Вернон Господи Литтл. Комедия XXI века в присутствии смерти - Пьер Ди Би Си (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
– Мне кажется, Нэнси имела в виду, что основную ценность представляет история этого говна, – говорит Бетти, закашливается и гасит сигарету прямо о дорогу. – Говно как вещественное доказательство, понимаешь, авторские права на это говно…
– Милочка моя, – говорит Джордж, – золотая жила – это золотая жила, не важно, в говне она, на говне замешена или в говно завернута, а теперь, будь так добра, дай мне зажигалку…
– Черт, – восклицает Бетти, продираясь сквозь кусты возле нашей берлоги. – Такое впечатление, что тут уже кто-то был…
Но тут все расплывается, душа моя, мерцая, спускается обратно на кушетку, и я обнаруживаю, что все еще живой, что зубы у меня крепко стиснуты, а на губах – улыбка. Вот ёбаный наркоз, что делает. Я обвожу глазами полукруг и вижу, как охранники переглядываются и кивают друг другу. Все готово. Где-то вдалеке грохочет первый весенний гром, я поворачиваю голову и подмигиваю Элле сквозь стекло. А потом закрываю глаза. Я жду, когда меня позовет бездна, когда прохладный ток в моей руке сменится током ледяным или вообще ничем не сменится, а просто пропадет в одной гигантской вспышке, вместе со всем, что есть вокруг, вместе с этим неуклюжим распиздяем по имени я.
И вдруг сквозь окна и сквозь трещины в стене, вдоль по тюремным лестничным пролетам и по артериям трубопроводов мощно расползается и набухает канонада звуков, тысяча голосов, кулаков, шагов, которые все разом спустил с цепи какой-то невидимый режиссер. Я тут же распахиваю глаза, чтобы посмотреть, не Бог ли это – или дьявол – пришел забрать мою говенную душонку. Но вместо Бога в зал для свидетелей в сопровождении армии репортеров врывается Абдини. И вся тюрьма, должно быть, смотрит это сейчас в прямом эфире. В одной руке Абдини держит грязно-коричневый комок бумаги, а в другой – оплывшую свечу. Он подносит их к стеклу, он ноет и подпрыгивает. Это Кастеттов конспект, которым в тот судьбоносный день я подтер задницу.
– Результаты теста – положительные! – кричит он.
Где-то на заднем плане звенит телефон. Через минуту, вывернув шею, я вижу, как в зал вразвалочку входит Джонси и трясет головой. Он наклоняется над краем кушетки и прикладывает ладонь ко рту:
– Литтл, тебе пришло помилование.
Двадцать семь
Дамы разглядывают конверт так, словно перед ними тело мертвого ребенка.
– Наверняка какая-нибудь из этих итальянских машин, «Ромео и Джульетта» или как они там называются, – говорит Джордж.
– Я понимаю, – говорит Бетти, – но какой смысл присылать брошюру Дорис?
– Милочка моя, на конверте не написано Дорис, на нем написано Леона. Вот только адрес – Дорис.
– А почему?
Джордж качает головой.
– Ну, наверное, Лони просто хочется, чтобы мы были в курсе, что у нее теперь – спортивная машина.
Бетти поджимает губы и фыркает.
– Я понимаю, но почему бы ей в таком случае просто не прийти, как обычно, или хотя бы позвонить? Может, и в самом деле поехала ставить себе имплантанты…
Джордж выдыхает облако дыма, а под конец – еще и аккуратное колечко, которое медленно возносится над стоящей посреди ковра коробкой из-под нового пылесоса.
– Слушай, Бетти, только мне-то мозги не пудри, хорошо? Ты прекрасно знаешь, что и почему.
– О боже ты мой. – Бетти корчит сердитую гримаску. – Но ведь это же ее пра-пра-прошлый муж, и к ней самой эта трагедия не имеет никакого отношения…
Джордж закатывает глаза.
– Я понимаю, я прекрасно тебя понимаю, но ведь непременно найдутся такие люди, которые начнут задаваться вопросом: видимо, что-то в этом браке было не так, если муж начал бегать за мальчиками, – согласись, что даже для Мэриона Кастетта это уж слишком, не говоря уже об этом придурошном мозгоклюве, с которым он связался. И, черт тебя возьми, Бетти, как ты меня достала с этим своим вечным «Я понимаю»!
