Бог Мелочей - Рой Арундати (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗

Внезапный ветерок взметнул на окне занавеску с цветочками. За окном Рахель увидела стоящие джипы. Идущих людей. Один пытался завести мотоцикл. Всякий раз, когда он вспрыгивал на ножной стартер, его шлем съезжал набок.

А в кабинете инспектора Бабочка Паппачи трудилась без устали.

– Ужасно лишить кого-то жизни, – сказала Крошка-кочамма. – Это самое страшное, что может сделать человек. Даже Господь этого не прощает. Это вам известно?

Две головы кивнули два раза.

– Тем не менее вы, – она уставила на них скорбный взгляд, – это сделали. – Она посмотрела в глаза одному и другой. – Вы убийцы. – Она подождала, пока это в них ляжет.

– Это не был несчастный случай, и вы знаете, что я это знаю. Ведь вы ей завидовали. И если будет суд, если судья спросит меня, я должна буду ему все рассказать. Я же не могу ему лгать. – Она похлопала рукой по соседнему стулу. – Идите-ка, сядьте.

Четыре послушные ягодицы примостились на стуле.

– Я должна буду ему сказать, что вам Строго-Настрого запрещалось одним ходить к реке. Что вы заставили ее пойти с вами, хотя знали, что она не умеет плавать. Что посреди реки вы ее вытолкнули из лодки. Это ведь не был несчастный случай, не был.

Четыре блюдца смотрели на нее. Завороженные ее рассказом. И что же было дальше?

– Теперь вас за это отправят в тюрьму, – сказала Крошка-кочамма добрым голосом. – А маму вашу по вашей милости отправят в другую тюрьму. Довольны?

Испуганные глаза и фонтанчик смотрели на нее.

– Троих рассадят по трем разным тюрьмам. Знаете, какие тюрьмы у нас в Индии?

Две головы крутанулись два раза.

И Крошка-кочамма прочла им лекцию. Из своего воображения она извлекла красочные картины тюремной жизни. Хрусткая от тараканов еда. Чичи, громоздящееся в уборных мягкими коричневыми Гималаями. Клопы. Побои. Она особо подчеркнула длительность срока, который по их милости получит Амму. Выйдет она из тюрьмы старой, больной женщиной с волосами, полными вшей, – если, конечно, выйдет вообще, если не сгинет в заключении. Последовательно, голосом, полным доброты и участия, она обрисовала им их собственное мрачное будущее. Растоптав всякую надежду до последнего лучика, разрушив их жизни до основания, она, как волшебница-крестная, преподнесла им избавление. Господь никогда не простит их за то, что они натворили, но здесь, на земле, есть способ исправить хотя бы часть вреда. Спасти их маму от грозящих ей страданий и унижения. Если, конечно, они в состоянии вести себя как разумные дети.

– К счастью, – сказала Крошка-кочамма, – к счастью для вас, полиция допустила ошибку. Счастливую ошибку. – Она помолчала. – Вы понимаете, о чем я говорю, правда ведь?

В стеклянном пресс-папье на столе у полицейского были замурованы люди. Эста их видел. Вальсирующий мужчина и вальсирующая женщина. На ней было белое платье с гладкими ногами под ним.

– Понимаете или нет?

В пресс-папье звучал стеклянный вальс. Маммачи играла этот вальс на скрипке.

Та-та-та-та-там.

Татам-татам.

– Что сделано, – втолковывал им голос Крошки-кочаммы, – того не воротишь. Инспектор говорит, что он все равно умрет. Поэтому ему уже не важно, что подумает полиция. А нам важно вот что: хотите вы отправиться в тюрьму и отправить туда Амму? Или не хотите? Решайте.

Внутри пресс-папье виднелись пузырьки, создававшие впечатление, будто мужчина и женщина вальсируют под водой. Они выглядели счастливыми. Может быть, они собирались пожениться. Она была в белом платье. Он – в черном костюме и галстуке-бабочке. Они нежно смотрели друг другу в глаза.

– Если вы хотите спасти ее, вам всего-навсего надо будет пойти, куда скажет дядя с большими мисас. [56] Он задаст вам вопрос. Один вопрос. Вам всего-навсего надо будет ответить: «Да». И мы поедем домой. Вот как все просто. Я думаю, это недорогая плата.

