Фонтан - Хэй Дэвид Скотт (читать хорошую книгу полностью .TXT, .FB2) 📗
— Он уже знал. Сказал, что чувствует труса.
— Вот как? — Обращаясь к Би: — Ты так и сказал? — Да.
Дакворт поворачивается к Робардсу:
— А ты знал?
— Что ты трус? Нет. Но это не лишено смысла.
— Как продвигается пьеса, драматург? — осведомляется Би.
Глаза Дакворта сужаются, он поджимает губы.
— Я уверен, — говорит Би, — что у нее большой потенциал.
Дакворт подходит и отвешивает Би пощечину, слишком сильную для пощечины, особенно если учесть, что на указательном пальце критик, в хип-стерской манере, носит обручальное кольцо отца. Но Би смеется дробным лающим смехом. ХА! Особенно над выпученным даквортовским третьим глазом. Дакворт кивает Большому Тиму, и Большой Тим бьет Би по физиономии.
Слепящий белый свет.
Космические морские звезды и вспышки. И, боже милосердный, теперь Би задыхается. Он харкает, и у него изо рта на мраморный пол выпадает зуб. Он быстро проверяет языком десны, и в рот уплывают еще два зуба.
Стоматологическая страховка. Надо добавить в список рождественских подарков стоматологическую страховку.
Он выплевывает оба зуба к ногам Большого Тима. Они звякают о мраморный пол.
— Лучше прибереги их.
Большой Тим смотрит на ссадины на костяшках пальцев. Они вспухают. Он не жалуется. Подбирает зубы Би и засовывает их в карман рубашки.
— Прости.
Довольный тем, что одержал верх, Дакворт садится на дешевый стол, скрещивает ноги и снимает с брюк воображаемую ворсинку. Он спокоен и невозмутим, а в голове у него звучит «Американская пустыня» {86}.
— Что ж, Дакворт, — говорит Би, разбрызгивая капельки крови, — ты выстроил ребят в очередь за водой, чтобы выбить из них дерьмовые произведения, а потом тебе надоест с ними нянчиться, и ты презентуешь свое новое увлечение. «Эй, смотрите, смотрите, вот моя тайная страсть, которую я представляю публике только теперь», — и все это с таким смиренным, скромным видом. Итак, это должен быть один, — он смотрит на Росса Робардса, — или два шедевра? Чтобы доказать, что ты — не гений одной вещи, созданной благодаря воде?
Росс Робардс говорит:
— Ты мог бы просто попрактиковаться. — И, обращаясь к Би: — Он мог бы просто попрактиковаться.
Би:
— У него нет таланта.
Дакворт слезает со стола.
— Если практиковаться… — начинает Росс Робардс.
— Да, Росс, но это требует терпения, — перебивает его Би. — А заполучить его ужасно трудно, когда у тебя нет… Чего, Большой Тим?
— Сердца?
— Правильно, Большой Тим, — Би сплевывает к ногам Дакворта кровавую слизь, — сердца.
Дакворт пинает Би в грудь, ненадолго обретая прежнюю панковскую энергию. Стул Би пошатывается. Дакворт снова пинает Би, и тот падает навзничь. Би, некогда обучавшийся постановочным боям, успевает наклонить голову вперед и благодаря этому не разбивает череп о мраморный пол.
[Др-р-р]
— Как… ты… смеешь! — орет Дакворт. — Тебе неизвестно, каково это — смотреть, как одаренные люди растрачивают свой талант на наркотики и шлюх. Он дается им просто так, и они не думают, что обязаны работать. Они хотят, чтобы кто-то преподнес им успех, деньги на блюдечке с голубой каемочкой, потому что они талантливы. Когда ты в последний раз составлял маркетинговый план, а? Когда в последний раз завязывал полезные знакомства? Или ты надеялся, что кто-нибудь вроде Гюнтера Адамчика вдруг постучится в твою дверь и попросит показать ему, на что ты способен? [47]
Росс Робардс откашливается.
— А ты вообще молчи, — рявкает на него Дакворт. — Эти твои рекламные сказочки про посттравматическое расстройство! Как ты на самом деле лишился ног? Твою биографию переписывают каждые десять лет.
— Защищая свою страну, — сердито огрызается Росс. — От всех врагов. Иностранных и внутренних.
