Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник) - Минаев Сергей Сергеевич (читаем книги онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
Рыжий начинает смеяться в голос и уже передает мне паспорт, но, увидев, что квадратный (а то, что он старший, уже не вызывает у меня сомнений), насупившись, молчит, отдергивает руку и листает паспорт дальше, впрочем, не переставая улыбаться.
– Ну, и чё дальше? – спрашивает квадратный.
– Чё, чё… Я одеваюсь и огородами в лес. Не с мужем же встречаться. А приехали на ее машине. Куда идти, чтобы в Москву вернуться, знать не знаю. Проплутал сутки по лесам да оврагам, пока не вышел к станции. Я даже не помню, как она называется. Приехала электричка, довезла до Курского вокзала. Вот и вся история.
– Ну чё, отпускаем? – спрашивает рыжий. – Паспорт есть, прописка московская, ну, попал мужик, бывает…
Я игриво улыбаюсь, мол, «да, попал, сами понимаете, с каждым может случится». И тут события принимают неожиданный оборот. Рассказывая подобные байки, вы рассчитываете на то, что аудитория тут же примерит на себя роль неудачливого любовника, этакого героя в шкафу, фольклорного персонажа. Каждый или почти каждый бывал в такой роли, а если и не был, то не исключено, что будет. Но попадаются и те, кто был по другую сторону баррикад…
– Попал, говоришь, – злобно бросает квадратный, сплевывая, – я тут свою тоже поймал с одним козлом. Только он сбежать не успел, я ему морду капитально попортил. Ну и ей заодно…
– Ой… – вырывается у рыжего.
– Рожа мне твоя больно не нравится, – продолжает квадратный, – да и щетина на двухдневную не похожа. Такую щетину надо дольше растить.
– У меня, может, обмен веществ хороший, – злобно отвечаю я, – в чем проблема-то? Паспорт у меня есть, прописка тоже. В чем я виноват?
– Сейчас разберемся. Соломатин, ну-ка дай мне паспорт, как там его фамилия. Так… Дроздиков Антон Геннадьевич… дата рождения… проживает… Слушай, а тебя по телевизору не показывали, часом?
– Может, и показывали, – уклончиво отвечаю я, – я вообще-то журналист…
– Епта! – вырывается у квадратного. – Точно! – Он делает два шага в сторону к бабке, которая торгует газетами, и говорит: – Федоровна, ну-ка дай мне «МК» сегодняшний.
Мент берет газету, вертит ее, перелистывает, пока не натыкается на нужную заметку, которую и зачитывает с торжествующим видом:
– «Антон Дроздиков, убитый в результате столкновения на российско-грузинской границе. Мы считаем, что вертолеты намеренно открыли огонь по журналистам, – сказал в интервью нашей газете…» Во! И рожа такая же, как на паспорте. А у тебя щетина недельная, и на паспорт ты похож, как свинья на дуб. «К любовнице он ехал…» Пошли, козел! А ты, Соломатин, вместо того чтобы ржать, лучше бы смотрел внимательнее.
– Да я… ну он же вроде… паспорт… это…
– «Паспорт», – передразнивает его квадратный, – щас любая падла с чужими ксивами ходит. Он тебе завтра с паспортом Путина придет, чё, тоже отпустишь? Давай, браслеты на него одень.
– Руки! – срывающимся, бабьим голосом заверещал рыжий. – Руки вытяни. Стоять смирно!
– Ребят, это недоразумение… Я Дроздиков Антон Геннадьевич. Это мой паспорт, – лепечу я.
– Ага, твой. Ты воскрес, наверное. Свистит, как Троцкий, ты посмотри на него, Соломатин. Пошли в отделение, там разберемся, кто воскресший журналист, а кто вор-карманник.
Я пытаюсь привлечь внимание общественности своими криками «произвол властей» и «вы не имеете права», но общественность в этот утренний час занята своими делами. Кто-то спешит на работу, кто-то торгует, а праздношатающиеся смотрят на нас как на рядовой и каждодневный эпизод. Тут старший дает мне легонько кулаком под дых, от чего у меня темнеет в глазах. А Федоровна говорит:
– Правильно, наподдай ему еще. Неча документы чужие тырить да народ баламутить. А еще орет «произвол», ишь, гад какой! Сам виноват, а сам орет!
И это ее «сам виноват, а сам орет», сказанное спокойным тоном, оказалось такой демонстрацией безучастности и, я бы сказал, справедливости случившегося со мной, что я покорно поплелся к отделению, понимая, что это и есть тот самый «vox populi»…
В отделении меня заводят в какую-то комнатку, где сидит пожилой усатый мент и разгадывает сканворд.
