Успеть. Поэма о живых душах - Слаповский Алексей Иванович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT, .FB2) 📗

— Не могу! Не имею права!

Дожидавшийся своей очереди на посадку мужчина в долгополом черном пальто с белым шарфом, в меховой стильной фуражке, этакий, сразу видно, провинциальный щеголь, интеллектуал и диссидент, заметил:

— Горячительные напитки поэтому так и называются — они горячат! У меня тоже градусы имеются, но градусы не те, не от болезни. Если ваш приборчик повышение покажет, посмотрю, как вы меня не пустите! И он бракованный у вас, я видел, некоторым тридцать два градуса показал!

— Это он так на холоде, — объяснила девушка. — Но нам про минимальную температуру ничего не сказали.

— Ну да, хоть она трупная будет, — язвительно отозвался интеллектуал. — А при какой температуре нельзя пускать, вам сказали?

— При повышенной.

— Это сколько? Тридцать шесть и семь — уже повышенная?

— Нам сказали — с тридцати семи.

— С тридцати семи! — восхитился интеллектуал. — И кто эту цифру определил?

— Не знаю, я не врач.

— Отлично! Она не знает и не врач, но проверяет! В таком случае пригласите того, кто знает и кто врач, а вас мы слушаться не будем, ясно?

— В самом-то деле! Пойдем, Сергей! — позвала женщина.

И муж с женой решительно поднялись в автобус. Девушка обиженно и беспомощно посмотрела им вслед, она не знала, что делать. Тут подошел от другого автобуса закончивший работу ее коллега, лет пятидесяти, с сухим и болезненным лицом, похожий на советского деятеля Суслова, которого мало кто помнит, но Галатин еще помнил.

— В чем дело? — спросил он.

— С температурой входят! Я их что, силой держать буду?

Суслов оглядел очередь осуждающим взглядом и приказал:

— В таком случае не пускай пока никого. Я сейчас.

Он ушел и тут же вернулся с полицейским, которого Галатин узнал: вчера он был дежурным в отделе. А сегодня, значит, поручили работу на воздухе.

— Соблюдаем порядок, не доводим до конфликта! — распорядился полицейский.

В результате мужчину в дубленке настоятельно попросили выйти и еще раз провериться. Тот возражал, но вышел, у него оказалась температура тридцать семь и пять.

— Еще выше стала! — оповестила девушка-проверяльщица.

— Это от нервов! — закричала женщина в шубе. — Вы что тут беспредел разводите, мы законно билеты купили!

— Ничего страшного, сдадите, в кассе примут, — сказал Суслов.

— Нам не сдать надо, а ехать! Вы рехнулись, что ли, к родным детям нас не пускать? Вы чего добиваетесь? Я вам такое тут сейчас устрою, что вы пожалеете, что со мной связались, я серьезно говорю, хватит тут своевольничать, ишь какие!

Женщина шумела все громче и смелее и уже не выглядела такой робкой и просительной перед начальством, как показалось сперва, потому что дело касалось самого важного в ее жизни — семьи, детей и внуков, которые ее ждут, и она всех порвет, кто встанет на ее пути. Так она и выкрикнула, что порвет, но никого не порвала, а девушка под опекой Суслова и полицейского продолжала проверять температуру, и отсеяла еще троих — Галатина, интеллектуала и старуху в шерстяном вязаном платке и куртке, которая ей была настолько велика, что выглядела балахоном в форме конуса до земли.

Все отсеянные возмущались, требовали позвать руководство, грозили письменными жалобами, пытались договориться с проверяльщицей, с Сусловым, с полицейским, взывали к совести, в итоге автобус ушел, а они остались. К ним вскоре присоединились еще двое — юноша и девушка, которых не пустили в другой автобус, тоже на Рязань, но с другим маршрутом.

Всей группой они отправились сдавать билеты в кирпичное здание автобусной станции, неприхотливой архитектурой напоминающее общественный туалет. Кассирша принять билеты отказалась:

— До отхода вернуть надо было. А после отхода считается, что использованные, — сказала она.

