Заметки с выставки (ЛП) - Гейл Патрик (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Лицо медсестры стало жестким и настороженным, она вообще избегала смотреть на Морвенну.
— Ваш отец сказал, что он ненадолго, — сказала она Гарфилду. — Подождите его в машине.
— Но я хочу видеть Рейчел, — почти закричала Морвенна, потому что из-за рыданий дыхание у нее стало совсем прерывистое.
— Время посещений только что закончилось, — сказала медсестра. — С мамочкой ты сможешь увидеться в другой день.
Морвенна стояла и смотрела на дверь, будто одна только сила воли была способна отмести в сторону отвратительную медсестру и открыть ей дверь.
Гарфилд легонько потянул ее за лямку платья.
— Пошли, Венн, — сказал он ей. — Он скоро выйдет.
Машина у них никогда не закрывалась. Замки не работали давным-давно, и вполне вероятно, Энтони считал, что запертые двери — не совсем по-квакерски. Морвенна побежала вперед и забралась в машину. Она любила кататься в машине, и он надеялся, что перспектива поездки отвлечет ее, но как только он забрался внутрь и уселся впереди нее, она пнула спинку сиденья.
— Хочу мамочку, — сказала она, мамочку, не Рейчел, и она снова начала плакать, только по-другому, тихо, только для него, так, чтобы он знал, что сейчас это по-настоящему.
— Ну да, конечно, — сказал он, изо всех сил стараясь вести себя по-взрослому. — Я тоже. Я тоже по ней скучаю, Венн, но ей нужно побыть здесь какое-то время, потому что она не совсем здорова. У нее с головой не все в порядке.
— Все у нее в порядке!
— Нет. Она… Она в депрессии, и дома ей не безопасно. На какое-то время.
При этих словах она снова начала громко рыдать — плакать на публику, как он это называл.
— Замолчи, — с трудом выговорил он, потому что из-за нее ему тоже хотелось плакать.
— Замолчи! Это все ты виновата, что она так убежала.
— Нееет!
— А вот и да, дура. Если бы ты не орала снова и снова «посмотри на меня», она осталась бы немного дольше. А ты заставила ее сказать «твою мать».
— Не я.
Раздался еще один глухой удар в спинку его сиденья, а потом плач в таком тесном пространстве стал почти болезненным, и после нескольких неэффективных и довольно сердитых «ну пожалуйста» он снова вышел и закрыл за собой дверцу. Он облокотился на капот, наслаждаясь его теплом через шорты, но осторожно, чтобы не обжечь кожу там, где нога голая. Если повезет, тепло в машине быстро усыпит Морвенну. Он наблюдал за тем, как уходили другие посетители.
Горемычная пара укатила в коричневом Остин Кембридже. Они спорили. Он мог их слышать, потому что в такую жару окна у них были открыты, и казалось, что им на все наплевать. Виноградная дама ждала на автобусной остановке как раз у больничных ворот. Сбоку в одной руке она держала пустую виноградную тарелку. Другой мужчина ушел просто так, наверное, он жил в Бодмине.
— Извини, Гарфи. — Энтони вернулся к машине. — Получилось многовато для нее. Ох. — Он заметил, что Морвенна плачет. — И не только из-за нее. Она не забыла, знаешь ли. Думаю, она хотела на твой день рождения побыть какое-то время только с тобой, но тут она понадобилась Хедли, а потом Морвенне, а потом время вышло, вот как-то так. Но она сделала для тебя вот такую вещь.
Он протянул что-то Гарфилду, потом открыл заднюю дверцу в машине, и, весь согнувшись, начал спокойно урезонивать Морвенну.
Это был своего рода самодельный конверт, склеенный из толстой бумаги, иногда она использовала такую для акварелей. На лицевой стороне красивым каллиграфическим почерком, которым она могла писать, когда брала на себя такой труд во время заполнения всяких бумаг, карточек с именами на званых обедах или карточки для выставок. МАСТЕР МИДДЛТОН. Когда-то она объяснила ему, что он всегда будет Мастер Миддлтон, пока не повзрослеет, а вот любой его брат, который у него появится, будет Мастер Хедли или как там его будут звать, чтобы показать, что он не самый старший.
