Эйлин - Мошфег Отесса (библиотека электронных книг txt) 📗
Я не знаю, где и когда наша семья свернула на неверный путь. Мы не были плохими людьми — не хуже, чем кто-либо из вас. Полагаю, все окончилось так потому, что мы так и не смогли протянуть между собой некие связующие нити. Я закрыла входную дверь — в последний раз. А когда повернулась лицом ко двору, одна из сосулек — словно того пожелал сам Господь, — сорвалась и ударила меня в щеку, скользнув, как тонкое лезвие, от края глазницы до уголка челюсти. Больно не было, только слегка щипало. Я почувствовала, как из разреза течет кровь, как холод проникает в рану, подобно призраку. Позже мужчины говорили, что этот шрам придает мне выразительности. Один из них сказал, что линия, тянущаяся сверху вниз по моему лицу, похожа на пустую могилу. Другой называл ее дорогой слёз. Для меня это просто отметина, свидетельствующая о том, что некогда я была кем-то другим, той девушкой, Эйлин, — той, кого больше нет.
Эта последняя поездка на «Додже» через предрассветный Иксвилл была приятной. У меня были с собой только револьвер, деньги в сумочке и карта в кармане. Я снова и снова проверяла маршрут от Иксвилла до Ратленда. В конце концов, не было причин досконально следовать моему плану. До того я думала, что будет славно исчезнуть в канун Нового года, потерявшись в суматохе и шуме проводов старого года и встречи нового. Но Рождество было точно таким же подходящим днем для исчезновения, как оказалось. Сейчас я допускаю, что в тот день поезда могли и не ходить. Однако я так этого и не узнала, потому что не попала в Ратленд.
Иногда мне нравится воображать, какой разговор мог бы состояться между Ритой и моим отцом, если б тот зачем-то спустился в погреб и нашел бы ее там, связанную и испуганную — в том виде, в каком я нашла миссис Польк. Быть может, он просто развязал бы ее, спросил бы, не хочет ли она выпить, и ушел бы наверх, шарахаясь от своих призраков. Или, может быть, он выслушал бы ее историю, всю ее философию, и оставил бы ее там, дрожащую от холода и голодную, на несколько дней или навсегда. Может быть, он позвонил бы в полицию, потребовал бы пустить собак по моему следу — по следу своей блудной дочери, — предложил бы старый свитер моей матери, пропитанный моим по́том, чтобы они могли выследить меня по запаху в заснеженных холмах. Я представляла самые различные сценарии. Но никто и никогда не искал меня. Или же я просто достаточно хорошо спряталась, и меня так и не нашли.
Я говорила всем, что меня зовут Лина. А фамилию я сменила следующей весной, когда вышла замуж. В этом заключается выгода от брака. Женщина обретает новое «я».
Быть может, неделей раньше я тосковала бы по нормальному Рождеству, желала бы, чтобы у меня была возможность постучаться в чью-нибудь дверь, сесть за накрытый стол — чтобы там стояло блюдо с индейкой, или окороком, или ягненком, или жареной уткой, — и чтобы пожилой, но все еще красивый отец семейства с улыбкой отрезал бы каждому свою порцию. Я тосковала бы о любящей матери с жемчужными серьгами в ушах, о добром дедушке в свитере ручной вязки, о собаке с висячими ушами, о потрескивающих поленьях в камине. Быть может, если б я не встретила Ребекку, то уезжала бы из Иксвилла, полная сожалений. Быть может, я оплакивала бы свою неспособность добиться процветания, клялась бы Господу, что изменюсь, стану настоящей леди, буду как следует питаться три раза в день, сидеть прямо, как послушная девочка, вести дневник, ходить в церковь, молиться, носить чистую одежду, обзаведусь подругами, буду встречаться с парнями, буду ходить красивой походкой, заниматься стиркой, и так далее — что угодно, лишь бы это означало, что мне не придется свершать свой путь в одиночку, уезжая в холодное рождественское утро, подобно круглой сироте.
Но все обернулось так, что я покидала Иксвилл без сожалений, и я была не одна. Рита Польк безвольно сидела рядом со мной в «Додже» — спящая, молчаливая и почти достойная почтения в этом молчании. Ее ладони, широкие и посиневшие от холода, соскользнули на сиденье между нами, когда я повернула, следуя изгибу дороги. Я подняла их и мягко положила ей на колени.
