Завидное чувство Веры Стениной - Матвеева Анна Александровна (книги бесплатно .txt) 📗

Чего хотел от неё Сарматов как от специалиста, пока что оставалось загадкой. Вере казалось, она должна только лишь слушать его рассказы о вещах (беспощадно подробные) и восторгаться. Зарплата выдавалась в конвертах, подписанных «В. С», точно в срок.

Квартира на Воеводина служила ещё и штаб-квартирой, но и все прочие интерьеры создавались с оглядкой на внезапное желание хозяина переночевать вблизи от любимых вещиц. Однажды Сарматов раньше времени отпустил консультанта, дежурившего в «точке» на Уралмаше, – парень ушёл неохотно и был заподозрен в дурных привычках.

– Баб, поди, водит, – ворчал Сарматов. – Надо камеру поставить.

Ночь в той квартире они с Верой провели под присмотром весёлой гитаристки кисти Коровина – она наигрывала что-то испански-страстное, но это не помогло. Когда Сарматов ушёл в ванную, Вера встала у портрета притихшей музыкантши и спросила её в упор:

– Это потому, что я ему не нравлюсь?

Гитаристка пожала плечами. Больше спрашивать было не у кого, вторым шедевром «точки» был натюрморт того же Коровина – «Розы», которые благоухали, но молчали. А Сарматов, с трудом дождавшись утра, первым же делом уволил подозрительного консультанта.

Через неделю «точку» на Уралмаше обчистили. Унесли веджвудский рельефный портрет, расписанную Чехониным [45] тарелку и ещё что-то по мелочи – соседи спугнули воров, и те сбежали, оставив дверь нараспашку.

– Странно, что не взяли Коровина, – удивилась Вера.

Сарматов был в страшной печали, долго с кем-то советовался и созванивался – и в результате нанял на работу очень надёжного и грамотного специалиста. Тот был не лысым, а короткостриженным – хотелось провести ладонью по его затылку, чтобы пощекотало кожу. И брови у него были такие, что Вера с трудом удержалась, чтобы не очертить пальцем – сначала левую, потом правую.

– Валентин Аркадьевич, – представился специалист, глядя в пол, как будто именно там располагались глаза Веры.

Сарматов просил понаблюдать за надёжным специалистом до вечера – ему нужно было мчаться куда-то в Билимбай. Велел фиксировать всё, что покажется подозрительным.

– Здравствуй, Валечка, – сказала Вера, как только за Сарматовым закрылась дверь.

– Не ожидал, – признался бывший Юлькин муж. – Ты что же, с этим Кощеем живёшь?

– Работаю.

– Ну, он-то в тебе не сотрудницу видит.

Вера вспыхнула, как те розы Коровина, которые почему-то не взял грабитель. Лепестки у них были слегка угловатыми, будто свёрнутыми из папиросной бумаги, но аромат! Не хуже, чем у «Роз Гелиогабала» [46] Лоуренса Альма-Тадемы, запах которых передавали даже плохонькие репродукции. Густой, с привкусом компота, дух зрелых цветов…

– А тебя как сюда занесло? Ты больше не в церкви?

Валечка махнул рукой, задев коллекционную табакерку. Вера поймала её в воздухе:

– Осторожнее, это ценный экспонат.

– Самый ценный экспонат здесь – твой Сарматов, – парировал Валечка. – В агентстве ему отправляют лучших охранников.

– А ты что, лучший? – хихикнула Вера, и тут же поняла, что вопрос глупый. Валечка очень изменился – откровенно говоря, от прежнего мальчика в нём уцелели одни только брови. Глаза были тёмные и почему-то матовые, как пыльные камни. Плечи стали мощными, нелепая бородёнка исчезла, как и привычка облизывать губы – была у него такая, точно была!

– Я давно в охране, – сказал Валечка. – Последнее задание было в Москве, вот только на днях вернулся. И сразу же – к вам. Картинки охранять.

– Это Коровин, – зачем-то сказала Вера.

– Приятно познакомиться, – ответил Валечка. – Поп-расстрига.

– Звучит как «медведь-шатун».

– В общем, это примерно из той же оперы.

– Не сложилось в монастыре?

– Нет. Давай не будем об этом.

Обедали вместе. Вера нашла в холодильнике кусок буженины, хлеб и даже банку огурцов вполне приличного посола. Валечка поразил её тем, что прочёл молитву и благословил трапезу привычным движением.

– А что ты удивляешься? Я хоть и плохой, но всё же православный. И в Бога точно так же верую.

Мяса Валечка не ел, а вот огурцы с хлебом наворачивал с удовольствием. И серебряную вилку (других у Сарматова не было) держал крепко – Вера с одобрением посматривала на его сильные пальцы. Ей было непросто освоиться с этим новым Валечкой – прежний вызывал симпатию и жалость, а этот будил любопытство и даже, честно сказать, волновал.

Мышь проявила солидарность:

– Юлька увидит, каким он стал – сразу прибежит. А тебе опять останутся опилки да отжимки.

Впрочем, разговор о Юльке зашёл только к вечеру. Судя по всему, Валечка нарастил не только банальные бицепсы, но и душевные мышцы, ответственные за терпение. Не зря провёл в монастыре столько времени.

За окнами давно стемнело. Они сидели в кухне, плотно прикрыв дверь – запах коровинских роз к вечеру стал уж совсем нестерпимым.

– Евгении одиннадцать лет, – рассказывала Вера, – очень умная девочка, отличница.

Достижения Евгении она всегда перечисляла звонким голосом и со слезами на глазах, вызванными, как предполагалось, умилением.

– А как твоя дочка? – спросил Валечка.

– Лара совсем другая. Сарматов зовет её Регистратура.

Валечка не улыбнулся. Он слишком явно не любил Сарматова, и Вере это не нравилось.

– Юля, наверное, замужем? – предположил Валечка. Он задумчиво выкладывал на столе дорожку из хлебных крошек – она шла прямиком к Вере, указывала на неё, как стрела.

– Юля сейчас одна-одинёшенька. Можешь ей позвонить, она будет рада.

– С чего бы? – Валечка поднял глаза от «крошечной» дорожки. Мальчик-с-пальчик. Мужчина-с-дубину.

Вера зажмурилась, чтобы не сделать и не сказать чего-нибудь лишнего – но тут очень кстати вернулся из Билимбая Сарматов. Голодный и разгневанный на Московский тракт.

– Ну как он тебе? – шёпотом спросил Сарматов, когда Валечка отлучился в туалет.

– Вроде бы нормальный, – ответила Вера.

Сарматов любил вворачивать в разговор анекдоты, притчи и цитаты, никому, кроме него, не известные. И здесь не обошлось:

– У меня был друг – отличный парень и не дурак, что достаточно редко бывает в одном человеке. И вот однажды он взял и сошёл с ума. Совершенно для всех неожиданно.

– Ну да, – подхватила Вера. – Обычно об этом предупреждают за три дня.

– Ты слушай дальше. Увезли его в шестую психбольницу, и я, потрясённый, так сказать, случившимся, поехал к нему с визитом. Апельсины, сочувствие, любопытство. Спрашиваю его: «Как у тебя здесь соседи?» А он и говорит: «Вроде бы нормальные». Прямо как ты!

История Вере понравилась – ей вообще нравилось говорить с Сарматовым, слушать его, каламбурить, шутить. Он хорошо смеялся, у него был приятный, чуточку терпкий голос (точь-в-точь как у Франциска Первого кисти Клуэ). Он был умным, сведущим во многих областях, названия которых звучали для Веры прекрасной и непонятной музыкой. Жаль, что эта чудесная дневная кукушка ночью превращалась в бесцветную птицу, неспособную к пению – или же не готовую петь для неё, Веры.

Валечка давно вышел из туалета и сидел на стуле под Коровиным с профессионально-зверским выражением лица. Если забыть о том, что они знакомы (а Вера решила, что забудет – во всяком случае, не станет делиться с Сарматовым радостью от вновь обретённого друга), то можно было бы усмотреть в нём несомненное сходство с другими «консультантами». Вот только взгляд у Валечки был глубже, но глаза при этом оставались как будто присыпанными пеплом.

Тем вечером Сарматов отправил Веру домой, не предложив даже проводить до остановки. Сказал, что завтра заедет не раньше трёх – есть срочные дела.

Вера долго тряслась в троллейбусе и уговаривала себя не злиться на Сарматова. Сложно совмещать в себе сразу и начальника, и мужчину.

Этот троллейбус – просто какое-то землетрясение на колесах. Лучше злиться на него, или на мерзкую погоду, или на судьбу, которая ведёт себя с Верой как садист, вытаскивающий из собачьего желудка кусок полупереваренного мяса на верёвочке.