Последнее искушение Христа - Казандзакис Никос (бесплатные версии книг .txt) 📗
— Каждое мгновение небеса готовы разверзнуться, старче, — ответил Иисус. — Каждое мгновение Проказа, Безумие и Огонь делают еще один шаг, подходят все ближе и ближе. Крылья их уже касаются волос моих.
Лазарь смотрел на Иисуса, вытаращив свои выцветшие зеленые глаза, а затем шагнул к нему.
— Не ты ли — Иисус из Назарета? — спросил он. — Говорят, будто в час, когда палач уже занес топор, чтобы отрубить голову Иоанну Крестителю, пророк простер руку в направлении пустыни и воскликнул: «Иисусе Назаретянин, покинь пустыню, вернись к людям! Вернись, не оставляй людей одних!» Если ты и есть Иисус из Назарета, то благословенна да будет земля, по которой ты ступаешь! Дом мой осветился, я принял крещение и исцелился. Припадаю молитвенно к стопам твоим!
С этими словами Лазарь пал ниц и стал целовать покрытые ранами ноги Иисуса.
Но изощренный в лукавстве почтенный Самуил недолго пребывал в растерянности. На какое-то мгновение мысли его перепутались, но он тут же снова нащупал твердую почву.
«У Пророков можно найти все, чего только душа пожелает, — подумал он.
— На одной странице Господь разгневался на свой народ и уже занес кулак, чтобы сокрушить его, а на другой Он — молоко да мед. В каком духе ото сна встанешь, такое и пророчество найдешь, так что не будем расстраиваться понапрасну…»
Он качнул своей лошадиной головой и тайком ухмыльнулся в густую бороду, не проронив ни слова: пусть народ боится, это ему только на пользу: если бы не страх — бедняков ведь больше и сложены они крепче, мы бы давно уже пропали!
Итак, он молчал, презрительно поглядывая на Лазаря, который целовал гостю ноги и говорил ему:
— Если галилеяне, с которыми я познакомился на Иордане, и есть твои ученики, так знай, Учитель, они поручили передать, если случится встретить тебя, что уйдут оттуда и будут ожидать тебя в Иерусалиме, в таверне Симона Киренянина у Давидовых врат. Убийство Пророка напугало их, и они ушли, чтобы скрыться. Начались гонения.
Тем временем женщины стали уводить своих мужей. Они не сомневались, что у пришельца недобрый глаз и взгляд его вызывает умопомрачение, а речь ввергает мир в пропасть. Лучше уж уйти поскорее!
Слепому снова стало жалко людей.
— Мужайтесь, дети! — воскликнул он. — Я слышу, что вершатся великие дела, но вы не бойтесь. Все опять станет на свое место, вот увидите. Мир крепок и прочны основы его. Сколько выдержит Бог, столько выдержит и мир. Не слушайте зрячих, послушайте меня: я слеп и потому вижу намного лучше всех вас. Бессмертное племя Израилево заключило завет с Богом, Бог скрепил его своей печатью и пожаловал нам всю землю. Так что не бойтесь. Близится полночь, пошли спать!
С этими словами он вытянул вперед посох и направился прямо к двери. Трое старейшин пошли впереди, за ними — мужчины, а затем и женщины. Дом опустел.
Сестры постелили гостю на деревянной лежанке. Мария вынула из сундука льняные и шелковые простыни — свое приданое. Марфа принесла пуховое атласное одеяло, которое столько лет держала неприкосновенным в ларе в ожидании той многожеланной ночи, когда укроется им вместе с мужем. Принесла она и душистые травы, базилик и мяту, и набила ими подушку.
— Этой ночью он будет спать как новобрачный, — сказала со вздохом Марфа.
Мария тоже вздохнула, но не произнесла ни слова. «Боже, — подумала она, — не слушай меня: мир прекрасен, даже если я и вздыхаю. Мир прекрасен, только страшно оставаться в одиночестве, а этот пришелец уж очень мне по сердцу».
Сестры ушли в свою комнатушку и улеглись на жестких постелях. А мужчины, расположились на деревянной лежанке в разных ее концах, стопами друг к друг. Лазарь был счастлив. Воздух в его доме был полон святости и блаженства! Он дышал спокойно, глубоко, слегка, прикасаясь стопами к святым стопам, и чувствовал, как по всему его телу разливается некая таинственная сила некая божественная безмятежность. Не мучила его больше боль в пояснице, не колотилось смятенно сердце, умиротворенно и блаженно переливалась кровь от стоп к голове, питая изжелта-бледное измученное тело, «Это и есть крещение, — думал он. — С этой ночи я крещен, крещен и дом мой, крещены и сестры мои. Река Иордан вошла ко мне в дом».
