Вальсирующие, или Похождения чудаков - Блие Бертран (лучшие книги .TXT) 📗
Мари-Анж томно прижимается ко мне. Нас окружают все более многочисленные пары, местные парни и девушки, которые успокоились и думают только об одном – потереться друг о друга, прижавшись губами, чтобы наверстать упущенное, словно их только что освободили из-под стражи. Фараоны приехали вовремя. У меня еще руки дрожат. Мари улыбается: «Успокойся, все в порядке». Настоящий ангел. Она так и льнет ко мне, чтобы и себе вернуть уверенность. Вот как защищает женщина. Забирается ко мне рукой под пиджак, кладет ее на сердце: «Не дай бог заполучить инфаркт». Таким мягким способом можно вылечить и лошадь. Я чувствую, как кровь начинает нормально пульсировать. «Я боюсь, – говорю, – боюсь оказаться в тюрьме». Горизонт не виден, только ее волосы, шея, плечи. Нет, я чувствую теперь, как мое тепло смешивается с теплом Мари-Анж. Мы становимся большой сиамской семьей, связанной ртами, пожирающими друг друга. Кажется, сегодня суббота… «Это Пьеро бросил бутылку?» – «Нет, – отвечает, – кто-то сзади». Я знал, что он так не поступил бы. Замечаю его за целым лесом голов. Сидя на пустой скамейке, он мрачно вертит в руке бутылку лимонада. «Потанцуешь с ним?» – «Сейчас. Кстати, он красивее тебя». И прижимается еще пуще. «Но ты сильнее! И куда интереснее». Вот мудила, ну какая же нежная мудила! Она так славно прижимается. Даже лучше, что у нее нет высокой груди, можно прижаться еще крепче, еще слаще. Между нами и палец не пройдет. Только начинает мешать мой вздувшийся хобот, да неудобно от пуговок ее платья. Оркестр играет очень красивый, со множеством вариаций слоу. Как раз для неумелой пары – Мари-Анж и Жан-Клода. Что мы тут делаем? Качаемся в плотной толпе танцующих. Посреди сладострастной человеческой магмы. При этом оказываемся в самом ее центре. Танцуем задница к заднице. Одна рука в руке, другая – за спиной. Передо мной крепкая лиана. Сзади – костистая ветчина… Со всех сторон чувствуется трение… У бара человек в бабочке угощает гостей. А Мари-Анж притворно ощупывает меня своей лобковой костью.
– Мог бы, – говорит, – хоть для виду спустить от удовольствия.
– Прости, – отвечаю. – Тут такое случилось!.. Наступит день, когда мы тебе все объясним.
– Женщина?
Она протягивает свое лицо, свои подведенные веки, свой пахнущий плодами рот. «Да, женщина». Я взасос целую свою сиамку-сестренку. Ее сочувствие придает силы… Слюна ее отдает клубникой, вишней да еще смородиной и малиной… Незнакомка приехала на кладбище… Тонюсенькая шлюха… И узнала про наше горе… В это время года не купить цветов, все закрыто… И подумала, что фрукты… Спасибо, мадемуазель, я очень тронут… От ваших губ мне хорошо… Разрешите представить брата… Младший, увы, задержался в развитии не по своей вине. Он был ее любимцем. Закрыв глаза, опустив веки, она выражает сочувствие, а горячая влага между зубами, которые кусают, делают ее еще ближе, полной сочувствия. Наша дальняя родственница. Язык ее обучает своему синтаксису, у нее несомненный талант на местные диалекты. Звучит похоронный слоу… Процессия продвигается под лампочками… В самом центре бесполезного города, в потемках дворца, под украшениями заброшенной комнаты красные и черные плотоядные цветы растут прямо на залитой кровью постели, устремив свои стволы к фарам тяжеловозов на потолке. Разодранная русская кожанка, запах земли, букет уже увядших хризантем. Сквозняк. Все, к удивлению слуг, так и разлетается… Теперь моя очередь смотреть, как она танцует с братом. Сочувствуя, она виснет на нем, прижимаясь губами к его губам, а кровавые слезы остаются между ногами на благословенной вате. Человек в бабочке и его насмешливые друзья не спускают с нее глаз… Я вижу, как они у бара подталкивают друг друга и ржут с бокалами в руках… Пойду-ка к этим любителям посмеяться, разве такое можно спустить…
– Так что, мужики? Решили выпить?
Они протягивают бокал.
– Хотите освежиться?
– Нет, спасибо, я не хочу пить.
