Ты не виноват - Нивен Дженнифер (электронные книги без регистрации TXT) 📗

Потом я думаю: со мной нельзя так поступать. Это ты читал мне лекции о жизни. Это ты говорил, что надо вылезти из скорлупы и увидеть то, что находится передо мной. Что надо жить именно этим, а не тратить время на мечты, что нужно найти свою гору, потому что она ждет меня, и именно это и есть жизнь. Но потом ты уходишь. Ты не можешь уйти вот так. Особенно когда знаешь, что я пережила, потеряв Элеонору.

Я стараюсь припомнить последние слова, что сказала ему, но не могу. Помню лишь, что они были злы, обычны и ничем не примечательны. Что бы я сказала ему, если бы знала, что никогда больше его не увижу?

Когда все начинают расходиться, Райан находит меня, чтобы сказать:

– Я позвоню чуть позже?

Это вопрос, и я отвечаю на него кивком. Он тоже кивает и тут же уходит.

Чарли бормочет:

– Что за сборище лицемеров.

Я слышу его слова и понимаю, что не совсем уверена, о ком это он: о наших одноклассниках, о семействе Финч или обо всех собравшихся.

Бренда тихо добавляет:

– Финч откуда-нибудь видит все это и думает: «А вы чего хотели?» Надеюсь, он посылает их куда подальше.

Это мистер Финч идентифицировал тело. Он опознал своего сына по снимкам в зубоврачебной карте и по шраму на животе, который сам же ему и оставил. В газете писали, что когда Финча нашли, он, вероятно, был мертв уже несколько часов.

Я спрашиваю:

– Ты и вправду думаешь, что он где-то? – Бренда непонимающе хлопает глазами. – В смысле – где-то рядом? Мне нравится думать, что, где бы он ни был, он, наверное, не видит нас, потому что он жив и находится в другом, лучшем, чем этот, мире. В мире, который бы он построил сам, если бы мог. Я хотела бы жить в мире, построенном Теодором Финчем.

Я думаю: «Какое-то время я там и жила».

Не успевает Бренда ответить, как рядом со мной внезапно оказывается мать Финча, глядя на меня красными от слез глазами. Она обнимает меня и прижимает к себе так сильно, словно не хочет от себя отпускать.

– О, Вайолет! – причитает она. – Бедная девочка! Как ты?

Я поглаживаю ее по спине, словно ребенка, и тут появляется мистер Финч. Он заключает меня в свои широкие объятия, упершись подбородком в макушку. У меня перехватывает дыхание, и тут я чувствую, как кто-то тянет меня за собой, и слышу голос отца:

– Пожалуй, нам лучше отвезти ее домой.

Его голос звучит отрывисто и холодно. Я позволяю увести себя к машине.

Дома за ужином я нехотя ковыряю вилкой в тарелке и слушаю разговор родителей о семействе Финч, который они ведут сдержанно, словно специально подбирая слова, чтобы не расстраивать меня.

Папа: Как жаль, что я им так и не рассказал, как должны вести себя достойные родители.

Мама: У нее не было права просить Вайолет делать это. – Она бросает взгляд в мою сторону и с деланой веселостью спрашивает: – Тебе положить еще овощей, доченька?

Я: Нет, спасибо.

Прежде чем они снова начинают о Финче, об эгоистичности самоубийц, о том, что он добровольно расстался с жизнью, в то время как Элеонора ушла из жизни не по своей воле, когда ей и слова не дали сказать – как это подло, злобно и глупо… – я прошу извинения и встаю из-за стола, хотя едва притронулась к еде. Мне не надо помогать убирать со стола, так что я отправляюсь наверх и забираюсь в шкаф. Мой скомканный календарь валяется в углу. Я разворачиваю и разглаживаю его, глядя на все «чистые» дни, которые и сосчитать-то трудно, что я не отметила, потому что это дни, проведенные вместе с Финчем.

Я думаю:

Ненавижу тебя.

Если бы я только знала.

Если бы была сдержаннее.

Я подвела тебя.

Как жаль, что я ничего не смогла сделать.

Мне надо было сделать хоть что-то.

Моя ли это вина?

Почему я повела себя несдержанно?

Вернись.

Я люблю тебя.

Прости.