Я медленно ехала по безлюдным улицам, мимо начальной школы, мимо средней школы, мимо ратуши. Я выбрала путь, ведущий мимо полицейского управления, чтобы сказать «прощай» позеленевшей медной табличке, широким окнам, люминесцентным лампам и грязному линолеумному полу внутри. Я ехала по Мэйн-стрит, серой и пустой в тусклом утреннем свете. Полоски желтого света протянулись от горизонта между низкими зданиями и озарили интерьер парикмахерской, золотистую надпись в окне булочной, смерзшуюся снежную жижу в сточной канаве перед иксвиллским почтовым отделением. Эти лучи то вспыхивали, то угасали все то время, пока я вела машину к выезду из города, как будто понимая, что не могу увидеть все это место разом — только вспышками, отдельными деталями. Ветер завывал в открытом окне и обжигал мое лицо, как будто кто-то свыше повелевал мне запомнить Иксвилл таким, в мерцании света и вое ветра: просто некое место на земле, город, похожий на любой другой, стены и окна, — ничего такого, что можно было бы любить, о чем можно было бы скучать или тосковать. Я включила радио, но на всех частотах передавали только рождественские песни или гимны, и я выключила приемник.
Я хотела бы снова испытать то краткое состояние покоя, которое ощутила, когда ехала по шоссе, ведущему на север. Мой разум был пуст, широко раскрытые глаза упивались зрелищем проплывающих мимо рощ и заснеженных пастбищ. Солнце мелькало между деревьями, и на одном из поворотов дороги ударило мне прямо в лицо, ослепив меня. Когда я снова смогла видеть, в нескольких ярдах впереди, преграждая мне путь, стоял олень. Я притормозила, глядя на животное, застывшее на месте. Олень смотрел на меня в ответ, чуть опустив голову, как будто я заставила его ждать. Я свернула на обочину и закрыла окно машины.
Миссис Польк все еще крепко спала, когда я оставила ее в автомобиле, брошенном возле дороги с мотором, работающим на холостом ходу. В баке оставалось достаточно бензина, чтобы двигатель не заглох еще несколько часов. Я надеялась, что она успела открыть глаза, чтобы оценить то место, где я оставила ее. Если бы я должна была умереть, этот прекрасный заснеженный перелесок, безмолвный и холодный, отражающий голубое сияние ясного утреннего неба, был бы едва ли не самым лучшим местом. Я попрощалась с «Доджем» и направилась к оленю, все еще стоящему недвижно. Из его ноздрей вырывался пар и повисал в воздухе между нами, словно стайка призраков. Я подняла руку, словно бы для того, чтобы поприветствовать благородное животное. Олень не сводил с меня огромных черных глаз, полных испуга, но при этом добрых, морда его была чуть тронута инеем, рога парили над головой, подобно короне. Я помню, как остановилась рядом с оленем; его дрожащее тело было мощным и крепким. На глазах у меня все-таки выступили слезы. Я открыла рот, чтобы заговорить с оленем, но он сорвался с места и поскакал прочь от дороги, к опушке, а потом скрылся среди деревьев. Вот и всё. Я плакала и размазывала слезы по лицу, чтобы стереть с него кровь, и шла все дальше, а мои ноги с хрустом взламывали корочку наста на снегу.
Когда несколькими милями дальше, у перекрестка дорог, я поймала машину, направляющуюся на юг, я сказала водителю, что мать побила меня и вытолкала из автомобиля. Мужчина протянул мне термос, полный виски. Я сделала глоток и заплакала еще сильнее.
— Ну-ну, — промолвил он, похлопав меня по бедру крепкой обветренной ладонью.
Откинувшись на спинку пассажирского сиденья, я пила и смотрела в затуманенное окно. Я смотрела, как старый мир остается позади, все дальше и дальше, уходит, уходит, уходит… пока, подобно мне, не исчез совсем.
notes
Примечания
1
«Шоу Эда Салливана» — популярнейшее американское телешоу, транслировавшееся с 1948 но 1971 г.; ведущий — журналист Эд Салливан. В нем, в частности, принимали участие все виднейшие представители рок- и поп-музыки той эпохи.
