Рейдер - Астахов Павел Алексеевич (лучшие книги TXT) 📗
«Вот бы куда мне сейчас», – тоскливо подумал Петр Петрович.
Он поселился, как и советовал Ной, в «Мариотте», в двух шагах от знаменитого ночного клуба Элтона Джона «The Queen» – по красноречивому адресу Елисейские Поля, 100. Бросил сумку с вещами, вышел на улицу и долго бродил по «столице мира», по-настоящему застряв лишь в одном историческом месте – у бывшего советского посольства.
Огромный серый монолит посольства просто поражал своей неприступностью, тяжестью, неповоротливостью и угрожающей мощью. Этот осколок советской империи не привлекал внимания туристов, а те, кто случайно на него наталкивался, спешили скорее миновать неуютный монумент ушедшей советской мощи. И только вдоль забора ютились ежащиеся от холода румынские и украинские проститутки, почти инстинктивно пытающиеся укрыться в тени бетонного великана бывшего «старшего брата».
А к семи вечера Петр Петрович занял столик в кафе «Монте-Кристо», где была назначена встреча, и сразу же увидел его. Это был мужчина неопределенного возраста с волосами ненатурально-яркого пшеничного цвета, одетый в рыжую мягкую замшевую куртку и элегантные зеленые брюки и укутанный в теплый толстый шарф по самый нос, на котором красовались солнцезащитные очки с голубыми стеклами. В общем, один из множества раскрепощенных, любящих комфорт французов. Вот только на пальце у него красовался перстень с гербом, спутать который с чем-нибудь иным было немыслимо – змейка, обвивающая копье.
– Вы?! – привстал Спирский. – Это вы – Ной?
Француз – или кто он там – обнажил белые фарфоровые зубы и протянул руку:
– Рад нашей встрече. На самом деле меня зовут Йон, однако «перевертыш» в виде спасителя всего живого на земле Ноя мне показался удачной находкой для роли в вашей Игре.
Петр Петрович машинально пожал тонкие прохладные пальцы, но думать мог только о перстне. Он давно уже понимал, что странный шрам, появившийся на его руке, никакой не стигмат, а обычный «защим» от кроватной пружины, но магическая сила знака меньше от этого не становилась.
– Оттуда у вас это? – показал он глазами.
– А-а, это, – посерьезнел Ной, – у него длинная история. Это фамильный перстень моего наставника, который теперь принадлежит мне – как его наследнику.
– Вы – потомок сэра Мордреда?!
Петя был потрясен.
– Кровного родства между нами нет, – покачал головой собеседник, – но вы должны понимать, что кровное родство – еще не все.
Петр Петрович растерянно кивнул. Все, чего он достиг, он достиг помимо родственных связей – сам. Однако никто не имел права приближаться к нему так близко.
– Что вам надо? – выдавил из пересохшего горла Петр Петрович.
– Мне понравилось, как вы работаете. Особенно хорош был рейд на комбинат плодово-ягодных вин. Сколько у вас было процентов акций?
– Две десятых… – одними губами ответил Петр Петрович.
Именно столько ему хватило, чтобы положить руку на сотни гектаров земель комбината в Подмосковье. Естественно, все ушло под жилищную застройку.
– Но, может быть, хватит бороться с доярками и агрономами? – придвинулся к нему Йон. – С таким-то талантом…
Спирский насторожился. Нельзя было исключать, что этот «рыцарь» счел его ремесленником, которому необходимо покровительство господина.
– Вам давно пора совершать точечные операции, – откинулся на спинку кресла собеседник. – Хватит «бить по площадям»…
– Ближе к делу, Йон, – потребовал Спирский. – Что именно вас интересует?
Собеседник понимающе наклонил голову и начал перечислять, попутно загибая пальцы:
– Ногинская фабрика электробытовых приборов – там производились высокоточные приборы опознавания ракет и торпед, – загнул он мизинец.
Спирский криво улыбнулся.
– Подольский лифтовой завод, – загнул Йон безымянный, – производил шахты и подъемные механизмы для стратегических ракет.
Петр Петрович потешно поднял брови.
