Первая труба к бою против чудовищного строя женщин - Маккормак Эрик (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
Доктор Гиффен редко обедал со мной, и меня это устраивало, потому что он был молчалив, и я понятия не имел, о чем он думает. Он велел служанке готовить для меня все, что я пожелаю. Однако на второй вечер он вышел к ужину. Говорили мы мало. В конце трапезы, когда посуду убрали и доктор пил кофе, он откашлялся и начал:
– Эндрю, твоя мама… я был очень… Он снова откашлялся.
– Не знаю, как тебе сказать… – Он еще долго сидел за столом, ничего не говоря. Потом с трудом поднялся и ушел.
Я понял, что он пытался мне сказать: он любил ее. Он не знал, как заговорить об этом, и это я тоже понимал. С тех пор, хотя присутствие доктора все еще немного стесняло меня, я стал относиться к нему лучше.
Утром, когда я уезжал из города, он проводил меня до автобусной остановки. Была среда. Рассвет еще не наступил. Очередной скверный денек, ледяной дождь. Мы стояли на Площади, дожидаясь еженедельного автобуса до Города. Доктор держал зонтик над нами обоими. Под зонтом аромат эфира ощущался острее. Если я что-то думал или чувствовал связно, то жалел, что приходится покидать единственное место в мире и тех немногих людей, которых я знал. И все же мне хотелось уехать. Доктор, видимо, прочел мои мысли.
– Жить здесь теперь будет нелегко, – сказал он. Я знал, о чем он: теперь, когда она умерла.
Грозно урчащим чудищем автобус вынырнул из мглы и, шипя, замер на остановке. Доктор заглянул в кабину и предупредил водителя, где меня следует высадить. Затем церемонно пожал мне руку и помог втащить чемодан.
Я прошел по проходу. Других пассажиров не было, пахло застоявшимся табачным дымом. Я сел посередине, протер окно рукавом. Доктор Гиффен стоял на тротуаре и смотрел на меня. Мотор рыкнул, и автобус рванулся вперед. Я помахал доктору, он помахал в ответ. Он так и остался стоять, глядя вслед автобусу, который медленно, со стонами, пролагал себе путь по главной улице.
Через минуту мы выехали из города. Показалось Кладбище'. Я еще раз протер стекло и попытался сообразить, где мамина могила. В сумраке проступали лишь призрачные очертания самых больших надгробий. Сердце обмякло. Так, наверное, чувствует себя животное, которое вытаскивают из родной норы.
И вновь, вопреки всем ее урокам, я дал волю слезам. В шумном автобусе меня не было слышно, и я плакал, пока Стровен не остался далеко позади, плакал, пока не ослабел от рыданий, а тогда уснул, и мне казалось, будто я безнадежно скатываюсь куда-то вместе с безнадежно скатывающимся куда-то шариком земли.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Доктор Гиффен договорился, что несколько дней до отплытия я проведу в Глазго. Отель «Блуд» торчал посередине ряда ветхих четырехэтажных зданий у самого порта. Выглядел он как более-менее уцелевший клык во рту, где все остальные зубы сгнили. Сразу у входа располагалась стойка. Портье, хоть и взрослый мужчина, оказался ростом не выше меня – такие у него были кривые ноги. Нос его прикрывал черный кожаный козырек, а на черной жилетке в районе сердца выцвели золотые буквы «Блуд».
– Можешь занять номер с видом на реку. Доктор Гиффен всегда в нем останавливается, когда приезжает в город, – сказал портье. В его повадке было нечто, прежде неведомое мне: жесткость горожанина.
Комнатка в целом была чистой, хотя на покрывале виднелись застарелые пятна. В одном углу примостилась кабинка с душем и унитазом, который заржавел и потрескался от старости. Дверь, соединявшая комнату с соседним номером, была заперта. Из окна поверх широкой мощеной улицы, рассеченной трамвайными путями, я мог любоваться бурой маслянистой рекой. Вдоль набережной торчали гигантские швартовные тумбы, подъемные краны сгружали товар в трюмы ржавых сухогрузов. Даже сквозь стекло отчетливо доносились скрип и лязг металла, натужное рычание грузовиков. Небо серело от темных нависших туч, едва не цеплявшихся за подъемные краны. В погрузочной зоне доков суетились рабочие в комбинезонах и матерчатых кепках.