И услышала такие проклятия, такую ругань, такие угрозы, каких, наверно, никогда не слышала в своей жизни. Казалось, еще немного, и рассерженные люди разнесут тут все, выбьют стекло в окошке, высадят решетку и что-нибудь сделают с самой кассиршей. Но ничего не произошло, кассирша лишь задернула ядовито-желтую занавеску, отгораживаясь от бунтовщиков, и они вышли на улицу с целью найти какой-то транспорт, потому что ехать никто не передумал.

К ним подошел хмурый мужик, заросший полуседой щетиной, спросил:

— Всем в Рязань?

— Всем! — обрадованно ответили ему.

— Ну, поехали.

Мужик повел людей к своей «газели», стоявшей неподалеку. Она была черного цвета и не имела окон в кузове, на их месте были глухие прямоугольные плоские выпуклости.

— Грузовая, что ли? — недоверчиво спросил мужчина в дубленке.

Щетинистый распахнул дверцы.

— Никакая не грузовая, сидячие места видите?

В кузове были две скамьи по бортам.

— Да это же труповозка, похоронная машина! — догадался интеллектуал.

— Никакая не труповозка, нормальная грузо-пассажирская машина многоцелевого назначения, — возразил щетинистый. — Кому не нравится, может на такси ехать.

— За три тысячи? Сам ехай! — сказала жена мужа.

— А у тебя почем, дядя? — спросил интеллектуал.

Щетинистый назвал цену. Она была приемлемой, чуть дороже, чем на автобусе.

— Ехать всего три часа! — бодро сказал молодой человек, глянув на девушку, с которой не был знаком, но не прочь был познакомиться.

И все забрались в кузов, расселись, дверцы закрылись, машина тронулась. Тут же выяснилось, что в ней нет освещения. И что кабинка водителя отгорожена сплошной перегородкой. Интеллектуал постучал:

— Родимый, ау! У тебя тут темно, как в могиле! Ты хоть слышишь нас?

— Слышу! — отозвался водитель. — Лампочка перегорела, а кому свет надо, у всех телефоны, посветите. А если остановиться приспичит, стукните, скажете! Кому в кузове не нравится, в кабине есть место, но только до Сасыкина, я человека там взять должен.

— Человека! А мы не люди? — спросил интеллектуал.

Никто не захотел ехать в кабине до Сасыкина. Едва оказавшись вместе в темном кузове, они почувствовали общую волну судьбы, уже жили общей долей и стеснялись выбрать долю отдельную, ибо признали бы тогда себя лучше прочих, а у нас, как известно, лучше прочих публично признавать себя не принято, хотя каждый о себе именно так и думает, но тихо, тайно, чтобы никого не дразнить. Если бы кто догадался предложить старушке, она, может, согласилась бы, но никто не догадался. И молодой человек не предложил девушке, хотя была у него такая джентльменская мысль. Но эта мысль вошла в противоречие с желанием побыть рядом с девушкой, и желание победило.

И вот они ехали, семеро попутчиков, и было им не темно, потому что юноша, девушка и интеллектуал достали телефоны, чтобы занять и развлечь себя, и от этих телефонов достаточно было света, чтобы видеть друг друга. То есть видели те, кто напротив: муж с женой, старушка и девушка видели интеллектуала, Галатина и юношу, а интеллектуал, Галатин и юноша видели мужа с женой, старушку и девушку. Видели, впрочем, не очень ясно, телефоны освещали пространство вокруг себя, а люди оставались в тени, как будто сидели где-то у небольшого ночного костра или у печки или вовсе при свете лучин.

Интеллектуал, первым доставший телефон, первым от него и отвлекся, снял маску, оглядел окружающих, а потом обратил внимание на вещи, которые пассажиры положили и поставили на пол между рядами, там были сумки мужа с женой, объемистый рюкзак молодого человека, чемоданы девушки и Галатина (гитару он поставил рядом с собой), а старушка держала свою сумку на коленях.

— Ну, здравствуйте! — сказал интеллектуал. — Так и будем молча ехать? Я вот Гусаров Андрей Андреевич, немножко художник, — он щелкнул пальцем по большому, не меньше метра в высоту, прямоугольному пакету в плотной оберточной бумаге, который он пристроил на сиденье между собой и дверьми. — А что маску снял, не бойтесь, я переболевший, у меня антитела, могу поделиться.

— А мы привитые, — сказали муж с женой, и тоже сняли маски.

— И я переболевшая, — сказала старушка, и тоже сняла маску.