Крошка-кочамма следила за взглядом Эсты. Ей хотелось схватить пресс-папье и вышвырнуть в окно, но этого она сделать не могла. Сердце у нее колотилось.

– Ну? – сказала она, улыбаясь широко и нетвердо, голосом, в котором уже ясно сквозило напряжение. – Что мне ответить дяде инспектору? Как мы решим? Спасем Амму или отправим ее в тюрьму?

Словно она предлагала им выбор между двумя развлечениями. Рыбачить или свиней окатывать? Свиней окатывать или рыбачить?

Близнецы подняли на нее глаза. Не вместе (но почти) два испуганных голоска прошептали:

– Спасем Амму.

Год за годом они будут прокручивать в уме эту сцену. В отрочестве. В юности. И позже. Вовлекли ли их в то, что они сделали, обманом? Принудили ли хитростью назвать невиновного виновным?

Отчасти – да. И все же дело обстояло не так просто. Оба они понимали, что им предоставлен выбор. И с какой же быстротой они его сделали! Секунду, не больше, медлили они, прежде чем подняли глаза и сказали (не вместе, но почти): «Спасем Амму». Спасем себя. Спасем свою мать.

Крошка-кочамма просияла. Облегчение подействовало на нее как слабительное. Ей понадобилось в уборную. Срочно. Она открыла дверь и попросила позвать инспектора.

– Они славные детки, – сказала она ему, когда он пришел. – Они пойдут и скажут.

– Обоим не нужно. Хватит одного, – сказал инспектор Томас Мэтью. – Выбирайте. Мон. Моль. Кто?

– Эста, – решила Крошка-кочамма. Из них двоих он был более практичным. Более сговорчивым. Более благоразумным. Более ответственным. – Иди ты. Хороший мальчик.

Малыш-Морячок. Дверь открыл бум-бум.

Эста отправился.

Представитель Э. Пелвис. С круглыми, как блюдца, глазами и испорченным зачесом. Малорослый Представитель в сопровождении высокорослых полицейских отправился со страшной миссией в недра коттаямского полицейского участка. Их шаги по каменным плитам пола отдавались в коридоре эхом.

Рахель осталась в кабинете инспектора слушать грубые звуки, которые издавало за стенкой облегчение Крошки-кочаммы, извергаясь в унитаз инспекторской уборной.

– Надо же, слив не работает, – сказала она, выходя. – Прямо беда. – Смущенная тем, что инспектор увидит цвет и консистенцию ее стула.

В камере была кромешная тьма. Эста ничего не видел, только слышал дыхание, хриплое и трудное. Запах кала вызвал у него рвотный позыв. Кто-то включил свет. Яркий. Слепящий. На склизком нечистом полу возник Велютта. Искалеченный джинн, вызванный к жизни современной лампой. Он был голый, грязное мунду размоталось. Из черепа сочилась темная потаенная кровь. Лицо опухло, и голова казалась тыквой, слишком большой и тяжелой для стройного стебелька, из которого она выросла. Тыквой с чудовищной перевернутой улыбкой. Полицейские башмаки старались не наступить в лужу мочи, где отражалась яркая голая электрическая лампочка.

Дохлые рыбы всплыли в Эсте брюхами вверх. Один из полицейских попытался растолкать Велютту носком башмака. Безуспешно. Инспектор Томас Мэтью сел на корточки и с силой черкнул ключом от «джипа» по подошве босой ноги. Опухшие глаза открылись. Вначале бессмысленно блуждали. Потом остановились, глядя на любимое дитя сквозь кровавую поволоку. Эсте почудилось, будто что-то в лежащем улыбнулось. Не губы, а какая-то другая, неповрежденная часть тела. Локоть, может быть. Или плечо.

Инспектор задал свой вопрос. Губы Эсты ответили Да.

Детство на цыпочках вышло вон.

Безмолвие вошло в паз, как стержень засова.

Кто-то выключил свет, и Велютта исчез.

На обратном пути Крошка-кочамма попросила остановить полицейский «джип» у «Действенных медикаментов» и купила успокоительное. Она дала по две таблетки одному и другой. Когда подъехали к мосту Чунгам, у них уже слипались глаза. Эста прошептал Рахели на ухо:

– Ты правду сказала. Это не он. Это Урумбан.

– Слава бхогу, – прошептала в ответ Рахель.

– А где он сам, как думаешь?

– Убежал в Африку.