Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти - Пьер Ди Би Си (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Двадцать шесть
В день моей смерти люди относятся ко мне как-то добрее, чем раньше. У зэков эта доброта проявляется в том, что никто никого не достает, как обычно: особенно тот парень, которому я оставил свои шарики. Все остальные просто обходят предмет молчанием. В воздухе привкус суеты, вроде как в один из тех дней, когда у вашей матушки с утра не заладится с печивом и чувства бродят по дому неприкаянными до самого вечера: такое впечатление, будто забыл что-то важное, не выключил плиту или дверь не запер. И еще такое чувство, что вот вернусь и все исправлю.
Когда все мои пожитки уже сложены аккуратной стопочкой на столе, а постель свернули и вынесли, приходят четыре исполнителя, в сопровождении человека с кинокамерой. Пока я иду по Коридору, мои товарищи по несчастью машут мне сквозь прутья решеток руками и выкрикивают благие пожелания.
– Йо, Верняк, надери им всем задницу, вставь всем этим мудакам по самую прическу…
Спасибо, ребята. Благословляю вас. Мы выходим в тот Коридор, в котором я в последний раз видел Ласалля: но не для того, чтобы ехать в отделение в Хантсвилле. Теперь прямо здесь, в Эллисе, на первом этаже есть Комплекс для Последних Событий. Эх, не получится прокатиться напоследок. Зато в этом Комплексе есть окна. Снаружи серо и, судя по всему, прохладно, ничего особенного. Какая-та часть моей души ощущает приступ разочарования – как так, почему в день моей казни не гремит гроза, не ходят по земле торнадо? Но, с другой-то стороны, не слишком ли много я о себе понимаю, правильно я говорю?
Пам, как и обещала, составила меню моего последнего обеда. «Чик'н'микс: супервыбор», с жареной картошкой, ребрышками, мучным соусом и двумя мисками салата из капусты и морковки под майонезом. Какая она все-таки молодец – заставила здешнюю кухонную обслугу положить на донышки салатниц по кусочку хлеба, чтобы впитался лишний сок, и нижние кусочки остались хрустящими. Хотя наверняка насчет салата придумала не Пам, а матушка – потому что он полезен для здоровья. Девочки нынче вечером будут есть все то же самое, как раз когда меня прикрутят к кушетке. Я исполнил их желание: чтобы все выглядело так, как будто я просто гоняю где-нибудь неподалеку на велике.
В половине пятого меня отводят в уборную – облегчиться. И даже дают с собой копию «Ньюсуик» и сигарету «Мальборо». На душе у меня как-то пусто, как будто я под наркозом или типа того, но подобные маленькие знаки внимания все равно греют.
В «Ньюсуик» пишут, что в Мученио теперь самый высокий уровень экономического роста во всем мире, и миллионеров там теперь даже больше, чем в Калифорнии. На передней полосе фотография – выводок Гури швыряет в воздух купюры и веселится от души. Хотя не одними розами вымощен путь к славе: если прочесть статью до середины, то там пишут, что комитет по калифорнийской трагедии подал на них в суд за махинации со статистикой. Ну, что ж, узнаю старый добрый Мученио.
За час до казни мне предоставляется возможность сделать несколько личных телефонных звонков. Сперва я набираю номер Пам, потом домашний. Длинные гудки – должно быть, уже не застал. Удачи вам, девочки. Благословляю вас. Автоответчиков нет ни у той, ни у другой, так что я даже не могу оставить им коротенькое сообщение насчет того, что я их люблю или еще что-нибудь в том же духе. В каком-то смысле именно по этой причине мне хватает духу позвонить еще в пару мест.
Сначала я набираю номер Лалли, чтобы поскорее покончить с этим делом. Его секретарша уже почти успевает бросить трубку, но тут я говорю о причине, по которой звоню. Лалли в Мученио, на открытии новой галереи бутиков. Она переводит звонок к нему на сотовый. «А, Большой Человек!» – говорит он, едва услышав мой голос. Я даю ему то, чего он хочет. Я говорю, где спрятано второе ружье. И он принимает сей жест доброй воли с достоинством и благодарностью.
Следом я звоню Нэнси Лечуге. Господи, как же она удивилась, она даже пыталась говорить не своим голосом, так, чтобы я подумал, что набрал не тот номер.
– О господи, – говорит она в трубку.
– Да? – отвечаю я.
Ей много всякого пришлось пережить. И ее я тоже благословляю. В конечном счете мне кажется, она даже рада, что я ей позвонил. Зная, как она любит всяческую информацию, а также зная, что она всегда была президентом нашей подмывочной бригады, я просто уверен, что она была в восторге от того, что я ей пообещал. По большому счету я назначил ее главным координатором на сегодняшний Вечер Исполнения Желаний.
Следом мне приходит блажь позвонить Вейн Гури – она как раз должна мчаться на встречу с матушкой и Пам в «Барби Q». Я дарю ей то, чего она хочет больше всего на свете: если как следует вдуматься, то это у нее давно уже нельзя назвать желанием, это самая настоящая потребность. Под конец нашего с ней разговора она признается, что очень тронута, и обещает передать девочкам, что я их люблю. Наверное, это и есть то, что называется любовью: на наш, совершенно идиотский человеческий лад.
И наконец, мой последний звонок в этом мире: я набираю номер Тейлор Фигероа. Она берет трубку сама, и ее голос тут же уносит меня в совершенно другое место и время – влажное такое место, истекающее соком: если, конечно, с моей стороны не будет слишком большой смелостью позволять себе такие высказывания. И угадайте, что у меня для нее в подарок? Та самая сногсшибательная история, которой она давно дожидается. Она визжит от радости и обещает при случае тоже обо мне позаботиться. Причем голос у нее такой, словно она и в самом деле верит в то, что говорит.
Когда я вешаю трубку, появляются два охранника и капеллан и ведут меня в гримуборную.
– Не волнуйся, дорогуша, – щебечет гримерша, – сейчас мы тебя чуть-чуть подкрасим, и выглядеть ты будешь просто молодцом.
Другая дамочка шепчет:
– Вы будете чистить зубы? Вам понадобится зубная паста или у вас своя?
В ответ я просто прыскаю со смеху, и она озадаченно смотрит на меня. Потом до нее как-то что-то доходит, и она тоже начинает смеяться. Не все способны улавливать ироническую сторону вещей, вот что я для себя усвоил.
Потом приходит девушка с переносным таким пюпитром для письма и дает мне подписать бумажку об отказе от права на последнее заявление. Я ухожу тихо, совсем как Ласалль. Взамен я прошу ее об одном последнем одолжении. Она созванивается с продюсером, чтобы уладить вопрос, и в конце концов говорит, что все в порядке. Я могу предстать во время самого События без рубашки. Она ведет всю нашу компанию – пастора, охранников и меня – вдоль по ярко освещенному коридору в камеру казней. Ноги у меня вдруг становятся ватными, нападает слабость, знаете, как от больничных запахов; а когда я слышу музыкальную тему, которая играет в конце коридора, пастору даже приходится подхватить меня под руку.
Мы проходим через трансляционную, и представьте себе: судя по всему, в качестве общей темы для шоу они выбрали музыку, под которую по телику идет прогноз погоды. Терпеть ее не могу. Я иду, заткнув уши, пока мы не приходим в комнату с простыми белыми стенами, с окном и с местами для зрителей, совсем как в театре.
Я снимаю рубашку. Кожа у меня практически вся уже зажила: после артпроекта. Через всю грудь большими синими буквами я вытатуировал слова: «Me ves у sufres» – «Смотри на меня и мучайся». Тюремный врач помогает мне улечься на кушетке, которая, типа того, сделана по форме человеческого тела, совсем как в мультике, когда какой-нибудь придурок влетит в стену и после него остается точь-в-точь такое отверстие. Краем глаза я вижу в задней комнате Джонси. Наверное, караулит губернаторскую прямую линию. Губернатор теперь – единственный человек, который может все это остановить. Но ему для этого требуются чертовски убедительные доказательства. Когда я встречаюсь с Джонси глазами, он просто отворачивается. Нет, он не возле телефона.
