Моя гениальная подруга - Ферранте Элена (лучшие книги онлайн TXT) 📗
— Как не любит? Он же на все для тебя готов!
— Только если не рискует большими деньгами, — презрительно бросила она; я в первый раз услышала, чтобы она отзывалась о Стефано Карраччи в подобном тоне.
Как бы то ни было, но конфликт разрешился. Лила не пошла ни в колбасную лавку, ни в новую квартиру и вообще не сделала ни одного шага к примирению. Она дождалась, пока Стефано сам не явился к ней и не сказал: «Спасибо тебе! Я очень тебя люблю, но ты же понимаешь… Есть вещи, от которых нельзя отмахнуться». Только после этого она позволила ему подойти к себе и поцеловать в шею, но тут же развернулась и, глядя ему прямо в глаза, сказала:
— Чтобы ноги Марчелло Солары на моей свадьбе не было!
— Как же я это устрою?
— Не знаю. Но ты должен дать мне слово.
Он тяжело вздохнул и сказал с улыбкой:
— Хорошо, Лина. Клянусь.
57
Наступило 12 марта, теплый весенний день. Лила попросила, чтобы я пораньше пришла к ней на старую квартиру и помогла причесаться и одеться. Мать она прогнала, и мы остались одни. Она сидела на краю кровати в трусах и лифчике. Рядом лежало свадебное платье, похожее на мертвое женское тело; напротив, на полу, выложенном шестиугольной плиткой, стоял медный таз, наполненный кипятком.
— По-твоему, я совершаю ошибку? — спросила она, глядя на меня в упор.
— В чем?
— В том, что выхожу замуж.
— Ты все еще думаешь об этой истории с шафером?
— Нет, я думаю об учительнице. Почему она не захотела впустить меня?
— Потому что она старая ворчунья.
Она помолчала немного, глядя на воду в тазу, а потом сказала:
— Что бы ни случилось, ты должна продолжать учебу.
— Мне еще два года. Потом получу аттестат — и все.
— Нет, ты должна учиться дальше. Денег я тебе дам, не волнуйся.
Я криво усмехнулась:
— Спасибо, только любая учеба когда-нибудь кончается.
— Только не для тебя: ты моя гениальная подруга и должна стать умнее всех — и мужчин, и женщин.
Она встала, сняла трусы и лифчик и попросила:
— Помоги мне, не то опоздаю.
Я никогда не видела ее обнаженной и смутилась. Сегодня я понимаю, что мне было стыдно от удовольствия смотреть на красоту шестнадцатилетней девушки всего за несколько часов до того, как к ней прикоснется мужчина, проникнет в нее, осквернит, возможно, сделает беременной. Меня охватило сильнейшее чувство, что на моих глазах творится нечто непристойное и в то же время неизбежное, но я не могла отстраниться или хотя бы отвести взгляд, не выдав себя перед ее безмятежной невинностью; в душе у меня что-то перевернулось, но я продолжала смотреть на ее мальчишеские плечи, грудь со сморщенными сосками, узкие бедра, крепкие ягодицы, черный лобок, длинные ноги, хрупкие колени, изящные щиколотки и узкие стопы, притворяясь, что ничего особенного не происходит, хотя отлично понимала: происходит — здесь и сейчас, в этой бедной полутемной комнате, среди убогой мебели, на разбитом, покрытом пятнами полу. Сердце у меня колотилось, и кровь стучала в висках.
Я мыла ее медленными, аккуратными движениями: сначала она присела на корточки, потом я попросила ее встать. У меня до сих пор стоит в ушах звук капающей воды, а в памяти живет образ застывшего в неподвижности тела Лилы — гладкого, крепкого, такого же литого и твердого, как медь, из которой сделан старый таз. Чувства и мысли смешались; мне хотелось обнять ее, заплакать с ней вместе, поцеловать, притянуть к себе за волосы, засмеяться, тоном знатока прочесть ей лекцию о сексе и в момент максимальной близости оттолкнуть. Но в итоге все сумбурные мысли вытеснила одна, непереносимая: что этим ранним утром я мою ее от корней волос до подошв только для того, чтобы ночью Стефано ее замарал. Я представила ее себе обнаженной в постели нового дома, в объятиях мужа; под окнами с грохотом проносится поезд, а его плоть насильно проникает в нее — точным ударом, как пробка, вбиваемая ладонью в горлышко винной бутылки. В тот момент мне подумалось, что есть всего один способ избавиться от терзавшей меня боли — найти укромное место, уединиться в нем с Антонио и дать ему сделать со мной то же самое в то же самое время.
Я помогла ей вытереться, надеть белье и облачиться в свадебное платье, которое, с печальной гордостью вспомнилось мне, выбрала для нее именно я. Ткань ожила, наполнившись теплотой тела Лилы и высветив алость ее губ и холодный блеск черных глаз. Она обула туфли, сшитые по ее собственному рисунку, — надень она любые другие, Рино счел бы это предательством. Лила выбрала модель на низком каблуке, чтобы не слишком возвышаться над Стефано. Она встала перед зеркалом и слегка приподняла подол длинного платья.