А сестры? Разве могли они сомкнуть глаза?! Уже много лет в их доме должен бы спать мужчина. Чужие всегда устраивались у кого-нибудь из зажиточных хозяев — кому нужна бедная хижина на окраине? — а их брат, болезненный чудак, не любил знакомств. И вот нынешним вечером — что за чудо нежданное! Ноздри их вздрагивали, втягивая воздух, который так изменился, так благоухал — не базиликом или мятой, а мужчиной!
— Бог послал его мастерить Ковчег, и он дал слово взять нас туда… Ты слышишь, Мария, или уже спишь?
— Нет, не сплю, — ответила Мария, сжимая ладонями разболевшуюся грудь.
— Боже, пусть поскорее наступит конец света, только бы войти в Ковчег вместе с ним, — продолжала Марфа. — Я буду прислуживать ему, и вовсе не важно, что ты будешь рядом с ним. Ковчег будет вечно плыть по водам, я буду вечно прислуживать ему, а ты будешь вечно рядом с ним, сидя у его ног. Так я представляю себе Рай. А ты, Мария?
— И я, — ответила Мария, закрывая глаза. Они беседовали и вздыхали, а Иисус спал глубоким сном, наслаждаясь отдыхом. Казалось, что он вовсе и не спал, но и телом и душой вошел он в реку Иордан, освежился, освободил тело свое от песка пустыни, освободил душу свою от добродетелей и злобы человеческой и вновь обрел чистоту. В какой-то миг показалось, будто вышел он из реки Иордан, пошел нехоженой зеленой тропой и очутился в просторном саду, полном цветов Плодов. И был он уже не Иисус, Сын Марии из Назарета, но Адам первозданный. Он только что вышел из рук Божьих, плоть его была еще свежей глиной, он улегся на цветущем лугу и сох иод солнцем, чтобы затвердела кость, покрылось румянцем лицо, сомкнулись семьдесят два сустава в теле его, чтобы он смог встать и пойти. И пока он лежал на солнце и набирался сил, птицы порхали у него над головой, перелетали с дерева на дерево, расхаживали по весенней травке, переговаривались между собой и щебетали, удивленно разглядывая новое странное существо, лежавшее на траве, и каждая из птиц говорила что-то, а затем улетала.
Он овладевал птичьим языком и радовался, слушая его. Павлин чванливо распускал хвост, прохаживался туда-сюда, искоса бросая жеманные взгляды на лежащего на земле Адама, и пояснял ему: «Я был курицей, полюбил ангела и стал павлином. Разве есть птица краше меня? Нет такой!» Горлица порхала с дерева на дерево и, подняв головку к небу, восклицала: «Любовь! Любовь! Любовь!» Дрозд говорил: «Изо всех птиц только я пою и согреваюсь даже в самые лютые морозы!» Ласточка: «Без меня никогда бы не цвели деревья». Петух: «Без меня никогда бы не вставало солнце». Жаворонок: «Когда я утром взлетаю петь в небо, то навсегда прощаюсь с детьми, потому что не знаю, вернусь ли к ним живым после пения». Соловей: «Не смотри, что одет я бедно: у меня были прекрасные большие крылья, но я поменял их на песню». Рогоносый черный дрозд уселся на плече первозданного, вцепившись в него когтями, наклонился к уху и тихо, словно сообщая великую тайну, сказал: «Врата Рая и ада соединены между собой, не отличаются друг от друга, и те и другие зелены, и те и другие прекрасны, запомни это, Адам! Запомни это, Адам! Запомни это, Адам!»
Под болтовню черного дрозда и проснулся он на заре.
Глава 19
«Великие дела вершатся, когда соединяются Бог и человек, Без человека Бог не имел бы на этой земле разума, более понятно отображающего Его творения и с бесстыдством и ужасом познающего Его всесилие. Он не имел бы на этой земле сердца, скорбящего о чужих бедах и пытающегося сотворить добродетели и печали, которые сам Бог не пожелал или позабыл, а может быть, и побоялся сотворить. Однако Он коснулся человека дыханием Своим дал ему силу и дерзость продолжить творение.
