Люси Краун - Шоу Ирвин (книги TXT) 📗
— Нет, — ответил Тони, надеясь, что их не слушают за соседними столиками.
— Тебе никогда нечего сказать, — сказал Оливер. — Ты произнес одну большую речь в возрасте тринадцати лет, поразил слушателей своим умом и зрелостью мысли и закрыл рот до конца своей жизни. Эта девушка не спускает с тебя глаз, она улыбается тебе…
— Что? — смущенно переспросил Тони.
Оливер широким жестом показал на дверь.
— Девушка сержанта, — пояснил он. — Она направляется в гальюн и машет тебе как юнга с мачты.
Элизабет стояла в двери зала и делала Тони знак пальчиком. Зал имел Г-образную форму, и сержант сидевший за углом, не мог видеть ее. Он, сгорбившись, сидел на своем месте, упорно доедая свой бифштекс.
— Прости, — сказал Тони, обрадовавшись предлогу выйти из-за стола. -Я сейчас.
— Из-за меня можешь не спешить, — сказал Оливер, когда Тони встал. -Мы не отчалим, пока не поменяется ветер.
Тони пересек комнату и подошел к Элизабет. Она рассмеялась и утащила его в вестибюль.
— Ты готов пошалить? — спросила девушка.
— А сержант?
— У него увольнение только до одиннадцати, — беспечно ответила Элизабет. — Ты можешь избавиться от папаши?
— Если удастся уйти живым, — мрачно пошутил Тони.
Элизабет снова хихикнула.
— Они просто восторг. Наши отцы.
— Восторг, — согласился Тони.
— Но он у тебя ничего, — признала Элизабет. — В этой военной форме.
— Точно, — сказал Тони.
— Ну что, в Деревушке? — спросила Элизабет.
— Ладно.
— Я буду в первом баре в четверть двенадцатого, — сказала она. — И будем праздновать.
— Что именно?
— Мы будем праздновать то, что оба гражданские люди, — сказала Элизабет, улыбнулась и вытолкнула его обратно в зал. — Иди к папочке.
Тони вернулся за столик в более приподнятом настроении. По крайней мере, не весь вечер потерян.
— Когда ты встречаешься с ней? — спросил Оливер. Он открыто улыбнулся в сторону двери, за которой исчезла девушка. — Сколько ей? Двадцать?
— Восемнадцать.
— Они начинают рано сейчас, правда? — сказал Оливер. — Бедняга сержант.
Оливер посмотрел на сержанта, который, ничего не подозревая, сидел за углом, и беспощадно расхохотался. — Заплатить пять долларов за бифштекс и отдать девушку молодому красавчику у двери туалета. — Оливер откинулся на стуле и серьезно начал изучать лицо сына, в то время как Тони предвкушал встречу в четверть двенадцатого. — Тебе это легко дается, правда? спросил Оливер. — Держу пари, они так и липнут к тебе.
— Пожалуйста, отец, — остановил его Тони.
— Может, красота лучшее что есть в мире. Это половина успеха. Несправедливо, но это не твоя вина, и ты должен воспользоваться этим. Я тоже был красив в молодости, но у меня не было чего-то, что есть у тебя. Женщины могли сдержать себя в моем присутствии. Когда станешь старше, напиши мне об этом. Мне всегда было интересно, как это будет.
— Ты много выпил, — сказал Тони.
— Конечно, — кивнул головой Оливер. — Хотя это не совсем вежливо по отношению к отцу, который отправляется на войну. Когда я был молодым, отцы никогда не напивались. Это было до сухого закона, конечно. Совсем иной мир. Да… — неожиданно продолжил он. — У тебя есть то, что у твоей матери….
— Пожалуйста, отец, не надо, — сказал Тони. — Выпей кофе.
— Она была красивой женщиной, — театрально произнес Оливер, употребляя прошедшее время, как будто говорил о человеке, которого знал пятьдесят лет назад. — Когда она входила в комнату, все на нее обращали внимание. У нее была какая-то извиняющаяся манера входить. Потому что она была испугана, старалась не обращать на себя внимания, но получалось все наоборот. Она привлекала. Испуг… — Он уставился на Тони. — Правда? спросил он с вызовом.
— Я не знаю.
