Бузина, или Сто рассказов про деревню - Гребенщикова Дарья Олеговна (книги txt, fb2) 📗
Каждый мужчина, считающий себя знатоком женского пола, уверенный, что уж его-то, воробья стрелянного, не проведешь на мякине, попадается в сети легко и навечно. Вот еще вчера скакал он счастливым, свободным зайчиком, и ветерок шевелил его длинные уши, и морщился его розовый нос, втягивая обманчиво призывные запахи проскакавшей мимо зайчихи, и вот он же – на парковке у супермаркета, катит тележку с колесиками, на которые намотался полиэтиленовый пакет и белые выцветшие чеки, угрюмо перекладывает в багажник гордого своего Гелендвагена не палатку и заколенники, не ружье и спиннинг, не баночки с пивом и не коробки с опарышами… нет… в багажнике трутся боками пакеты с молоком, мюсли, туалетная бумага, моющее средство для ванн и сетки с молодым картофелем. Где романтика? Где очаровательные попутчицы? Где? А она где – зайчиха-то? Она теперь коза, это в лучшем случае, и мать её коза, а отец, как ни странно – козёл. И вместо Мальдив – ипотека под льготные проценты, вместо легкой порнушки по ночам – турецкий сериал про Роксолану… где вы, друзья? Где вы, подруги? Ау! Нет вас. Будет дача. Газобетонные блоки. Металлочерпица. А потом – семена, грядки и парники. Будут банки с огурцами, скандалы на вынос, и неудачные попытки – сбежать, оставив в капкане китайский ботинок, выдающий себя за ECCO… будьте бдительны, пацаны!
Бородулин попался легко, Машка даже расстроилась. Была устроена охота по всем правилам – выжлятники, доезжачие. Расставлены по номерам загонщики, собаки повизгивали на сворах, предчувствуя добычу… ружья пристреляны на мелкой дичи, патроны приятно тяжелили патронташ …Машка продумала все – от оклада зверя, до расстановки цепи загонщиков. Подранков не брать! – говорила себе Машка, – печёнку делить не буду – сама! А Бородулин, смешав весь кайф, пришел и лег к Машкиным ногам. Прямо в порыжевшую от летнего зноя траву. Машка попинала его босой ногой, но в дом не пустила. Не созрел еще, – сказала себе Машка и, резко дунув в охотничий рог, приставила его к Бородулинской голове:
– А тебе идет, – Машка надела самую мягкую из своих улыбок, – свободен, Бородулин! – и Бородулин, кляня себя за пережитый позор, перемахнул через плетень.
Сватовство Бородулина прошло незамеченным по причине того, что ромашки увяли. Пока Бородулин со Стасиком шли до Перевозчиковых, Бородулин вдруг начал тянуть воздух носом, отчего борода приподнялась и встала параллельно горизонту.
– Чуешь? – Бородулин раздул ноздри так, что они стали похожи на дуло двустволки, – Архипыч?
– Не, – Стасик встал на цыпочки, – у Архипыча жжёным отдаёт, а тут нежность чувствуется. Баба Пехоркина варит, не иначе!
– Зайдём? – Бородулин покраснел от вожделения, – типа поздоровкаться?
– А не погонит?
– А проверим?! – и Бородулин начал обрывать лепестки ромашки, и вышло – обнимет, и поцелует!
Когда через положенные на запой трое суток Бородулин очнулся в сыром предбаннике неизвестной бани, он обнаружил себя не вполне одетым и в чужих дамских туфлях на руках. Задавать себе вопросы было бессмысленно, потому, как отвечать было некому. Держась за копченые стены, Бородулин приблизил свое лицо к треугольному осколку зеркала, и вышло, что это не он, не Бородулин, а вовсе даже и Стасик. Бородулин охнул, сел на лавку, проломил её и заснул, потрясенный коварством Перевозчиковых. Всех разом. Про самогон он и не вспомнил, впрочем, как и про Стасика.
Стасик же сидел за столом, накрытым рваным клеенкой и чистил грибы. Теща Стасика Надя Пална и жена Ира Григорьевна вязали пучки мяты на продажу, отчего дух в избе стоял приятный и трезвящий.
– Вот, скажи мне, – Стасик не поднимал глаз от скользкой грибной шляпки, – отчего Бородулина трезвого никто не любил, а пьяного любят?
– А бабы трёзвых не поважат, – тёща ловко откусывала овечьими ножнями стебли, – пяного всегда наладить можно, опять же хошь и сковородой, все нипочем. А трёзвого? Еще и по шее огребешь!
– Оно мама, вы и правы, – Ира обматывала суровыми нитками мятные пучки, – опять же пяный когда, шелыгаться по бабам нипочем не станет. Где выпил, там и сдох. А трёзвый, зараза, кобеляка така, может и за сто вёрст по бабе утечь, не?
И тёща с женой принялись перечислять, насколько пьяный мужик добрее, покладистее и щедрее трезвого.
– А что с избы несет, – добавила тёща, – всегда пресечь можно. Путем прям пресечь, и на.
– А рукоприкладство? – Стасик вспомнил, как засветил тёще на День села.
– Так что? – миролюбиво облизнулась тёща и дала Стасику подзатыльник, – на это и обратку можно дать, не глядя…
Бородулин, разочаровавшийся в Машке Перевозчиковой, запил. Сочувствовать беде пришли все – сначала Селифановские ближние, потом уж Макарьевские подальше, и уж совсем последними – Черноборские, и то в лице одного человека – Андрюхи Будлеева, по прозвищу Витька. Бородулин, распустивший бороду по столу, обильно уснащал её капустными прядями, давленой клюквой и машинным маслом, канистру с которым принес еще летом Мишка Челюскин. Глаза Бородулина, имевшие летом цвет антифриза G11, выцвели и померкли. Сжатый до отказа Машкой рот теперь будто обмяк, как дамские панталоны, из которых выдернули резинку. За неделю Бородулин пропил всё, что накопил в нелегкой борьбе за право считаться капиталистическим ударником. Бензопила, гармонь, набор сундуков, три эмалированных ведра, швейная машинка «Чайка», телевизор без диагонали, подшивка газет «Спид-инфо» за 1996 год – все исчезло безвозвратно. Мужики, жалевшие Бородулина, постоянно скидывались на новый пузырек, чем напоминали сами себе Банк J.P. Morgan накануне финансового краха. Постепенно пьянство обрело человеческие черты и мужики стали переселяться к Бородулину на предмет заботы о нем. Благо, Бородулинская изба была огромна, и имела выходы на три стороны. Мужики тащили с собой любимое имущество, чтобы чувствовать себя, как дома, появились картишки, домино и шахматы без черного ферзя и шести белых пешек. Постепенно вернули и телевизор, накостыляв бывшему лесхозовскому сторожу, обменявшего окно в мир на початую чекушку. В избе стало людно, накурено, бегали чужие собаки, смущая бородулинских котов. Николаев привел с собой козу, но коза все время блеяла и её удачно обменяли на ящик чешского пива. Жены, скучавшие по своим и чужим мужьям, забегали, прижимая к груди чугунки с горячей картохой да трехлитровые банки молока. Особо скучавшие стали оставаться на ночь, для чего освобождали территорию от одиноких. Короче, назрела пора внести стройность в этот разгул, и коллектив постановил учредить мужхоз БОРОДУЛИНО, с лозунгом – МЕНЬШЕ БАБ БОЛЬШЕ ВЫПИЛ, и строгим Уставом. Дело пошло на лад, организовали дежурство, назначили завов по водоснабжению, канализации, провианту, и массовика затейника. Что любопытно, Бородулин все это дело проспал. Только зарождалась в нем некая тяга к подъему, как некто, маленький, шерстяной и с зелеными ушами, словно силком заталкивал в Бородулина содержимое ближайшего стакана и Бородулин засыпал, надеясь хотя бы во сне увидеть Машку. Но тут стал стремительно наступать февраль, время последнего льда, и мужики потянулись пить на озера, где можно было ловить рыбу. Жены разобрали мужей по избам, и только Андрюха Будлеев, по прозвищу Витька, каждый день выходил встречать рейсовый автобус, и, не дождавшись, возвращался. В конце февраля пришла Машка, пролила скупую мужскую слезу, вытряхнула половики, намыла полы, выслала Витьку в Черный Бор, поймав попутку, и решила выйти замуж за Бородулина. Как горевал мужик, – думала Машка, – это даже не Санта Барбара, это круче… А борода, что? Её и сбрить недолго…
Пестряково,
как живописный объект жизни