— Ой-ой-ой, какой храбрец! Посмотрите на этого храбреца! Тебе неведомы боль и отторжение, которые испытывал я. — Он произносит это, пялясь на искусственные ноги Робардса. И снова обращается к Би: — Я этого заслуживаю. Заслуживаю. Я должен был стать художником. Я боялся облаков. Я боюсь облаков.
[Др-р-р]
— Облака — это просто водяной пар, — замечает Большой Тим, радуясь, что у него есть ноги и полный набор здоровых костных образований для пережевывания пищи.
Дакворт берет со стола стакан с водой, разбрызгивая вокруг капельки, похожие на божьих коровок. И подносит его к Би.
— Приподними ножки его кресла, — велит он.
Большой Тим повинуется. И хотя Би и так уже в лежачем положении, теперь его ноги оказываются выше головы.
— Пей, — говорит Дакворт и начинает вливать воду в рот пленнику. Пара брызг попадает Би в нос.
— Прекрати! — кричит Росс Робардс. — Немедленно прекрати!
Би отфыркивается, разбрызгивая воду. Она смешивается с кровью в его разбитом рту. Би извивается, отворачивает лицо. И бормочет что-то явно нецензурное.
— Отстань от него! — орет Робардс.
Все замирают — как тут не замереть, если на тебя орет тот, чей спокойный голос ты двадцать семь лет слышал в телевизоре.
— Давай я выпью, — говорит Робардс. — Если ты его отпустишь. И намалюю нечто особенное. То, чем ты сможешь гордиться, Джаспер. Просто… отпусти Би.
Дакворт, оглушенный резиновой пулей сильнее, чем он готов признать, на мгновение задумывается. Это легкий путь. Один шедевр — а ведь Робардс, безусловно, отхватил свою долю славы. Но в мозгу свербит мучительная мысль: ему нужны два шедевра. Желая насладиться властью, Дакворт поворачивается к Би, чтобы узнать его мнение об этом человеке, которого он в прямом эфире назвал халтурщиком.
— Я тебя не слышу, — отвечает Би.
Дакворт наклоняется, чтобы повторить вопр…
И тут Би лягается, как мул. Мул в сапогах со стальными носками. Ботинок попадает Дакворту в рот, разрезая обе его губы пополам. Еще один пинок — и стакан с водой разбивается, звеня, как треснувшая дождевая флейта.
Но Дакворту удается мобилизовать в себе волю к жизни, которая досталась ему от родителей, переживших Вторую мировую и нацистов, и справиться с этим. Он бросается к столу. Хватает из коробки с различными найденными объектами чайную чашку и наполняет ее у фонтана.
— Большой Тим! — Каждое слово выходит из его рассеченных губ с розовой пеной.
Большой Тим стискивает в ладонях лицо Би, стараясь, чтобы расшатанные зубы не слишком скрежетали, стискивает так, что рот Би складывается в виде бабочки. Дакворт стоит над головой Би, держась подальше от его лягающихся ног, и тонкой струйкой выливает воду ему в рот.
Би выплевывает ее в лицо Большому Тиму. Но Большого Тима этим не проймешь. Тимми плевался до самой своей смерти.
Дакворт вновь наполняет чашку до краев, на цыпочках, как участник забега с яйцами на ярмарке штата, подходит к Би, опускается на колени и наливает воду в его нос и рот. Большой Тим зажимает лицо Би ладонью. И поднимает кресло. Би давится.
Кашляет.
Глотает.
Кашляет.
Глотает.
Глотает.
Глотает.
Тысяча слов
С губ Би до самого колена спускается тонкая струйка кровавой слюны. Дакворт позволяет Би перевести дыхание. У Би по телу бегут мурашки. Прямо из его нутра исходит тепло, словно он сделал глоток самого старого виски в мире.
Робардс пристально смотрит на коробку с художественными принадлежностями. Цветными карандашами, мелом, детскими игрушками, заточенными карандашами. Бестолковые узлы у него за спиной уже наполовину развязались.
— Это здесь Тимми создал свой шедевр?
— Да, Большой Тим, — отвечает Дакворт. По большому счету, это правда, ведь именно здесь Тимми пил воду. — Это то самое место.
— Не возражаете против минуты молчания? — Великан обращается к Би и Робардсу: — Вы, ребята, не возражаете против минуты молчания? В память о моем маленьком сынишке.
