Тиски - Маловичко Олег (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗

– Я все равно схожу, у меня вариантов нет других.

– Мы в блоке предупредили, чтоб тебя не трогали, но держись все равно аккуратней. Мало ли отморозков, сам понимаешь.

– Еще, Крот, – говорит Чавес, – с оружием не надо по району ходить. Ты в гостях все-таки.

– Чавес, Виталик, – говорю я, приподнимая ладони и вызывая на лицо открытую и честную улыбку, – мне только для поговорить в ваш район.

Как же, размечтались.

Улицы негритянских районов напоминают будущее, каким его изображали в дешевых голливудских боевиках восьмидесятых. Присутствует даже непременная скомканная газета, которую ветер гонит по растрескавшемуся асфальту.

Подъезжаю к девятому дому третьего микрорайона. У них, в негритянских домах, нет улиц. Только микрорайоны. Телка Фокстрота. Первый подъезд, второй этаж, шестая квартира.

Я стою у двери шестой квартиры, палец прижат к кнопке звонка. Я слышу, как его дребезжание разносится по квартире. Никто не открывает.

Ничего, подождем. Я сажусь в машину, припаркованную у трансформаторной будки, и жду. Задним умом соображаю, что для слежки мне следовало бы одолжить машину у кого-нибудь из работников низшего ранга «Орбиты», потому что моя «бэха» с задачей не привлекать к себе внимания не справляется совершенно.

Приходит эсэмэска. Симка спрашивает, когда меня ждать, чтобы приготовить ужин. Не раньше семи, отписываюсь я.

Две телки в низко сидящих на бедрах джинсах с бахромой и аппликацией на задних карманах бредут вдоль тротуара. Останавливаются у подъезда, щелкая семечки и сплевывая лузгу. Может одна из них быть телкой Фокса? Запросто. Видимо, близкие подруги – волосы одинаково острижены и выкрашены, в манере одеваться и поведении читается высокомерие как единственная возможность смириться с окружающей действительностью. Раньше я таких драл десятками. Их мозги – размягченная крошащаяся губка, впитывающая шлак от развлекательных ТВ-каналов. Даже половины статей в своих любимых глянцевых журналах они не понимают. Я решаю вспомнить старое и обаять их.

С мягким шипом «бэха» тормозит у соседнего с дев­чонками подъезда. Я направляюсь к двери, но по пути останавливаюсь, чтобы закурить, и словно бы случайно замечаю подружек, давно пялящихся на меня, словно я Робби Вильямс. Во рту одной из них одиноким пиздецом сверкает страза на зубе. С улыбкой киваю. Девицы не реагируют.

– Привет, девчонки. Скучаете? – Ни в коем случае нельзя баловать их длинными и непонятными фразами. Почувствуют чужака.

– Не, просто стоим.

– Понятно. Курить будете? – Мог бы и не спрашивать. Пять минут дымим, я улыбаюсь, не закрывая рта ни на секунду, забалтывая девиц и изо всех сил демон­стрируя дружественность намерений. Да, они из этого дома. Да, из этого подъезда. Она. Как интересно.

Когда я спрашиваю про Фокстрота, та, которая повыше, со стразом на зубе, закатывает глаза и поджимает губы.

– Я его месяц не видела уже. Задолбал он меня.

– А что такое?

– Наркоша конченый. В последний раз встречалась, он у меня кошелек из сумочки вытащил.

– А найти его где?

– Понятия не имею. Зачем тебе?

– Денег должен.

– Тогда не ищи даже.

Эта девка, которую зовут, кто бы сомневался, ­Анжела, – мой единственный ключик к Фоксу. И я тащу их с подружкой в ресторан.

Рестораном маленькое кафе с обитыми вагонкой стенками называется только по бесстыдству хозяев и за отсутствием конкурентов.

За сдвинутыми в углу четырьмя столиками пьет компания стриженых парней, ощупавших меня взглядами, полными доброжелательности дикого лесного кабана. Я знаю, что рано или поздно они, подгрузившись, попытаются наехать, поэтому, выцепив из их толпы старшего, я отзываю его в сторонку и предлагаю связаться с Чавесом и Виталиком.

Чавес не обманул – парень оказывается предупрежденным. Он жмет мне руку, просит не обижаться и даже зовет к столу, изобильно уставленному водкой.

Я отказываюсь. Через час подруга Анжелы сваливает (успеваю заметить, как Анжелка – она сама попросила ее так называть – шепчет что-то ей на ухо). Значит, я ей понравился, раз она попросила подругу оставить нас вдвоем.