— Некрасивые, — сказала она.
— Неправда.
Она нервно усмехнулась:
— Мечты рождаются в голове, но в конце концов оказываются под ногами.
Она вдруг повернулась ко мне:
— Что же со мной теперь будет, Лену́?
На лице ее застыло выражение ужаса.
58
На кухне нас нетерпеливо дожидались Фернандо и Нунция. Я еще никогда не видела их такими нарядными. В то время все родители — и мои, и Лилины, и остальных наших ровесников — казались мне старыми. Я не находила особых различий между ними и бабушками и дедушками; люди старшего поколения жили какой-то своей скучной жизнью, не имевшей ничего общего с нашей — Лилы, Стефано, Антонио, Паскуале, меня. Нас снедали пылкие страсти, наш мозг огнем жгли смелые мысли. Только сейчас, когда я это пишу, я понимаю, что Фернандо в то время было не больше сорока пяти, а Нунции и того меньше. В то утро они оба были сами на себя не похожи: он — в белой сорочке, темном костюме, красивый, как Рэндольф Скотт; она — в голубом платье и голубой шляпке с вуалью. Мои родители были еще моложе, и их возраст я могу назвать точно: отцу исполнилось тридцать девять, матери — тридцать пять. В церкви, наблюдая за ними, я с досадой убедилась, что в тот день мои школьные успехи вовсе не казались им чем-то существенным; они оба, особенно мать, в очередной раз получили зримое доказательство того, что учеба — это пустая трата времени. Когда возле церкви Святого Семейства появилась Лила в ослепительно-белом платье и фате, взяла под руку сапожника и он повел ее к щедро усыпанному цветами алтарю, где ждал свою невесту прекрасный Стефано, моя мать, вроде бы кося своим кривым глазом в совсем другую сторону, бросила на меня полный укоризны взгляд: я с очками на носу жалась к стене церкви, а моя злая подруга шла под венец с богачом, чтобы стать владелицей процветающей лавки и собственной квартиры с ванной, холодильником, телевизором и телефоном.
Венчание длилось долго — священник будто нарочно растянул церемонию на целую вечность. В церкви родственники и друзья жениха расположились по одну сторону, родственники и друзья невесты — по другую. Фотограф то и дело щелкал аппаратом со вспышкой, а его помощник снимал самые волнующие моменты на кинокамеру.
Антонио в новом костюме, сшитом на заказ, сел рядом со мной, поручив Мелину и братьев заботам недовольной Ады: она работала продавщицей в лавке жениха и рассчитывала, что ей отведут местечко поближе, но их усадили в самом конце зала. Раз или два Антонио что-то прошептал мне на ухо, но я ничего не слышала. Мне было довольно, что он рядом, но я не собиралась с ним шушукаться, чтобы никто не догадался о наших отношениях. Я бегло оглядела переполненную церковь: гости скучали и, как и я, то и дело озирались по сторонам. В воздухе плавал густой аромат цветов. Джильола выглядела прекрасно, не отстала от нее и Кармела Пелузо. Парни тоже не подкачали. Энцо и особенно Паскуале держались так, что всем становилось ясно: там, у алтаря, они смотрелись бы рядом с Лилой куда лучше Стефано. Но если они остались стоять у входа в церковь, взяв на себя роль стражей, отвечающих за порядок на церемонии, то Рино, брат невесты, оторвался от родни и присоединился к родственникам жениха, встав рядом с Пинуччей. Он тоже принарядился: на нем был новый костюм и ботинки «Черулло», своим блеском спорившие с его набриолиненными волосами. Одним словом, толпа гостей выглядела роскошно. Каждый, кто получил приглашение, поспешил не только засвидетельствовать свое почтение, явившись на венчание, но и постарался одеться побогаче: на деле это означало — и ни для кого не было секретом, — что большинству из них, и в первую очередь Антонио, пришлось по уши залезть в долги. Я посмотрела на Сильвио Солару: толстый, в темном костюме, он стоял со стороны жениха, посверкивая золотыми браслетами на обоих запястьях. Посмотрела на его жену Мануэлу, вставшую со стороны невесты: она пришла в красном платье, увешанная драгоценностями. Деньги на щегольские наряды все занимали как раз у них. После смерти дона Акилле этот плешивый толстяк с багровым румянцем и голубыми глазами и эта худощавая женщина с длинным носом и тонкими губами давали взаймы всему кварталу. Практической стороной занималась Мануэла: каждому бедняку был знаком ее знаменитый гроссбух в красной обложке, куда она записывала суммы и сроки. Заработать на этой свадьбе удалось не только флористу с фотографом, но и этой парочке, которая, помимо всего прочего, предоставила торт и конфеты для бонбоньерок.
