Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник) - Минаев Сергей Сергеевич (читаем книги онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
– Смотри-ка, начал врубаться, – удивился Велиал.
Поравнявшись с одним из столов, я заметил мужика с длинным носом, которому бес что-то читал вслух. Мужик отстраненно смотрел вдаль, сидя в кресле-качалке. Что-то до боли знакомое было в его чертах.
– Это ж Гоголь! – вскрикнул я.
– Ну, Гоголь, и что? – бросил Вельзевул.
– А за что он-то здесь?
– За то, что вторую часть «Мертвых душ» сжег. Там говорилось, как искоренить на Руси мошенников и казнокрадов.
– Да? Я не знал, – смутился Велиал, – а чё он сжег-то?
– Убоялся. Говорил мне, без них Россия будет другая, а может, и совсем исчезнет. По его версии, они какой-то баланс сил создают.
– А что ему читают? – спросил я.
– «Casual» Оксаны Робски.
– Странный выбор… очень странный. А почему?
– Да она в интервью брякнула, что Гоголь ее любимый писатель. Вроде учителя. Вот ему и читают «труды ученицы», – заржал Вельзевул.
– И так каждую ночь, – резюмировал Велиал.
Пройдя писателей, мы оказались перед следующей дверью.
«Пресс-АДдикт», – прочитал я на табличке над дверью. Осмыслив этот нехитрый микст англо-адского языка, я спросил у Велиала:
– Тут, наверное, журналисты и публицисты сидят?
– Они самые. Обречены на пожизненную верстку номера.
– А чего они сдать-то его не могут?
– А ты попробуй ему сдай, – подтолкнул меня в дверь Вельзевул.
Тут также стояли столы по стенам, а в конце комнаты, за огромным прилавком из человеческих костей, сидел толстый черт, принимавший тексты у журналиста. Дойдя до стола, я увидел сиевшего перед ним Максима Кононенко ака Мистер Паркер, понуро уткнувшегося в лежавший перед ним документ. «Люцифер Люциферович™», – прочел я заголовок.
– Глагол должен жечь сердца людей! – орал на него черт. – Видишь, как у меня!
Черт провел по листу ногтем мизинца, и тот загорелся фиолетовым пламенем.
– А у тебя что? Дерьмо, а не тексты. Популизм и приспособленчество. Иди, тренируйся.
– Да, Паркер и тут ту же песню заводить пытается, – пробормотал я.
– Ты, можно подумать, здесь в шахтеры переквалифицируешься, – съязвил Вельзевул.
Пройдя пресс-цех, мы оказались на мостике, под которым плескалось озерцо из коричневой жижи. Над поверхностью тут и там показывались человеческие головы, выныривающие и плюющие друг в друга этой жижей. Стоял нестерпимый запах дерьма.
– А это кто? – спросил я Вельзевула.
– Литературные, театральные и кинокритики, ресторанные обозреватели, светские хроникеры, папарацци. Шлоебень всякая, одним словом, в говне плавает.
– И они друг в друга говном плюются?
– Ну да. Им не привыкать. Те же действия, только в других декорациях.
– Я смотрю, у вас тут со смекалкой все в порядке.
– Работаем с огоньком, – язвительно поклонился Велиал, чиркнул пальцем о свою ляжку и прикурил.
С моста мы сошли под своды пещеры. Дорога все больше углублялась вниз. В темноте изредка попадались факелы. Наконец мы подошли к третьей двери с табличкой «Интернет-АДдикт».
Здесь под присмотром двух чертей рядами сидели согбенные люди, долбившие по клавиатуре. На каждом мониторе во весь экран мерцала надпись «Нет соединения». Эти люди были так увлечены своим безрезультатным трудом, что не обратили никакого внимания на наше появление. Вельзевул сел на карточки, аккуратно, как кот, прокрался в середину зала, выпрямился во весь рост, воздел руки вверх и заревел:
– ПРЕВЕД, КРАСАФЧЕГИ!
Его голос подействовал подобно кнуту. Спины выпрямились, люди дернули головами в сторону Вельзевула, попадали под столы и стройным хором ответствовали:
– ПРЕВЕД МЕДВЕД!
– Я не медвед, я чертиг, не усвоили еще? – Вельзевул повернулся к нам и прокомментировал: – Зомби. Ничему не учатся.
– Интернет – это новый отдел. Толком еще с ним не разобрались. Пока вот без связи мучаются, а там посмотрим, – объяснил Велиал.
Довольно быстро пройдя интернет-цех, мы оказались у больших железных ворот.
Надпись, сделанная фосфоресцирующей краской, гласила:
АД вертайзинг энд медиа
За дверью находилась проходная, как на старых советских заводах. С вертушкой и стеклянной будкой, в которой сидел пожилой черт. На столе у черта стоял телевизор еще советской модели и лежала кипа журналов с программой передач.
– Привет, Алларих, – поздоровались черти.
– Ага. – Алларих кивнул, снял очки, пожевал губами и спросил: – Новенький?
– По твоей части. Политические технологии и предвыборные кампании.
– В русскую зону?
– Так точно.
– Статья?
– Третий срок.
– Как? – обернулся я. – Не понял, почему третий срок?
– Ну, как… – Велиар почесал свою шишковатую голову. – Первый ты в ФЭПе отбыл, так? – Он загнул грязный палец. – Второй в оппозиции, так? Теперь тут – на третий. Ты же все интересовался, будет он или нет? Могу тебя со всей ответственностью заверить – будет.
– Бля… – Я сплюнул под ноги.
Мимо нас через проходную строем прошли восемь чертей с плетьми, с любопытством оглядев меня.
– У тебя усиление? – спросил Велиар Аллариха.
– Ага. Геббельса из «Европейской» сюда перевели.
– Буянил?
– Пытался соседей склонять к вступлению в ряды НСДАП. Замучил всех, одним словом. Пускай теперь тут покантуется.
– Ну, – сказал Вельзевул, – значится, будешь теперь тут.
– Мы тебя еще навестим, больно ты парень смешной, – крякнул Велиар.
– А я чё, теперь тут навсегда?
– Ну. Ты же политтехнолог, вот со своими и будешь чалиться.
– Бывай, пойдем мы, – сказали черти хором.
– Расписаться не забудьте, – остановил их Алларих.
Вельзевул и Велиар поставили оттиски больших пальцев в кожаной тетради. Из оттисков повалил дым и запахло серой. Черти оглянулись на меня и вышли вон.
– Так. Антон Дроздиков, значит. Дай-ка я гляну. – Алларих обошел меня и стал ощупывать мою голову. – Да не вертись ты! Да, значит… великовато… н-да…
Он зашел в свою будку и вернулся с кувалдой в руках.
– Присядь, – сказал черт, размахивая кувалдой.
– Э, дядя, как тебя, ты это зачем? Бить, что ли, будешь? – вскрикнул я, прикрыв голову руками.
– Я тебя умоляю, – скривился Алларих, – руки убери, а?
Он размахнулся и вдарил мне кувалдой сначала по одному виску, затем по второму. Голова загудела как колокол.
– Так-то, – Алларих снова пошел в свою будку и на этот раз вернулся с большим телевизором «Рубин». Черт пыхтел – видимо, телевизор был весьма тяжелый.
– Не вставай, погоди, – и водрузил мне на голову телевизор.
Судя по тому, насколько плотно он сел, Алларих четко подогнал мою голову к отверстию. Я встал, закачался под весом телека и бухнулся на задницу.
– Я чё, теперь все время буду так ходить?
– Ну, в общем да. Иногда послабления случаются, в честь праздников. Если война на Земле начнется или теракт какой.
– А как с ним ходить-то?
– Да привыкнешь. Поначалу всем неудобно. Давай провожу.
Черт отвел меня к двери, поддерживая под руку, и перед тем как открыть ее сказал:
– Знаешь, какое самое большое мучение для медийщика?
– Телевизор на голове?
– Нет, Антон. Самое большое мучение для вас – самим стать аудиторией. Помни это. Хотя, я уверен, такое не забудешь.
Алларих подтолкнул меня в раскрытую дверь, и я оказался в каменном колодце, довольно большом, по которому ходила группа людей с телевизорами на головах. Я не знаю, что показывал «ящик» на моей голове, но «ящики» соседей транслировали новости из прошлой жизни, трупы, спецоперации, результаты exit pools, рейтинги политиков, рекламные ролики каких-то забытых партий типа «Конгресс Русских Общин» или «Выбор России». Изредка телевизоры показывали лица своих владельцев. Подойдя ближе, я узнал Бориса Березовского, Владимира Гусинского, Льва Троцкого и фигуры меньшего масштаба типа Киселева, Леонтьева, Доренко, Шендеровича, Антона Носика и пары-тройки известных мне по прежней жизни рекламщиков. Как странно, они ведь все живые! Но и я живой… Или нет?.. Все они ходили по каким-то своим маршрутам, не сталкиваясь друг с другом. Особняком стоял Йозеф Геббельс, которого, правда, нелегко было узнать. Его телевизор нон-стопом транслировал сводки с фронта времен 1940 года, партзаседания и собственные выступления автора. Я сделал еще шаг, и волны информации хлынули прямиком в мой мозг. Программные речи, партийные программы, сводки с фронта, компромат, биржевые котировки, выступления аналитиков, рекламные ролики общественных движений, речи правозащитников, выступления президентов и премьер-министров – все это селевым потоком заполнило мое сознание. Голова, казалось, треснула от поистине адской боли. Аудиотексты сопровождались мелькающими картинками. Фигуры политиков сменялись видео с отрезанными головами, репортажи со светских раутов – убитыми детьми, Ельцин сменил Горбачева, Путин сменил Ельцина, Лебедь стоял рядом с каким-то полевым генералом, Ленин что-то говорил с трибуны, затем по очереди появились некий министр и генпрокурор в обнимку с голыми шлюхами. Взлетали ракеты, всплывали подводные лодки, трактора боронили пашни, Че Гевара жал руку Хрущеву, Ходорковский грустно смотрел из-за решетки, спецназ штурмовал школу в Беслане. Последнее, на чем я успел сосредоточиться, была горевшая Останкинская башня. На какое-то время она полностью вытеснила остальные картинки, но в конце концов все снова смешалось, как в детском калейдоскопе, и я отключился.