Я очень проголодался, но в «Блуде» не было ресторана, только бар. Я достал немного денег из конверта, который вручил мне доктор Гиффен, накинул пальто и вышел поискать, где можно поесть. В воздухе угольный дым мешался с запахами гудрона и соленой воды – до моря оставалось всего несколько миль вниз по реке. Ресторанчик я нашел в соседнем квартале – самый заурядный, с бурыми панелями на стенах. За деревянными столиками, накрытыми клеенкой, сидели мужчины в комбинезонах. Здесь табачный дым смешивался с запахами жареной рыбы и картошки. Я быстро поел и вышел.
Я пошел на север, к главным торговым кварталам Города. Все казалось мне внове: мрачные склады с крошечными закопченными окнами; сортировочные станции железной дороги, рельсы, сверкавшие в густых зарослях мертвых сорняков; узкие переулки, где ледяной ветер гонял выброшенные газеты и бумажные обертки. Главные улицы, в основном – параллельные реке, – сами текли реками грохочущего транспорта и упорных пешеходов. Магазины меня не заинтересовали. Одежные, обувные и аптеки тянулись сплошной цепочкой, и лишь изредка их ряд прерывался мраморными подъездами банков или церквями. Привлекали меня только кинотеатры: их экзотические, иноземные названия и красочные афиши казались вратами, уводящими прочь из перенаселенного серого чистилища.
В тот день и во все остальные, что я прожил в «Блуде», я выходил пообедать, а потом гулял. К ужину покупал в лавке одни и те же булочки и около шести возвращался в гостиницу. Путь к лестнице лежал мимо бара. Там я ни разу не видел мужчин – только женщины сидели в одиночестве за маленькими круглыми столами или на высоких табуретах у стойки, курили, рассматривали себя в зеркале позади стеллажа с пирамидами бутылок. Иногда кто-то из женщин перехватывал мой взгляд в зеркале, прежде чем я успевал отвернуться. Яркие губы на бледных лицах смотрелись вызывающе, тени для век не скрывали алчного блеска глаз.
На вторую ночь в номере я съел свои булки и улегся спать примерно в девять. Какое-то время я продремал, но меня разбудил странный звук. Сперва я испугался, потому что не сразу сообразил, где нахожусь. Голоса доносились из-за двери, которая соединяла мой номер с соседним. Один голос был женским, второй – мужским басом. Я не мог разобрать слов, а потому встал с кровати и на цыпочках подошел к запертой двери.
Сквозь широкую щель в нижней панели проникал свет. Я проворно опустился на колени и приник к ней глазом.
– Продолжай, – распорядился мужчина.
Я мог разглядеть его, вернее – его нижнюю половину. Он сидел в деревянном кресле прямо перед дверью. На нем были темные брюки, из-под которых торчали черные ботинки и черные носки с рисунком – две переплетающиеся желтые змейки обвивали якорь.
Второй голос принадлежал женщине, которая стояла возле кровати, лицом к мужчине; достаточно далеко от моей щели, чтобы я мог хорошенько ее разглядеть. Похоже, одна из тех женщин, что сидели в баре. Ярко блестели красные губы, глаза превратились в черные щелочки. На ней было черное облегающее платье.
– Я жду, – сказала она.
Послышалось шуршание, мужчина подался вперед, загородив мне на миг обзор. Когда он снова выпрямился, я увидел, как женщина пересчитывает банкноты, а потом прячет их в карман валявшегося на постели пальто. Она села на кровать лицом к мужчине и начала снимать туфли – медленно, подчеркивая каждое движение. Так же медленно задрала подол, отстегнула от пояса чулки и скатала их. У нее были худые, очень белые ноги.
Я следил за ней – столь же внимательно, полагаю, как и мужчина в кресле.
Женщина встала и расстегнула пуговицы платья. Узкие щелочки ее глаз ни на миг не отрывались от зрителя в кресле. Она облизнула губы. Платье упало к ее ногам. Теми же расчетливыми движениями, глядя на мужчину, она сняла нижнее белье. Во рту у меня пересохло.
И вот она стоит перед нами – худая женщина с тощими ногами. Ребра торчат, как у мамы, когда она болела. Груди свободно болтаются, а поперек живота проступили серебристые полоски.
