитель! Добрый день, Иван Семенович!
Была она тонкая, гладко причесанная, высокая, и Потапов посмотрел на нее и отвернулся. Я молча кивнул головой. Клара вопросительно взглянула на нас и сразу осела. Я наклонился и открыл ей дверцу:
– Садись! Бригадир, ну-ка подбери мешок.
Она влезла, села рядом со мной и сразу примолкла.
– Так куда же теперь? – спросил шофер.
– К собору, – ответил я. И объяснил Кларе: – Едем к директору. Будет один разговор.
Она не спросила, о чем, испуганно поглядела на меня и отвернулась.
Глава шестая
В директорском кабинете было темно, а в коридоре около печки мирно дремал старый казах с ружьем, и мы его еле-еле добудились. Он продрал глаза, зевнул, посмотрел на нас и сказал, что директора нету.
– Так, может быть, он на заседании в каком-нибудь… – робко сказала Клара.
И так могло быть, конечно. Но тогда мы просто попадали в идиотское положение. Что же, ночевать с убитым змеем, что ли? Мы на диване, а он на полу? Кроме того, мы сейчас обязательно должны были куда-то спешить, кому-то рассказывать, что-то делать, что-то доказывать, а не спать. Мы стояли с Потаповым и молча глядели друг на друга, не в силах сообразить, что же надо делать.
– Да в чем же дело наконец, что у вас там, в дурацком мешке? – вдруг воскликнула Клара.
– Смерть свою за собой таскаю, – усмехнулся бригадир.
И тут сторож вдруг посмотрел на него и сказал:
– А ведь похоже – он где-то здесь! Столяр от него приходил за лампочкой, говорит – директор послал. Сходите-ка к нему в столярку.
Но и в столярке никого не было. Опять мы стояли и думали. Но тут вдруг какое-то вдохновение осенило меня, я схватил мешок и сказал:
– Пошли!
Обогнули все здание и около спуска в глухой церковный подвал на круглом сирийском надгробье, высеченном из гигантского голубого валуна (сколько раз я говорил директору, что его нужно убрать), увидели деда. Он сидел и курил. Я его окликнул. Он поднял голову и спросил, как всегда ничему не удивляясь:
– Неуж столько золота накопал?
– Где директор? – спросил я свирепо. Он усмехнулся.
– Ну а где ж ему быть? Дома чай пьет с клубничным вареньем.
– Ты не ври, – сказал я сердито. – Здесь он где-то…
– Ишь ты, как тебе некогда, – удивился дед. – Да ты только что приехал, что ли?
– Да вот так, мне некогда, – огрызнулся я. – Где, спрашиваю, директор?
– Дома.
– Нет его там.
Он скучно вздохнул и затянулся.
– Ну, так, значит, тебе лучше знать, где он, – сказал он равнодушно и отвернулся.
Я постоял, подумал и вдруг опять что-то понял.
– Постойте-ка, – сказал я и скатился в подвал. Странный был у нас этот подвал – темный, глубокий, сырой, ступеньки у него были узкие, сколотые, выщербленные. Для чего попам понадобился такой подвал, я так и не знаю, – может быть, покойников они туда затаскивали. Но у нас в нем лежали камни: сирийские надгробья, мусульманские плиты с полумесяцем, десяток гранитных баб, стащенных со всех концов степи. Деду как-то предлагали этот подвал под столярку, но он отказался, сказал: «Это, значит, мне из ямы в яму? Нет, я еще жить хочу, у меня внук университет кончает. Вот самогон здесь гнать – это нормально: пожара не будет».
Итак, я сбежал по ступенькам и очутился как в каменной пещере. Передо мной была железная дверь; даже в сумерках я понял, как она походит на крыло дракона – зеленая, тонкая, перепончатая, злая. Я стукнул в нее кулаком. Никто мне не ответил. Я ударил ногой так, что она загудела, – опять не ответили. Тогда я увидел около новой проводки белую грушу и несколько раз ее дернул. Раздалось что-то очень противное, дребезжащее, жидкое, как будто покатилась по ступенькам и разбилась пара бутылок. Опять никто не ответил. Ничего не понимая, я поднял голову и увидел на фоне звезд Потапова. Он сидел наверху и курил, лицо у него было утомленное, усталое и такое же серое и бесчувственное, как у тех каменных баб, что мы стащили со всех степей и заперли в этом подвале. Тогда я скверно выругался, плюнул и хотел поддать эту проклятую дверь уже по-настоящему. Но тут Клара отодвинула меня от двери и громко приказала:
– Митрофан Степанович, откройте.
За дверью что-то произошло, послышались чьи-то шаги и голос директора спросил:
– А дед где?
– Да отворяйте же, отворяйте! – крикнул я бешено.
– Что? Уже? – беззлобно спросил директор и открыл дверь.
Клара сразу нырнула в темноту.
– Давай, – махнул я Потапову.
Он так и скатился с мешком.
– Проходите, – сказал директор и захлопнул дверь
Сразу стало так темно, что я уж не видел собственных рук. Со всех сторон нас обняло запахом устоявшейся сырости, плесени и отсыревшего камня. Директор взял меня за плечо и отвел куда-то. У другой стены вспыхнула папироска, и на секунду я увидел щербатый известняк – крепкую тюремную кладку стены…
– Иди, иди, – сказал директор, – не бойся, ям нет!… Да брось, брось мешок. Это что, яблоки? Я покачал головой.
– Коровьи кости? – спросил он и приказал кому-то: – А ну давай… А мы тут над макетами работали, – объяснил он мне.
Опять произошло что-то в темноте. И вдруг перед нами возник целый сверкающий город. Поднялись купола радиобашни, забил голубой фонтанчик, вспыхнули витрины магазинов, побежали автомобили, закрутилось огромное огненное колесо. А над всем этим, как огромный голубой кристалл, куб или октаэдр, возникло здание музея. Было оно такое же, как и на том листе ватмана, который мне показал однажды директор: те же арки, портики, переходы. Я узнал и ту башню, где я буду сидеть со своими камнями, и те светлые покои, где разместятся директор и Клара. Четыре человека до сих пор только знали об этой тайне (я оказался недостойным ее). И трое из них работали над ней своими руками. Все это огненное, сверкающее, великолепное, составленное из крохотных электрических лампочек, простояло минуту перед нами и так же исчезло бесшумно, оставляя нас в полной темноте.