— Она была запугана. Многие годы. Долгие, долгие годы… — Оливер уже почти распевал во весь голос. Люди за соседними столика приумолкли и слушали его. — Долгие, долгие годы. Я бывало смеялся над этим. Я говорил ей, какая она красивая, чтобы вселить в нее немного уверенности в себе. Я думал, что у меня ее столько, что я могу поделиться с кем-то. Уверенность в себе… Никто не может тебе это дать. У тебя она есть, и я счастлив за тебя. У тебя она есть, и знаешь, как ты получил ее? — Оливер агрессивно наклонился вперед. — Потому что ненавидишь всех. И это хорошо, — сделал он неожиданный вывод. — Это тебе повезло — уметь ненавидеть всех в возрасте двадцати лет. Ты далеко пойдешь. Если не будут бомбить Нью-Йорк.
Он яростным взглядом обвел зал, людей за столиками, которые все время слушали их разговор, но поймав его полный ненависти взгляд, внезапно возобновили громкие разговоры.
— Вот было бы смеху, — сказал он. — Все эти толстяки, сидящие здесь, вдруг услышат свист снаряда и на них обваливается потолок. Бог мой, хотел бы я видеть это.
Он оттолкнул от себя тарелку.
— Хочешь сыру?
— Нет.
— А я хочу, сказал Оливер. — Хочу все, что только могу получить. — Он помахал официанту, но не стал заказывать кофе. Он настаивал еще на виски. — Папа… — протестовал Тони. — Остановись.
Оливер отмахнулся с добродушным нетерпением.
— Спокойно, спокойно, — сказал он. — Я стал скромнее в своих вкусах. Вся эта ерунда по поводу коктейлей перед обедом, двух сортов вина, потом бренди… Мы живем при чрезвычайном положении. Обтекаемость — это требование дня. Даже в армии так. Обтекаемая дивизия. Треугольная. Бригады отменили, так как я отменил ликеры и вина. Большой шаг вперед к победе. Не смотри так осуждающе. Это..
Это пошло.
По его лицо расплылось выражения удовлетворения и довольства собой, потому что он вспомнил слово.
— Ты слишком умен для этого всего. Нужно попытаться быть оригинальным. Любить своего отца. Что может быть оригинальнее этого в наши дни и в твоем возрасте? О тебе будут говорить все ученые круги. Новое явление в психологической науке. Самое великое событие после Вены. Комплекс Корделии, — он рассмеялся, довольный своей остротой.
Тони сидел разглядывая скатерть, и ожидая конца этого неожиданного и безумного монолога. Он вдруг захотел вернуться к старым неловким молчаливым встречам прошлых лет, когда отец всегда вежливый и смущенно сдержанный, искал темы для разговора с Тони два-три раза в месяц, которые они проводили вместе.
— Мой отец, например, — разглагольствовал Оливер, — покончил жизнь самоубийством. Это было в тот год, когда ты родился. Он пошел купаться в море на Вотч Хилз, просто пошел и утонул. Это было модное место для самоубийств в те времена. Конечно, никто тогда не говорил о самоубийстве тогда, считалось, что это судорога. Может, он словил на себе мой взгляд в то утро и сказал: «Вот и все — день наступил.» Мы так и не нашли его тело. Отнесло куда-то в Гольфстрим, наверное. Страховка была довольно приличной. Было ветрено и штормило. Мой отец всегда продумывал детали. Это фамильная черта, и я вижу, что она и тебе передалась. Ты знаешь какие-то версии о том, как утонул твой дедушка в Вотч Хилз в 1924?
Тони вздохнул.
— Отец, мне завтра рано вставать, и тебя наверное, завтра ждет много дел… Почему бы нам не закруглиться и не поехать по домам?
— Домой, — повторил Оливер. — Мой дом — это комната 934 в отеле «Шелтон» на Ленгсингтон Авеню, но я поеду туда, только если ты поедешь со мной.
— Я отвезу тебя на такси, — сказал Тони. — И оставлю тебя там.
— О, нет, — Оливер застенчивым жестом дотронулся пальцем до носа. -Ничего подобного. Я этого не приму. Мне обо многом надо с тобой поговорить, молодой человек. Я может, уезжаю на тридцать лет, и нам многое нужно продумать, спланировать. Последнее завещание Улисса Теле.. Телемаху. Люби свою мать и веди счет гостям. — Он ухмыльнулся. — Видишь ли — я простой солдат — но, но есть еще останки бывшей и более изящной жизни, до отеля «Шелтон».
Тони посмотрел на свои часы. Уже было четверть одиннадцатого. Он бросил взгляд в сторону Элизабет. Они с сержантом уже пили кофе.
— Не волнуйся, — сказал Оливер. — Она подождет. Пошли.
