За морем - Уильямс Беатрис (читаем книги онлайн .TXT) 📗
Джулиан задумчиво провел пальцем по ножке бокала.
— Послушай, я ведь не говорил, что это на меня совсем не действовало. Я просто глубоко этим не проникался. Не знаю почему. Может, оттого, что я ни разу не участвовал в крупных боевых действиях, только в этих чертовых рейдах да патрулях. А может, потому, что я всю жизнь охотился на оленей и стрелял дичь. И у меня не было ни малейших иллюзий насчет того, что случается, когда стреляют из ружья и попадают в цель. Или, может, все уже просто перекрылось тем, что произошло впоследствии… В самом деле, Кейт, чего ты ожидаешь? Чтобы я сказал, что ношу в себе глубокую душевную рану и ты должна ее исцелить? — произнес он с нарочитой, даже дразнящей легкостью, однако я уловила в его голосе еле заметную предостерегающую нотку.
Не сильно впечатленная его словами, я подалась вперед:
— Тогда почему ты писал стихи, если тебе не требовалось избавить душу от переживаний?
— Кейт, тогда все писали стихи. Понимаешь, мое формальное образование большей частью состояло из заучивания бесконечных отрывков поэзии, прозы и иных текстов. Я мог бы играючи процитировать тебе любую строчку Мильтона, к примеру. Или Вергилия на латыни. Или обширный фрагмент из шекспировского «Генриха V». «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом!..» — и так далее. Так что более-менее предсказуемо, что, очутившись в самой гуще событий захватившей всю Европу войны, и я, и мои приятели-офицеры, до глубины охваченные безысходной тоской, испещряли свои записные книжки всевозможной банальной дребеденью. — Он умолк, чтобы допить шампанское, причем сделал это с нехарактерной для него жадностью и повертел опустевший бокал между большим и указательным пальцами. — Полагаю, в моем случае писание стихов было скорее способом оградить разум от царившей повсюду мерзости войны.
— И ты обратился к далекой возлюбленной.
— Да, что верно, то верно. Однако те слова подходят скорее тебе, нежели ей. Вспоминая их, я думаю именно о тебе.
— Сейчас — возможно, но ведь не в 1916-м. — Покончив наконец с супом, я положила ложку на тарелку. — Так если это была не Флоренс, кто же тогда она?
— Она?
— Ну, та, с которой ты переспал во время войны.
— Послушай, — достаточно резко ответил Джулиан, — разве мы не договаривались не трогать эту тему? Я не стану задавать тебе неловких вопросов насчет твоих прежних любовников, а ты не будешь расспрашивать меня.
— Извини, — сухо отозвалась я.
Тут лицо его потрясенно оцепенело.
— Господи, милая, я не то имел в виду. Все, что было до сегодняшнего вечера, уже неважно. Иди ко мне… Не стесняйся, мы здесь одни. — И протянув ко мне руки, Джулиан сам усадил меня к себе на колени. — Провалиться мне на этом месте, дорогая. Это было так грубо с моей стороны. Грубо, неучтиво и совершенно невоспитанно. Прости меня! Милая, не обижайся, прошу тебя. Если бы ты знала, как я боготворю тебя, как…
— Как раз это я и имела в виду, говоря о себе, — с горечью произнесла я. — В глубине души ты хочешь встретить девушку такого типа, что привык видеть возле себя. Аристократку, с безупречными манерами, благовоспитанную и… целомудренную…
— Эти девицы пусты и ветрены. Одна лишь никчемная мишура, без малейшего проблеска истинной незаурядности. В них нет ни капли подлинного целомудрия, истинного благородства и величия — твоего благородства, Кейт.
— Благородства? — Я резко повернула голову, наткнувшись щекой на его остро выступающий воротничок. — Я из Висконсина, Джулиан. И мой папа — всего лишь страховой агент. Во мне нет нисколечки голубых кровей!
— Любовь моя, мне дела нет до твоих кровей. Видит бог, для меня это давно уже неважно. Говоря о благородстве, я имел в виду лишь твою душу, твое сердце.
— Как ты можешь это знать?
Он горячо прижался губами к моей макушке.
— Просто знаю.
— Скажи мне одну вещь, — заговорила я после некоторого молчания, когда от близости его тела во мне воцарилось достаточно умиротворенное состояние, — если тебе не неприятен мой вопрос. Если это не нарушает нашего соглашения о «чистой доске». Почему только одна? При том, что тебе не отказала бы любая?
— Ты определенно переоцениваешь мои способности обольстителя, Кейт.
Я даже фыркнула.
— Джулиан, твоя сила обольщения могла бы зажечь огнями весь Манхэттен, случись там снова авария в энергосистеме. Уж ты мне поверь!
— Ты судишь обо мне предвзято, моя радость.
— Ну, это своего рода круговой, замыкающийся на себе аргумент. Что ни говори, я необъективна вследствие твоей же силы обольщения. Однако ты уходишь от вопроса. Хотя ты вовсе не обязан мне на него отвечать.
— Я все же отвечу, — молвил Джулиан, обхватив пальцами мою кисть. — Во-первых, в те времена для неоперившегося еще юноши вроде меня, только со студенческой скамьи, это был не такой уж и простой вопрос. Видишь ли, найти дам, готовых на любовную связь, было не так-то легко. Да и разнообразия в таких любительницах не наблюдалось. А во-вторых… Ты что-нибудь читала о моем отце?
— О лорде Честертоне? Немного. Знаю, что он занимался политикой. Был одним из выдающихся представителей Викторианской эпохи.
Джулиан улыбнулся.
— Да, большей частью политикой. Понимаешь, они с матушкой поженились по любви, что в те времена в принципе не было явлением таким уж неслыханным, однако в высшем свете было совершенно не принято.
— О я очень рада за тебя.
— Да, в сравнении с некоторыми иными семьями мы были по-настоящему счастливы. И в тот день, когда мне исполнилось четырнадцать, мой отец — вместо того чтобы, как папаши нескольких моих друзей, взять с собой в бордель ради определенных знаний, — так вот, отец усадил меня в кабинете для долгого обстоятельного разговора и взял с меня обещание, что я не обольщу ни одной женщины, если не сделаю ее своей женой. Потому что, по воле провидения, встретив однажды мою матушку посреди одного благословенного июньского ливня, он ужасно пожалел, что некогда делал подобное.
— Надо же, — даже сглотнула я. — Прелестнее истории мне не доводилось слышать.
— Вот почему, — продолжил Джулиан, словно не слыша меня, и я начала догадываться, что все это было частью некой заготовленной заранее речи, — я и предложил тебе, Кейт, встретиться сегодня здесь.
Он осторожно выскользнул из-под меня, усадив меня на стул, и опустился передо мной на одно колено.
Дальнейшие его слова едва достигали моего слуха, как будто доносились из самого конца длинного и узкого тоннеля. «Не брякнись только в обморок», — приказала я себе.
Джулиан взял мои ладони своими и бархатным чарующим голосом торжественно произнес:
— Вот почему я прошу тебя, любимая, оказать великую честь принять предложение этой смиренной руки и назвать ее благодарного обладателя своим мужем. Ты выйдешь за меня замуж, Кейт?
Я крепко зажмурила глаза, потому что при виде Джулиана, этого дивно красивого мужчины, способного разбить не одно сердце, который сейчас преклонил предо мной колено и просил моей руки в такой трогательно-нелепой манере, как уже, наверно, сотню лет ни один мужчина не делал предложение ни одной женщине, — при виде его по моим жилам с ошеломляющей силой ударил адреналин. Я не знала, что сказать или сделать. Сама того не ожидая, я соскользнула со стула, оказавшись на коленях возле него.
— О Джулиан, ты не должен этого делать! Поднимись. Не вставай передо мной на колени. Это мне надо быть на коленях…
— Только скажи «да», Кейт. Скажи «да» — и я встану. Скажи «да»!
— Ну хорошо, да. Да! Но ты вовсе не должен этого делать. Ты не…
Больше я ничего не смогла произнести, потому что Джулиан порывисто встал, потянув меня с собой, и, подняв меня на руки, запечатлел на моих губах крепкий, напитанный шампанским поцелуй.
— Спасибо, Кейт, — сказал он наконец, опуская меня на пол. — Ты сделала меня счастливейшим из людей.
Позднее он отвез меня на «Рейндж Ровере» к себе, по-прежнему немного сконфуженный и ошалелый от счастья, и отвел меня наверх, в свою спальню, сияющую свечами и благоухающую розами.
