Хранитель древностей - Домбровский Юрий Осипович (книги хорошего качества .txt) 📗
– Ну, как? – спросил директор.
– Понравилось? – вежливо спросил меня чей-то ласковый голос.
Я только вздохнул.
– Вот какой будет наш музей через три года, если не случится война. Уже отпущены средства.
Зажегся ровный электрический свет (это вошел дед), и подвал опять стал подвалом. Было очень грязно и беспорядочно в этом подвале, стоял верстак со свежевыструганными досками, лежали груды стружек (вот уж верно, что дед не боялся ни пожара, ни пожарной инспекции), ящик с инструментами, к стене были прислонены большие мотки проволоки; виден стал и самый макет, над которым они работали. Маленький архитектор стоял над ним и, склонив свою странную, неприятно красивую голову, заглядывал в окно одного из зданий. Оказывается, подвела проволока, один квартал так и не вспыхнул. Сейчас это выглядело довольно жалко – и лампочки и крашеный картон. Но я подумал: а может, он и в самом деле гений, второй Зенков, ведь собор-то они сломают, конечно.
– Через две недели, – сказал директор, – мы все это выставим в здании городского Совета на пленуме, пускай посмотрят.
Клара стояла сзади директора. Она замерзла так, что сделалась черной и некрасивой.
– Так что кончай раскопки и будем заниматься выставкой, – сказал директор, снова спускаясь в сегодняшний день и становясь директором музея. – Что ты такое привез? Кости? Там, говорят, вы черт знает что наделали. Мне из колхоза звонили. Зарывайте вы эту яму к чертям – может, верно, заразная.
Бригадир опустился на колени и размотал проволоку на мешке.
– Вот, – сказал он робко и вытряхнул змея на белые плиты.
Выглядел змей сейчас очень жалким и ненастоящим, как будто бы сделанным из черной гуттаперчи. Директор опустился на корточки.
– Так вот что было!… – воскликнул он протяжно. – А, Кларочка? Видели, что они нам притащили? Полоз…
Огромная, кристальная ясность и трезвость исходила от этого человека. И с ней было несовместимо все – и наши страхи, и нелепость положения, и все то, что мы пережили за эти дни.
– Да уж очень он большой для степного, – сказала Клара. – Ведь те, что у нас стоят в отделе «Природа»…
– Да, здоров, здоров. – Директор поднялся с колен и отряхнул руки. – Такого я еще не видел. В нем что, метра полтора будет? Клара, вы вот что…
Она хотела улыбнуться, но вдруг ее всю передернуло, и она только щелкнула зубами.
Тут только директор заметил ее голые плечи и всплеснул руками.
– А ну-ка, давай отсюда, – сказал он строго. – Кто за тебя отвечать-то будет? Ишь вырядилась, голенькая.
Она хотела возразить, но он закричал:
– Марш, марш, мы сейчас вслед идем. Дед, проводи, набрось ей там на плечи мой плащ!
Когда они ушли, наступило недолгое молчание. Директор что-то обдумывал.
– Ну, вот что, Иван Семенович, – сказал он решительно. – Вы его оставляйте здесь, мы его у вас купим, чучело сделаем или заспиртуем и дощечку сочиним: «Гигантский полоз, убитый в горах Ала-Тау.» А может, он и вырос тут так, а? обратился он ко мне. – Уж больно он, правда, здоров. Таких «корольками» называют. Той же самой породы змея, ну, вроде как король среди своих. Бывает, бывает такое у них. Это и старики рассказывают, и читал я где-то об этом. Ты сходи завтра, хранитель, на биофак, там есть препаратор. Пошли, товарищи! А змею оставляйте, оставляйте тут, бригадир. Здесь холодно, она не испортится. – Он пошел и ласково тронул архитектора за плечо. – Ну, пошли, пошли, дорогой, – сказал он заботливо. – На вас сегодня даже фуфайки нет.
На улице было уже совсем темно. Клара, высокая, прямая и опять очень красивая, стояла в плаще директора, наброшенном на плечи, и, закинув голову, смотрела на звезды.
– Самолет пролетел, – сказала она. – Вон-вон, над горами огонек. Часто что-то стали они летать за последнее время.