– Семеныч, – обращается к нему квадратный, – оформляй задержанного.
– Чего сделал? – спрашивает Семеныч.
– Документы увел. Не знал, что документы эти известного журналиста, убитого неделю назад.
– Я и есть журналист, это недоразумение! – кричу я.
– Ага, журналист. А через час выяснится, что ты бывший председатель ООН Кофи Аннан, – проявляет политическую грамотность рыжий.
– Молодец, Соломатин, – удивленно смотрит на него квадратный, – учишься!
– Кофи Аннан, к вашему сведению, негр, – отвечаю я.
– А это никого не ебет! Это, бля, твои проблемы! – орет рыжий истеричным голосом.
– Спокойнее, спокойнее, – говорит квадратный. – Разберемся, кто негр, а кто нет.
– Карманы освобождаем, брючный ремень и шнурки вынуть, – безучастно говорит Семеныч.
С меня снимают наручники, и я выкладываю на стол сигареты, зажигалку, бумажник, вынимаю ремень и расшнуровываю ботинки. Семеныч тем временем исследует мой бумажник и выкладывает на стол мятые рубли и несколько стодолларовых купюр, после чего удивленно смотрит на квадратного.
– Вы полагаете, у бомжа, который украл чужой паспорт, водятся такие деньги? – спрашиваю я Семеныча.
Семеныч переглядывается с квадратным и рыжим, после чего квадратный не задумываясь изрекает:
– Он и бумажник стырил. Ну все, считай, приехал. Пару суток – и под суд, а потом на этап. Давно откинулся-то?
– Откуда? – удивленно спрашиваю я.
– От верблюда. В камеру его, – резюмирует квадратный.
В «обезьяннике» пахло кошачьей мочой и хлоркой. Кроме меня на длинной скамейке примостился не то туркмен, не то узбек в мятом темном костюме. Он сидел, двумя руками держась за лавку, как воробей на жердочке, раскачивался и напевал:
– Здрасте, – поздоровался я.
– Салам алейкум, – ответил узбекотуркмен.
Не зная, о чем его спросить, но понимая, что разговор следует поддержать, я поинтересовался, давно ли он тут.
– Двой суток сижу, – ответил он и продолжил петь: – «Ммммууууэээдевочкалар…»
– А за что тебя? Без регистрации?
– Я документ проебаль. Командировка закончился, я у вас тут двух проституткалар беру, в гостиницалар еду. Просыпаюсь – ни одной проститутка, ни документ. – Он замер на секунду, потом принялся раскачиваться с новой силой и петь с неистовым лицом: – «Ммммууууууууэээдевочкалар…»
С полчаса просидели молча. Узбекотуркмен изредка матерился вполголоса, еще реже пел про «девочкалар». Я закрыл глаза и начал дремать.
– А тибэ за што мент взяль? – разбудил меня узбекотуркмен.
– А? – встрепенулся я со сна.
– За што тибэ мент взяль, говорю.
– За то, что по телевизору показывали.
– Ууу, – промычал он.
Я снова задремал. Мне снился поезд, ванна в дорогом отеле и менты. В какой-то момент узбек затряс меня за плечо:
– Эээ, послюшай, чё скажу.
– Ну?
– Эта… билять, а как ты можешь перед мент отвечать за то, чё по телевизору показывают? Ты чё, это делал? Вот закон у вас дурной! Шайтан!
– Не понял.
– Ну, билять… как ты можешь перед мент отвечать за то, чё другие по телевизору показывают? Ты ж все это говно не делаль?
Я задумался, не зная, что ему ответить.
– Ну да, вообще-то. Все не делал… и отвечать за это если и буду, то не перед ментом…
Дверь «обезьянника» заскрипела и открылась.
– Дроздиков, на выход! – крикнули с порога.
Я встал и вышел из камеры. Мент довел меня до двери с табличкой «Начальник отделения». В кабинете за старым потрескавшимся столом, подперев голову рукой и уставившись в газету, сидел помятый жизнью майор лет пятидесяти.
Стол его был завален документами вперемешку с газетами и журналами. На углу стола стоял старенький монитор, а перед ним небольшой кактус в горшке. За спиной майора висел плакат с изображением двух здоровяков в камуфляже и черных шапках с отверстиями для глаз. Перед ними, положив руки на затылок, стоял на коленях мужик криминального вида в кожаной куртке. В правом верхнем углу плаката было написано:
