Рейдер - Астахов Павел Алексеевич (лучшие книги TXT) 📗
Адвокат Ланселот
Дверь загромыхала и открылась, а на пороге возник тот же слоноподобный прапорщик:
– Спирский! На выход! Адвокат пришел.
«Ну, наконец-то!»
Петр Петрович подскочил на койке и, пригладив всклокоченные волосы, бросился к выходу, но прапорщик остановил его:
– Стоять! Не шибко беги-то. Руки за спину, марш вперед и не оборачиваться!
Спирский подчинился, и прапорщик подтолкнул его в спину и захлопнул дверь камеры.
Петя двинулся по коридору – так быстро, что конвойному пришлось пару раз одернуть его. А когда они пришли в следственную часть, которая также, за неимением другого места и возможностей, использовалась как переговорная для встреч с адвокатами, прапорщик остановился и вручил Пете квиток какого-то «требования»:
– Иди в восьмой кабинет, там тебя ждут.
Петя практически подбежал к обитой дерматином и изрядно обшарпанной двери с маленькой деревянной биркой «№ 8». На мгновение остановился, перевел дыхание и, попытавшись напустить на себя равнодушно-надменный вид, какой должен иметь сын Председателя Верховного суда, вразвалку вошел в кабинет.
– Вы?!
Павлов кивнул, и до Пети постепенно стало доходить, что, скорее всего, его адвокатом будет человек, разрушивший весь его бизнес; человек, на смерть которого Спирский так рассчитывал, и, что немаловажно, человек, которого отец ненавидел больше, чем своего зама по гражданским делам Чернова.
Об этой ненависти ходили настоящие легенды, и в судейской среде появилась даже новая идиома: «Ну что вы как Краснов с Черновым», а шахматы или нарды, которые дарили Леониду Михайловичу или его заму Михаилу Леонидовичу, подбирались исключительно двух цветов – догадываетесь, каких?
«Но почему Павлов пришел как адвокат по назначению, то есть бесплатно?»
– Просто мне обещали привести одну известную адвокатессу, – по возможности веско сказал Петр Петрович. – Ее зовут Любомирская.
– Любарская, наверное? – поправил его адвокат. – Ну, так она по тюрьмам не ходит, тем более по бесплатным делам. Ее скорее можно встретить в Конституционном суде, чем на Петровке в КПЗ.
– Не знаю, не знаю, из уважения к моему отцу могла бы и прийти. А вас я и не звал, и не ждал.
Адвокат понимающе кивнул:
– Я объясню. Что касается вашего, как вы выразились, «отца», то спешу вас огорчить, Петр Петрович…
Павлов протянул ему сложенную газету «Эх, Жизнь!». Спирский жадно схватил ее. На первой странице была опубликована фотография Краснова в парадном мундире Председателя Верховного суда. Он надевал его всего несколько раз за все десять лет, что занимал этот пост, но вездесущие журналюги раскопали и это фото.
Петя раскрыл газету, и его рот невольно открылся. Уже на следующей странице он увидел свою фотографию на полполосы. Заголовок перечеркивал фотографию наискосок. «ОБЕЗВРЕЖЕН». Сверху шли выносы со следующими фразами: «Председатель Верховного суда отрекся от сына», «Конец СПИРатСКОГО рейдерства» и «Отец за сына не в ответе».
Взмокший от напряжения Петр Петрович впился глазами в текст и сразу понял главное: Краснов полностью от него открестился. Он признал, что был короткое время знаком с матерью Петра Спирского, когда тот был еще совсем сопливым мальчишкой, но затем никаких контактов, а тем более дел у них не было. И вообще он попросил бы в свете последних событий не пачкать его, Краснова, доброе имя какими-либо намеками на связь с Петром Спирским, подозреваемым по нескольким уголовным делам.
– Скотина… – выдохнул Петр Петрович.
Отец опять отказался от него, уже второй раз.
– Это непросто далось ему, Петр Петрович, – глядя в зарешеченное окно, тихо сообщил адвокат. – Уж сердечный приступ он пережил.
Спирский поджал губы и бросил газету на стол.
– И он снова ошибся. Я ведь еще не подсудимый!
– Верно, – кивнул адвокат.
– И дело еще не закончено…
– Неверно, – покачал головой адвокат.
Петр Петрович недоуменно заморгал:
– То есть?