– Да, часто, – невесело подтвердил директор. – Очень часто.
Настроение у него заметно испортилось.
– Ну а раскопки у тебя как? – спросил он хмуро. – Одних копыт да рогов накопал, а? Бросай все это дело. Сматывай палатки и приезжайте сюда. Вот и все.
Я вынул из кармана бляшку и протянул ему. Он равнодушно взял ее в руки, осветил папироской и вдруг ахнул, высек огонь из зажигалки и стал жадно рассматривать.
– Откуда это у тебя? – спросил он.
Я сказал, что дала в горах буфетчица.
– А у нее откуда?
– А ей принес какой-то пьяный.
– Да? Пьяный? – в восторге крикнул директор. – Вы слышите, Клара, пьяный! Ну, все! Значит, есть где-то спящая красавица, есть, есть! Нам тоже вчера принесли в музей две такие бляшки и серьгу с верблюдом. Я уж хотел посылать за тобой, а Клара сказала: «Да ведь это из нашей же коллекции, у нас при прошлом директоре всю коллекцию скифского золота раскрали». Клара, смотрите, видите? – И он сунул ей бляшку в руки.
– Да, – сказала серьезно Клара, глядя на меня. – Да, хранитель, значит, действительно ваша красавица ждет вас где-то. Надо искать.
Я промолчал.
– Ваша красавица, хранитель. Ваша! Археологическая! – повторила Клара с нажимом.
Директор поглядел на нее, хотел что-то сказать, но вдруг махнул рукой и отошел.
– Пока! – крикнул он. – До завтра.
– Ладно, – сказал я Потапову. – Пошли и мы.
И мы пошли.
– Стойте! – крикнула вдогонку Клара. – Стойте. Я вас провожу. – Она подбежала к нам. – Ну, стойте же, товарищи. – И она нас обоих подхватила под руки. – Завтра, если будет хорошая погода, надо съездить в горы. Если это действительно горное золото…
К себе я ее не пустил. Мы попрощались на пороге.
– У меня очень не убрано, – сказал я ей. Потапов как вошел, так и рухнул на диван, только сапоги сбросил. Когда я вернулся с чайником, он уже храпел. Лицо у него было изможденное, желтое, с запекшимся ртом. Я осторожно приподнял его голову и подсунул подушку. Он даже и не шелохнулся, только бормотал что-то. Я пошел, сел за стол, налил себе холодного чая, но только пригубил и отставил. Не хотелось ни сидеть, ни пить, ни думать. Тогда я достал из шкафа пальто, бросил его на пол около дивана, положил в изголовье пиджак, лег и сразу же заснул. Спал я часа три и проснулся от собственного крика. Впрочем, может, это мне тоже приснилось. В комнате было по-прежнему тихо. Светлый лунный квадрат лежал на полу, и в нем шевелились какие-то неясные тени. Тишина стояла такая, что было слышно, как перекликаются собаки всего города. Я подошел к окну, асфальт блестел (значит, пролетел дождик), с другой стороны улицы поднимались неподвижные темно-синие тополя – парк. И ни прохожего, ни проезжего! Все спало, спало, спало… «Ну, хоть одно-то хорошо, – смутно подумал я, – с этой дурацкой историей теперь покончено! Впрочем, и вообще-то мы все придумали со страху! Что же?… Ведь и черт когда-то существовал. Его тоже видели». Я вынул из кармана бляшку и немного повертел ее в руках. «Вот бляшка: где-то разграбили богатое женское погребенье, и золото уже пошло гулять по рукам. Не сегодня завтра они появятся в скупке и у протезистов. Значит, надо не опоздать, завтра же сделать заявку. Пойти в управление милиции или в НКВД»… И тут вдруг кто-то совершенно ясно и отчетливо сказал мне в ухо:
– Уходи, пока не поздно! Скажи, что получил телеграмму от матери, и уезжай! Чтоб завтра тебя здесь не было! Слышишь?
Это была трезвая, совершенно дневная мысль, из числа тех, которые приходят внезапно, поражают своей ясностью и достоверностью и именуются «озарением». Я вздохнул, отошел от окна и уже хотел лечь спать, как в коридоре рядом хлопнула дверь, заплакал ребенок и женский голос запел:
