Пролетая над гнездом кукушки - Кизи Кен Элтон (прочитать книгу txt) 📗
— Рука, как ты полагаешь, знает ли этот старый парень обо всех злых делах, в которых ты участвовала?
Никто не понимает, куда именно он движется или с чего это он поднял такую суматоху, здороваясь с каждым, но это лучше, чем перемешивать одни и те же головоломки. Он объясняет, что частью работы игрока является необходимость всех обойти и повидаться с каждым, с кем он впоследствии будет иметь дело. Но он должен знать, что ему нет нужды иметь дело ни с одним из восьмидесятилетних Органиков, которые могли бы распорядиться игральной картой, разве что положив ее в рот и пожевав немного. И тем не менее, он выглядит чрезвычайно довольным собой, словно он такого сорта парень, который добровольно выставляет себя всем на потеху.
Я оказываюсь последним. Все еще сижу привязанным к стулу в своем углу. Когда Макмерфи доходит до меня, останавливается, снова сует большие пальцы в карманы, пятится и принимается хохотать, словно я ему показался смешнее всех других. Мне стало страшно от его смеха. Он, наверное, думает, что я сижу тут, со стянутыми коленями и привязанными к ним руками, так, словно и не слышу ничего, что все это — только моя придурь.
— Ух ты, — сказал он, — только посмотрите, что мы здесь имеем.
Очень ясно помню все, что он тогда делал. Помню, как он совершенно особенным образом прищурил глаз и слегка наклонил голову назад и посмотрел на меня поверх своего шрама цвета красного вина и захохотал. Я решил, что он смеется потому, что все это выглядит очень смешно — индейское лицо и черные сальные индейские волосы. Или он смеется потому, что я выгляжу таким слабым. Но тут же подумал, что он смеется потому, что его ни на минуту не одурачили мои попытки, прикинуться глухонемым. Как бы старательно я ни прикидывался, он меня раскусил, и смеялся, и подмигивал мне, чтобы я это понял.
— Что ты нам поведаешь, Большой Вождь? Ты похож на Сидящего Буйвола, который устроил сидячую забастовку. — Он оглянулся на Острых, чтобы убедиться, что они могут посмеяться над его шуткой. Когда же они слегка похихикали, он снова повернулся ко мне и снова подмигнул. — Как тебя зовут, Вождь?
Билли Биббит отзывается из другого конца комнаты:
— Его з-з-зовут Бромден. Вождь Бромден. Все его называют Вождь Швабра, понимаете, потому что все время персонал заставляет его п-подметать. Полагаю, он м-мало на что годен. Он — глухой. — Билли подпер руками подбородок. - Если б-бы я был глухим, — вздохнул он, — я б-бы покончил с собой.
Макмерфи пристально смотрит на меня.
— Если он встанет во весь рост, окажется немалого размера, ведь правда? Интересно, какой у него рост.
— Д-д-думаю, м-можно сказать, что в нем больше шести футов. Хотя он и большой, все равно боится собственной т-т-тени. Просто б-большой глухой индеец.
— Когда я его увидел, подумал, что он похож на индейца. Но Бромден — не индейское имя. Из какого он племени?
— Этого я не знаю, — сказал Билли. — Он уже был здесь, когда я поступил сюда.
— Я узнал от доктора, — вмешался Хардинг, — что он только наполовину индеец, колумбийский индеец, я полагаю. Вымершее племя Колумбийских Глоток. Доктор говорит, что его отец был вождем племени и передал этому парню звание вождя. Что же касается имени, боюсь, мои познания в области индейских обычаев не позволяют мне объяснить этот феномен.
Макмерфи наклоняется ко мне, стоило только посмотреть на него.
— Это правда? Ты — глухой, Вождь?
— Он г-г-глухой и н-немой.
Макмерфи морщит губы и довольно долго глядит мне в лицо. Потом он выпрямляется и протягивает руку:
— Ну, черт побери, ведь руку-то пожать он может, разве не так? Глухой или какой там еще. Ради бога, Вождь, ты, может быть, и большой, но ты пожмешь мне руку, или я буду считать себя оскорбленным. А оскорблять нового главного психа из всех ненормальных — это не слишком хорошая идея. — Произнося это, он оглянулся на Хардинга и Билли и скорчил рожу, но руку оставил прямо передо мной, здоровенную, словно обеденная тарелка.