– Тригорский рейд завершен, – уверенно и спокойно сказал Павлов и сел за стол напротив. – Это я вам говорю, бывший адвокат Батракова.
Спирский улыбнулся и покачал головой:
– Я еще не вывел на поле все свои фигуры.
– Их у вас просто нет, – парировал адвокат, – особенно если вы о Фриде…
Петр Петрович замер. Никто не мог знать о его переговорах с Фридом, и, значит, Павлов просто блефует.
– Минутку, – вытащил телефон Павлов и почти тут же протянул его Спирскому: – Вот номер Фрида. Позвоните и удостоверьтесь.
Петр Петрович, как загипнотизированный, уставился на высветившийся номер и спустя бесконечно долгое время все-таки нажал на кнопку вызова.
– Марк Минаевич… это я, Спирский.
– Треп Трепович?! – мгновенно и очень по-дружески переиначив его имя, отозвался олигарх. – Ну что, камера хоть приличная досталась? Ничего, потерпите уж… все там будем!
– Вы отказываетесь от сделки? – прямо спросил его Петр Петрович.
– А вы что, не читали решения суда? – удивился Фрид. – Обязательно почитайте, Треп Трепович, очень отрезвляет.
Спирский поднял глаза на адвоката, и тот, подтверждая сказанное олигархом, кивнул.
– Вы проиграли дело, Петр Петрович. От вас даже Аксенов отказался. Кравчук и Кухаркин – в бегах, – адвокат развел руками, – хотите вы этого или нет, а закон – в данном конкретном случае – торжествует.
Спирский потерянно вернул телефон и с ненавистью уставился адвокату в глаза:
– Проклятый Ланселот…
– Что?
– Да-да, ты! – яростно крикнул Спирский. – Все вы на одно лицо! Вы всем кислород перекрыли! И закон для вас – только прикрытие! Себе-то вы все разрешили!
Адвокат окаменел:
– Вы это – серьезно?
– Да куда уж серьезней?! – заорал Спирский. – Некуда серьезней! Мы не на пляже разговариваем! Должны видеть, если вы – мой адвокат, а не…
Павлов упреждающе поднял руку:
– Я – ваш адвокат. Поэтому давайте-ка выкладывайте свои претензии по порядку. С самого начала.
Артем выслушал дикую смесь из рыцарских фантазий и рейдерских терминов до конца. Он стоически выдержал все претензии и узнал даже о спецшколе, в которой Петр Петрович не учился, и о МГИМО, куда он, само собой, также не поступил. И, конечно же, Артему Павлову было что ответить: в отличие от Петра Спирского, в девятнадцать лет уже имевшего свой бизнес, а в двадцать бывшего более чем состоятельным человеком, он эти свои годы «трубил» на заставе – в карельских болотах. Он мог бы сказать подзащитному, что тоже добивался успеха не «благодаря», а, скорее, «вопреки» и только сам: и учился не в кооперативном техникуме, а на профессию, в которой иногда и головы отлетают; и что, даже потеряв после путча перспективы, все равно поднялся.
Спирский обязан был понять, что уже поэтому у них разные весовые категории, и рассчитывать, что такие, как Павлов, будут облизывать таких, как Спирский, значит, ничему в жизни так и не научиться. Но такие аргументы вышли бы слишком личными, а значит, не слишком точными.
– А главное, – уже вывалив на него все, выдохнул Спирский, – я всегда соблюдал закон. И вы это знаете. Все это знают.
Артем усмехнулся. Он знал больше, чем мог предположить Петр Петрович, но сейчас главным было не это.
– Формально вы правы, Петр Петрович, – кивнул он, – однако будем откровенны: даже когда вы соблюдали закон, вы делали это вынужденно… чтобы вам НЕ МЕШАЛИ грабить.
– А вы?.. – начал Спирский.
– А я чту закон по своей воле… – пожал плечами Артем. – Чтобы МЕШАТЬ грабить.
Рейдер поджал губы и упрямо покачал головой.
– Вы защищаете прослойку ворья – таких, как Батраков. Это ведь они, а не я, разграбили страну. А такие, как вы, их теперь прикрывают.
Павлов рассмеялся:
– Извините, Петр Петрович, но ваши попытки прикрыться махновским лозунгом «грабь награбленное» – лукавство.
– А в чем я не прав? – с вызовом вскинул голову рейдер. – Или Батраков – не вор? Или страна от него не пострадала?