Вайолет

Май: первая, вторая и третья недели

Похоже, что в школе все ученики в трауре. Многие пришли в черном, из каждого класса доносится всхлипывание. В главном холле, неподалеку от кабинета директора, кто-то устроил импровизированный памятный уголок в честь Финча. Это стеклянный ящик с его фотографией, оставленный открытым, чтобы туда могли класть памятные записки. Все они начинаются словами: «Дорогой Финч, тебя любят и по тебе скорбят. Мы любим тебя. Нам тебя не хватает».

Мне хочется разбить этот контейнер и превратить в кучу пепла вместе со всеми лживыми и лицемерными словами, потому что им там самое место.

Учителя напоминают нам, что учиться остается всего пять недель, и мне бы радоваться, но вместо этого я ничего не чувствую. Все эти дни я почти ничего не чувствую. Я несколько раз плакала, но в основном я ощущаю пустоту, словно все, что заставляет меня чувствовать, плакать от боли и смеяться, удалили скальпелем, оставив меня опустошенной, как раковину.

Я говорю Райану, что мы можем остаться только друзьями. Еще и потому, что он не хочет ко мне прикасаться. Никто не хочет. Похоже на то, что они считают меня заразной. Это часть суицидо-ассоциированного синдрома.

Обедать я сажусь с Брендой, Ларой и тремя Брианами, когда в среду после похорон Финча к нам подходит Аманда, ставит на стол поднос и обращается ко мне, не глядя на других девчонок:

– Мне очень жаль, что так случилось с Финчем.

На какое-то мгновение мне кажется, что Бренда вот-вот ударит ее, и мне тоже хочется ей врезать или посмотреть, что будет, если это сделает Бренда. Но когда та остается спокойно сидеть, я киваю Аманде:

– Спасибо.

– Я зря называла его фриком. И я хочу, чтобы ты знала – между мной и Роумером все кончено.

– Поздно, слишком поздно, – бормочет Бренда. Она вдруг встает и ударяет кулаком по столу так, что подпрыгивают тарелки. Она хватает свой поднос, бросает мне «увидимся позже» и удаляется.

В четверг у меня встреча с мистером Эмбри, поскольку директор школы Уэртц и школьный совет требуют, чтобы все друзья и одноклассники Теодора Финча прошли хотя бы один сеанс у психолога, несмотря на то, что так называемые родители, как мои мама с папой называют мистера и миссис Финч, настаивают, будто произошел несчастный случай. Их слова, мне кажется, означают то, что мы можем оплакивать его как обычно, безо всяких предрассудков. Не надо чего-то стыдиться или смущаться, поскольку о самоубийстве речи не идет.

Я прошу, чтобы сеанс вместо миссис Кресни провел мистер Эмбри, потому что он был психологом Финча. Сидя за столом, он хмурится, глядя на меня, и я вдруг спрашиваю себя, станет ли он обвинять меня так же, как я виню себя.

Мне вообще не надо было предлагать ехать по мосту. А если бы мы выбрали другую дорогу? Элеонора осталась бы жива.

Мистер Эмбри откашливается.

– Я сожалею о произошедшем с Финчем. Он был хороший, немного зацикленный парень, которому стоило больше помогать.

Эти слова привлекают мое внимание. Он добавляет:

– Я чувствую себя виноватым.

Мне хочется смести на пол его компьютер вместе с книгами.

Ты не можешь чувствовать себя виноватым. Это я виновата. Не пытайся это у меня отнять.

Он продолжает:

– Но я не виноват. Я сделал, как мне кажется, все, что мог. Мог ли я сделать больше? Возможно, да. Мы всегда можем сделать больше. На этот вопрос очень непросто ответить, и в конечном итоге его бессмысленно задавать. Мы можем испытывать одинаковые эмоции и обладать похожими мыслями.

– Я знаю, что могла бы сделать больше. Я была обязана заметить, что с ним происходило.

– Мы не всегда видим то, что другие от нас скрывают. Особенно если они прилагают для этого большие усилия. – Мистер Эмбри берет со стола тонкую брошюру и читает: – «Вы это пережили, и, как подразумевает это неприятное определение, ваше дальнейшее выживание – эмоциональное выживание – станет зависеть от того, насколько хорошо вы научитесь справляться со своей трагедией. Плохая новость: пережить все это станет вторым самым печальным опытом в вашей жизни. Хорошая новость: самое худшее уже позади».