– Не то что ваша подружка… Ее просто так не напоить.
– Сколько сил понадобилось твоей матери, чтобы зачать такого ублюдка?
В моей руке уже поблескивал тяжелый, черный ствол револьвера, верной игрушки, которую я направляю им в пузо.
Но бьет их Пьеро, тихо, как мне нравится, подкравшись сзади. Каждый получает по уху, он бьет их, как насекомых. Парню в бабочке становится дурно. На некоторое время теперь оглохнет и не сможет петь с мамой.
Отбираем у них кошельки, кастеты, американские кистени. Побледнев снова, хозяин смотрит, как мы отступаем к двери. Нет, держать в наши дни народный дансинг отнюдь не синекура!
Выходим на свежий воздух. Быстрее в машину. Выпускаю всю обойму по кассе, чтобы отбить охоту выползти на улицу и записать номер машины. Пальба стоит замечательная!
Поспешно, погасив огни, отъезжаем. К счастью для нас – туман. Это особенность департамента Жюра. До Безансона 32 километра.
Сбор урожая дает девять дубинок, пять кастетов, меньше 50 тысяч франков и три удостоверения личности какой-то таинственной партии. Пустые бумажники выбрасываем в окно.
Дыра, в которой мы оказались, называется Бом-ле-Дам. Один отель – «Вокзальный». Он словно выплыл из тумана… В тишине сопливой ночи слышен приближающийся мотор. Двухтактный. Машина – лучше назвать, огни повозки или, еще точнее, размытые фары – останавливается на влажной мостовой перед отелем. Открывается дверца. Кто-то вылезает. Дверца захлопывается. По ступенькам отеля поднимается одетая в светлое фигура. Тонкие лодыжки, белокурые волосы – это женщина. В застегнутом плаще с поднятым воротником. Молодая и красивая. Быть может, даже девушка, кто знает, хотя в наше время встречаются одни шлюхи.
– Комментарии излишни.
– Короче… Она входит. Вонь в помещении. Направляется к стойке. И что же она видит за стойкой с надписью «Регистрация приезжих»? Оранжевый ночник, будильник и дежурного, на которого жалко смотреть. Он спит на стуле, зарывшись носом в штекеры телефонного коммутатора. «Эй, голубчик!»
– Нет, не «голубчик!»… Просто расталкиваю его.
– Тогда потрепав ручкой по плечу старика… Женщина делает это брезгливо, дотрагиваясь до покрытого жиром жилета. Ничего не поделаешь: дежурный дрыхнет, пуская пузыри. Во рту у него окурок. Тогда бедняжке приходится встряхнуть его посильнее. Только после этого старик начинает приходить в себя.
– Лучше было бы оставить его в покое и стибрить деньги из кассы.
– Здравствуйте, месье, – говорит незнакомка. – Нет ли у вас чудом свободного номера?
– На сколько времени?
– На ночь.
Возводя взгляд к небу, старик произносит «о-ля-ля», а затем спрашивает: «Который час?» Наклоняется к будильнику. «Три часа?» Тогда путешественница открывает сумочку, и знаете, что вынимает оттуда?
– Марвелевскую грушу?
– Тысячу франков…
– Держите, – говорит она. – Сожалею, что разбудила вас.
Билет моментально исчезает.
– Ладно уж, ладно, – говорит дежурный. – Сейчас посмотрим… Три часа! – Сверяется с записями. – Вам номер семь подойдет?
Молодая женщина выражает недоумение.
– Есть ли там большая постель? – спрашивает она.
– Знаете, мадам, это все, что есть. С ванной и туалетом. Самый дорогой номер.
– Прекрасно! Прекрасно! Значит, там есть большая кровать.
Дежурный как-то подозрительно смотрит на нее.
– А зачем вам большая постель? Вас сколько?
– Одна, одна, но я очень устала. Я за рулем от самой Флоренции. Я люблю удобства. Когда спишь, раскинувшись, как на кресте, приходят прекрасные сны.
– Подумайте, мадам! Разве ставят маленькую кровать в номер с туалетом? Вот видите!.. Хорошо, договорились! Пятьдесят франков за ночь…
Женщина заполняет карточку: Бретеш Мари-Анж, грудь отсутствует, женского пола, однако, если угодно, можно проверить!..
– Пальцы сторожа…
– Не замужем, родилась в Пьюи в сорок седьмом году, родители часовщики, на пенсии, всеми забытые… Француженка по национальности, со всем шиком, который тому сопутствует, то есть имеет собаку, пикантна, с норовом.