– Я понимаю.
Джордж щелкает зубами. Потом они смотрят друг на друга, и от злости и бессилия их начинает разбирать смех.
– Девочки, привезли! – кричит с кухни матушка. – На самом деле, смежный!
Она пытается следить за тем, чтобы уголки рта у нее были скорбно опущены, в знак скорби по Лалли, но глаза выдают ее с головой. Моей старушке просто нравится носить траур. Наверное, это одна из ее главных потребностей. Бедный старый котенок. Согбенный горем.
В гостиной вопит Брэд, так что я поскорей проскальзываю в кухню, где на скамейке лежит кипа всякой массмедийнои бумаги и дюжина контрактов, которые все шлет и шлет мой агент. На самом верху – присланная по факсу обложка журнала «Тайм», который выйдет на следующей неделе. Заголовок гласит: «Стул – на вынос!» На фотографии – высохшие остатки моего говна, завернутые в Кастсттовы конспекты, лежат на лабораторном столике. На заднем плане стоит Абдини и держит в руках записку, которую Хесус оставил в берлоге Кастетту и Дурриксу, любовникам и интернет-антрепренерам. «Вы, суки, говрили, что это любовь» – гласит записка его корявым детским почерком, с ошибкой в слове «говорили». Я опускаю глаза. Хотя, с другой стороны, своей запиской он, сам того не желая, послужил исполнению самых заветных желаний Кастетта и Дуррикса. Теперь у них будет столько мальчиков, что они даже и мечтать об этом не смели: в тюрьме. Хотя что-то подсказывает мне, что давать они теперь будут значительно чаще, чем брать. А если брать – то не так, как привыкли. Ну и хрен бы с ними. Как сказал бы сам Кастетт: «Нищему выбирать не приходится».
Чуть ближе к окну на той же скамейке лежит номер сегодняшней газеты, с заголовком: «Старое Доброе Дерьмо». На снимке – Леона, у Китера, с полными руками говна. Еще чуть ниже – статья про Тейлор. С ней все будет в порядке. Хотя бы делаться под себя перестанет, и то хлеб. Может, имплантируют ей новую силиконовую полужопицу, кто знает?
Матушка выталкивает меня на крыльцо, а потом – к скамеечке для желаний, где отирается старый служащий из морга.
– Дай пожать твою руку, сынок, – говорит он, – твой отец мог бы тобой гордиться.
– Спасибо, – говорю я, вдыхая запах ясного безоблачного дня.
– Да уж, мистер, такого поворота уж точно никто не ожидал. Поделись секретом, а?
– Я просто встал на колени и вознес молитву Богу, сэр.
– Вот это здорово, – говорит он и поворачивается к матушке. – И вот что, мэм, я думаю, теперь мы можем дать ход тому старому делу о получении страховки – тело теперь уже точно никто не найдет.
– Вот спасибо, Так, – говорит матушка и делает пасс над скамеечкой для желаний.
– Мистер Вилмер! – кричит с крылечка Джордж. – Вы подумаете, что можно будет сделать для этой бедной старушки из Накогдочеса…
– С удовольствием, миссис Покорней, а вы теперь поосторожней, послушайте старика.
Он уходит, а матушка, нахмурив брови, смотрит, как на подъездную дорожку вкатывают на тележке громоздкий короб с холодильником. Хмурится она от всей души, и не только потому, что она теперь дважды вдова, но и потому, что Леона объяснила ей, как это пошло и по-мещански – радоваться новым вещам. Надо просто делать вид, что это все ровным счетом ничего для тебя не значит: вот чему научила матушку Леона Дант. И еще – как закидывать голову назад, когда смеешься. Но меня на подобной мякине не проведешь.
Я перегибаюсь через скамейку и всем телом впитываю непропеченное матушкино тепло. Когда к нам выходят дамы, на той стороне улицы в окошке появляется миссис Лечуга. Она едва заметно делает ручкой, и тут я понимаю, кого не хватает в моей жизни для полного счастья – Пальмиры. Но, с другой стороны, не каждый же день человеку предоставляется возможность поиграть в «Опре» в пинбол.