Я довольно ясно помню, как выглядела эта рука: под ногтями была угольная чернота, как будто он работал в гараже; над суставами пальцев на тыльной стороне ладони был вытатуирован якорь; на среднем пальце красовалась грязная полоска пластыря, обтрепанная по краям. Остальные пальцы были разукрашены шрамами и порезами, старыми и новыми. Помню, что ладонь у него была гладкая и жесткая, словно кость, оттого, что он слишком часто держал в ней деревянную рукоять топора или мотыги, а вовсе не такая рука, которая, по-вашему, должна быть у картежника. Он провел рукой по моей руке — чуть скрежет не раздался. Его пальцы были толстыми и сильно сдавили мою руку, она начала чувствовать что-то особенное и стала распухать и увеличиваться, подчиняясь его руке, словно он вливал в нее свою собственную кровь. Она наполнилась кровью и силой и стала почти такой же большой, как его рука…
— Мистер Макмерфи. — Это Большая Сестра. — Мистер Макмерфи, не могли бы вы подойти сюда, будьте так любезны?
Черный парень с термометром привел ее. И она стоит здесь, стряхивая термометр, глаза бегают, пока она пытается оценить нового парня. Губы сложены треугольником, словно губы куклы, готовые получить игрушечную соску.
— Санитар Уильямс сообщил мне, мистер Макмерфи, что у него имеются некоторые затруднения насчет вашего согласия принять душ. Это правда? Пожалуйста, поймите, я очень ценю то, что вы взяли на себя труд лично познакомиться с остальными пациентами отделения, но всему свое время, мистер Макмерфи. Мне очень жаль, что я вынуждена прервать вас и мистера Бромдена, но поймите, каждый… должен следовать правилам.
Он поднимает голову и подмигивает мне, как бы говоря, что ей не одурачить его, как это сделал я, что он ее раскусил. С минуту он смотрит на нее одним глазом.
— Ты пойми, мамаша, — сказал он, — ты пойми — это уже утомляет, мамаша, что каждый то и дело напрягает меня насчет правил…
Он ухмыляется. Они стоят, улыбаясь друг другу, примеряясь друг к другу.
— …Даже когда они считают, что я готов совершить прямо противоположное. — И тут он отпустил мою руку.
В стеклянной будке поста Большая Сестра открывала пакеты с заграничными наклейками и набирала в шприцы зеленовато-молочную жидкость. Одна из маленьких сестер, девушка, которая вечно смотрит одним любопытным глазом через плечо, тогда как другой продолжает следить за ее обычной работой, взяла маленький поднос с наполненными шприцами, но не уходит.
— Ну что, мисс Рэтчед, каково ваше мнение о новом пациенте? Хочу сказать, что он симпатичный, и дружелюбный, и все такое, но, по моему скромному мнению, он точно переигрывает.
Большая Сестра пробует пальцем иглу.
— Боюсь, — она протыкает иглой резиновую крышку пузырька и набирает содержимое в шприц, — что это как раз то самое, на что надеются все новые пациенты: взять верх. Он один из тех, кого мы называем манипуляторами, мисс Флинн, мужчина, который станет использовать всех и вся для своих собственных целей.
— Ох! Но какие у него могут быть цели в психиатрической лечебнице?
— Да какие угодно. — Она спокойна, улыбается и целиком погрузилась в работу. — Комфорт и легкая жизнь, например; может быть, ощущение власти и уважения; прибыль в звонкой монете, а может быть, и все, вместе взятое. Иногда целью манипулятора является просто ежедневное нарушение порядка в отделении — ради самого нарушения. Такие люди есть в нашем обществе. Манипулятор может оказывать влияние на других пациентов и довести их до такого срыва, что понадобятся месяцы, чтобы все снова пошло гладко. С существующей сейчас в психиатрических лечебницах философией, которая все разрешает, им легко с этим справиться и остаться безнаказанными. Несколько лет назад все было иначе. Я вспоминаю, у нас был пациент, мистер Табер. Он был просто невыносимым манипулятором. Некоторое время. — Она подняла глаза — наполовину наполненный шприц возле лица словно маленький жезл. Ее глаза затуманились, и в них появилось мечтательное выражение. — Мис-тер Та-бер, — повторяет она.