– Тригорский комбинат, – загнул средний палец Йон, – специализировался на микроагрегатах, незаменимых в сложных комплексах вооружений…
– А сколько за это дают? – оборвал его Спирский.
Он слишком хорошо помнил историю с масштабной распродажей советского вооружения – пусть формально и списанного – на территории объединенной Германии. Да, западные «партнеры» получили то, что их интересовало, но вот российский юрист, нашедший ходы в генералитет, в конце концов оказался крайним. Можно было сказать и так, что сунувшийся в большую игру адвокат пал жертвой собственной алчности, а можно сказать и так, что его подставили, – причем непонятно кто – наши или его собственные «партнеры».
– Ну так, сколько за это дают? – повторил он вопрос. Собеседник обнажил ослепительно белые зубы.
– Никаких секретных технологий в интересующих меня фирмах давным-давно нет. Мне необходимо лишь то, что было подвергнуто конверсии, то есть рассекречено и переведено на мирные рельсы.
Петр Петрович непонимающе тряхнул головой:
– А где смеяться?
Йон на секунду нахмурился, переваривая русский юмор, и, было видно, решил говорить все, как есть.
– Конверсия ничего не значит. Вы же понимаете, что линия по производству патронов может быть легко переделана в линию по производству конфет. А потребность в конфетах в нынешнем неспокойном мире колоссальна!
Петр Петрович рассмеялся:
– Ну и купили бы, если так по конфетам страдаете! Какие проблемы, если все рассекречено?
– Пробовали, – кивнул Йон, – и вначале все шло успешно, пока один из наших коллег в 2000 году не был превращен в козла отпущения при покупке технического отчета НИИ «Турбоагрегат». Над ним провели показательный процесс, осудили на пожизненное заключение и тут же помиловали, отпустив с позором домой.
Петр Петрович задумался. Он понимал, что государство, спасая оборонку от беззастенчивой скупки, прошло по той тончайшей границе между законом и беззаконием, которую так часто использовал он сам.
– Именно поэтому нам так нужны вы, – снова придвинулся к нему Йон, – те, кто не нуждается в дополнительных разрешениях, – он улыбнулся, – но нуждается в дополнительных денежных знаках.
Петр Петрович попросил сутки на размышление, а через две недели российский бизнес потрясла новость о дерзком захвате, который совершила «МАМБа». Пресса, кроме, пожалуй, сайта «Компромата нет», не придала особого значения захвату Горюновского завода лакокрасочных изделий и технологий. Хотя именно здесь когда-то производили краски, невидимые для радаров.
Приглашение
Губернатор сумел вырваться домой часа на полтора раньше, чем рассчитывал.
– Ты уже приехал? – удивилась Настя и присела рядом. – Так рано?
– Обычный конец рабочего дня, – обнял он ее за плечи и тут же объяснил: – В Москву надо ехать, доченька.
Настя склонила голову к отцовскому плечу, а Некрасов грустно вздохнул и посмотрел на противоположную стену, где висел огромный портрет кисти Александра Шилова. Красивая моложавая женщина смотрела на обитателей комнаты и словно готова была им сказать что-то вроде: «Доброе утро, мои родные! Как дела?!»
– Была бы жива мама, все было бы иначе, – тяжело уронил Валерий Матвеевич.
Настя мгновенно приложила свою ладошку к его рту.
– Папа, я тебя прошу, не надо! Маме там хорошо. А портрет мне этот никогда не нравился, да и мама его не любила.
Некрасов снова вздохнул. Настя напоминала свою маму каждым жестом.
– Папка, не грусти! – затормошила его дочь. – А вместо портрета лучше давай повесим фотографию. Помнишь, ту, когда вы только поженились, а я родилась. Вы – еще студенты, а я – лысый колобок!
Губернатор засмеялся: ему тоже нравилась эта фотография. Да и вообще, его дочь смотрела в самую суть вещей. Встречая на каком-нибудь мероприятии очередного министра, она порой говорила: «Фу-у, какой неприятный тип!», и, странным образом, именно этот человек доставлял Некрасову хлопоты. Или, наоборот, отмечала: «Удивительно милый человек!» Проходило время, и Валерий Матвеевич снова признавал: дочь права.