Он заглянул внутрь ровно настолько, чтобы увидеть, как сверкнул яркий цвет, и затем решил поберечь его. Энтони не одобрял, когда дети получают много подарков на день рождения, ведь есть же в мире и другие дети, которым совсем ничего не достается. Поэтому Гарфилд знал, что на праздничный чай в день рождения его не завалят кучей пакетов и конвертов, не будет там игрушек и игр, хотя он видел, как его друзья не-квакеры открывали такие на свои дни рождения. Глубоко в душе он знал, что так правильно. Он видел, и ему даже слегка противна была жадная небрежность, которая овладевала детьми, получившими слишком много подарков — как они срывали обертки с одного подарка за другим, не уделяя им должного внимания. Но зная, что во всем этом было нечто правильное, ему от этого было не легче, и небольшая его часть — предположительно, плохая — всегда хотела спросить: и это все?
В их семье было принято дарить только два подарка, даже на Рождество, один из которых хороший, но, полезный — например, словарь или коробка цветных карандашей. Полезный подарок, как правило, официально дарился от Морвенны. Его плохая часть задавалась вопросом, будет ли появление Хедли означать еще один подарок, или пока еще нет. Он знал, что жадность это плохо, но подарки ведь были не только о жадности. Они были о любви тоже.
— Ты не собираешься его открыть? — спросил Энтони, когда они снова поехали в Пензанс. — Он, похоже, очень особенный.
— Думаю, я его пока сохраню, — сказал Гарфилд.
— Ага, — сказал Энтони с довольным видом, и Гарфилд понял, что ответил правильно. Хорошие мальчики сохраняли, и у Гарфилда хорошо получалось. Он копил на конструктор Меккано и откладывал половину своих карманных денег в свинью-копилку так долго, что копилка была почти полная. Слишком поздно он заметил, что копилку, чтобы достать оттуда деньги, пришлось бы разбить, а это казалось ему нехорошим расточительством, поэтому он откладывал зло, заведя вторую, пластиковую свинью-копилку, которую он нашел на блошином рынке за гроши и которая открывалась. Он приберегал клубнику как можно дольше. Он растянул пасхальное яйцо на целую неделю. Он научился приберегать хорошие новости и хорошие шутки. Он узнал, что если гнев сберечь, а не выплескивать, то он имеет обыкновение испаряться как дым, оставляя только слабый запах там, где раньше бушевало пламя.
Энтони постарался, даром что был мужчиной. В честь дня рождения у них был чай, даже не чай, а настоящий ужин с чаем. На столе была вся любимая еда Гарфилда: сосиски в тесте и гренки с сыром, и торт, который они с Рейчел изобрели в прошлом году — в магазине был куплен имбирный кекс, расплавили шоколадку Бонвиль с небольшим количеством масла и полили кекс сверху. У него было семь свечей, и он загадал желание, перед тем, как задуть их: пусть Рейчел и Хедли скоро вернутся домой, пожалуйста. И он сначала открыл свои открытки, а потом подарки.
Конверт от Рейчел он посчитал подарком и открыл его последним. Специальным подарком оказалась маленькая модель двигателя, настоящий Мамод, где нужно было накапать спирт на вату, чтобы вскипятить воду в баке, а от этого крутилось металлическое колесо или даже, если тебе хотелось, свистел свисток. Энтони сказал, что, как только он накопит деньги, этот двигатель можно будет использовать для ветряной мельницы или карусели Меккано.
Гарфилд немножко надеялся, что специальным подарком будет все-таки Меккано, и чувствовал, что горло чуточку сжалось, так он старался, чтобы разочарование не было заметно. Двигатель был очень хороший — они запустят его позже, когда Морвенна ляжет спать — просто это было не то, на что он надеялся, так что потребуется какое-то время для того, чтобы перестроить свои надежды. Хорошим-но-полезным подарком оказался настоящий кожаный ранец для школы. Что тоже стало скорее разочарованием. Он очень хотел такой год назад, когда у нескольких его друзей такие ранцы уже были, а он ходил в школу с большой брезентовой сумкой, в которой все комкалось в кучу. А теперь он предпочел бы портфель, вроде тех, с которыми ходили старшие мальчики.
После того, как они немного отрегулировали лямки, Энтони заставил надеть ранец и походить в нем туда-сюда и выглядеть довольным, но даже Морвенна уставилась на ранец с выражением, смахивавшим на презрение. Он был из настоящей кожи — Энтони предложил Гарфилду понюхать — и на маленьких карточках, примерно таких, как на больничных дверях, были его имя и адрес, и еще там было место для ручки и даже маленький карманчик для ключей от дома. Но его коричневый цвет был слишком красным и слишком детским, и он не был портфелем.