Я не хочу подниматься к Анжелке домой, поэтому приходится драть ее на заднем сиденье «бэхи». От нашего дыхания запотевают стекла. Слава богу, они тонированные. Чтобы избавить себя от счастья лицезреть ее глаза, я беру Анжелку сзади. Мне совершенно ее не хочется, но я трахаю ее туловище не из вожделения, а оплачивая информацию о Фокстроте.

После всего, когда она возится, влезая в лифчик, кофту и куртку, а я выкидываю на улицу гондон, Анжелка бросает:

– У него два кореша здесь. Посмотри их «на столбах», они там постоянно зависают. Они наверняка знают, где его найти.

– А как я их узнаю?

– Я тебе опишу.

На прощание мне приходится поцеловать Анжелку и обещать заехать как-нибудь на днях. Но ни она, ни я не обманываемся по этому поводу. Мы получили каждый, что хотел: я – информацию, она – кусочек ненегритянской жизни.

Отъехав от ее дома, я покупаю в магазине маленькую бутылку коньяка и полощу рот и горло, чтобы избавиться от вкуса Анжелы.

Они варят винт «на столбах». Это старая стройка за последними негритянскими домами. В конце восьмидесятых, еще до закрытия завода, здесь начали строить что-то торжественное и пафосное – то ли дворец спорта, то ли дом детского творчества, но изменившая­ся экономическая конъюнктура прервала стройку на стадии каркаса. Бомжи, попытавшиеся было облюбовать территорию пару лет назад, проиграли схватку в конкурентной борьбе с беспризорными собаками и правильными негритянскими пацанами. Однако пацаны, отвоевавшие стройку, сами не знали, что с ней делать. Теперь ею властвовали дети, игравшие в войнушку, и местные наркоманы.

Для детского творчества остались только стены. Вдоль одной из них я и шел, минуя самопальные убогие граффити и изучая попутно спортивные и музыкальные пристрастия подрастающей негритянской смены. Самой популярной надписью оказалась «Слава пидор», красовавшаяся на стенах не менее десятка раз.

А вот и они. Выглядят ровно, как описала их Анжелка, – один худой и высокий, с торчащим из горла шипом кадыка, и все его тело похоже на скрепленные проволокой железки, второй – в красной ковбойке, мелкий и лысоватый, несмотря на свою молодость. Видимо, генетика. Если смотреть издали и не видеть шприцов, бинтов и миску, их можно принять за туристов. Худой курит, зажав бычок между пальцами.

Я не стал тратить время на знакомство и объяснения, сразу выстрелив в миску.

– Сидеть, бля! – крикнул я, как только один из них дернулся к дыре в стене. – Сидеть, бля, суки сраные!

И вот же, сраные наркоманы – им бы за жизнь волноваться, но их глаза, лишь скользнув по мне и нацеленному в них дулу «Астры», с сожалением уперлись в простреленную миску.

– Где Фокстрот? – спросил я, не опуская пистолета.

Они переглянулись.

– Я не буду вас уговаривать, – почти прошептал я и, выждав секунду, пустил пулю в лоб парню в ковбойке. Он дернулся, упал вбок, а стена за его спиной стала красной.

Худой залип. Его тело трясла мелкая дрожь, бычок по-прежнему тлел между пальцев поднятой вверх руки, а сам Худой что-то мелко блеял, не в силах справиться с шоком.

– И…и…и…и… – На спортивных брюках расползалось пятно. Обоссался со страха.

– Где Фокстрот? Скажи мне, и я уйду, – раздельно, почти по слогам сказал я, стараясь успокоить парня.

– Он… он… он…

– Он, – подбадриваю я Худого.

– У… у Ходжи где-то трется.

Наверняка никто не слышал трех выстрелов с территории старой стройки. А если и слышал, не стал бы сюда соваться. Оно ему надо?

Выстрелить в голову человеку – ровно то же, что вбить гвоздь в фанерную стенку. Только легче.

Я ничего не говорю Денису. Стоит разузнать все самому. После того как Озик сошел со сцены, Вернер зациклил Дениса напрямую на Ходжу. Теперь Дэн еженедельно ездит туда. В силу неясной паранойи Ходжи, Денис ездит один. Так Ходжа чувствует себя спокойнее. Исключения – для особо крупных партий или когда есть дополнительная тема для обсуждения. В этом случае мы едем делегацией из семи-десяти человек во главе с Вернером.