Заметки с выставки (ЛП) - Гейл Патрик (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Практически вся семья Рей от нее отреклась. Раз в неделю по пути на исповедь заходила крошечная мать и сидела полчаса плача, потом Рей вела ее обратно к лифту.
С Рей она поделилась давней мечтой о побеге из Торонто, о том, чтобы безвозвратно сбежать из душной, отсталой Канады и отправиться туда, где тепло и юг, к примеру, в Марсель или Малагу, где они могли бы быть экстравагантными, сумасшедшими и богемными. Как у Хемингуэя или Мейвис Галлант[51], где они точно вписались бы. Только для нее это было сном. В туманных общих чертах, но та часть ее, что была не совсем потеряна, все еще оставалась хорошо воспитанной, жестко выученной девушкой из Хейвергала. Рано или поздно она покинет Этобико и родителей, но только вляпается в замужество или, может быть, в работу и в другой Этобико, другой пригород, другую Канаду. Все, через что она прошла, не совсем еще подавило самонадеянную девичью уверенность, что в один прекрасный день у нее будет муж и собственная миленькая психованная семья. Когда у нее бывало отвратительное настроение, и когда Рей несла вздор о системе сигналов у скворцов и радиоволнах в кроватях, она знала, что выживет, вырвется отсюда и бросит бедную Рей гнить в аду.
Хорошие медсестры, Марси, ее медсестра, но также Бобби и Пэт были довольны ее прогрессом. (Пэт думала, что в этом ей помогало искусство, брала ее рисунки и относила психоаналитику куда-то на верхние этажи, а может куда-то вниз, для оценки). Но в плохие дни казалось, что она очутилась в мире, где правила изменились навсегда и где простые проявления хандры или мимолетной печали ставили против твоего имени громадные черные отметки, продлевая срок по ее приговору.
С нее сняли интенсивное наблюдение. В ванную с ней больше не ходили. Матери позволили принести (неправильную) одежду, чтобы она могла одеваться — кроме понедельников. Но всякий раз, когда она говорила о своих мечтах или о будущем, Марси или Бобби или Пэт обычно замечали: «Давай не будем бежать впереди паровоза. Как насчет еще одной миленькой картинки? Нарисуй мне свой дом в Этобико или нарисуй мне твоих маму и папу».
Рэй, однако, запала на мечту о теплом юге и приняла ее за своего рода обещание. Тут она проявила себя настоящей хитрюгой. Она все время повторяла, что им совершенно необходимо раздобыть свои паспорта, иначе они никогда не смогут вырваться на свободу. Рей уломала свою крошечную мать, чтобы та принесла ее паспорт. Совершенно бесстыдным образом задурила ей голову умными разговорами о том, что есть такой закон или что-то вроде.
У нее был паспорт, потому что все семейство Келли съездили в Ирландию на похороны бабушки и совершили паломничество в Нок. У Джоэни такого паспорта не было. Она дальше Америки не выезжала, но решила, что водительские права были бы неплохим началом. Так что, когда пришла ее очередь она вынудила сестру принести их. Тихоня Винни выглядела такой перепуганной в этом месте, что казалось благодеянием предложить ей нечто иное, о чем беспокоиться.
— У меня здесь нет ничего, что было бы мною, — сказала ей Джоэни. — Они хоть будут напоминать мне, кто я такая.
Этих слов вроде бы оказалось достаточно, чтобы предупредить вопросы Винни.
— Они лежат в моем комоде, — добавила она. — В маленьком выдвижном ящике справа.
Винни была явно в ужасе от того, что нужно поступить дурно, но чувство вины и впечатлительность были еще достаточно сильны, чтобы заставить ее сделать то, что сказали. Она была этакая Маленькая Мисс Совершенство, в которой обаятельное белокурое совершенство и уравновешенный, непритязательный ум сочетались таким образом, что, вероятно, ей казалось — Кларк недостаточно далеко от дома, чтобы дать ей возможность избавиться от этого ужасного пятна на ее праве жить такой жизнью, которую, как она чувствовала, она заслуживала. И если водительские права разведут их на несколько штатов между ними обеими — что ж, тем лучше. Или бедный ребенок просто испугался и чувствовал свою вину, когда с гордостью было объявлено, что теперь она встречается с Джошем МакАртуром, которого только что сделали капитаном хоккейной команды, и поэтому он пока что не собирается входить в дело своего отца?
— Думаю, я пока отложу свои планы насчет школы подготовки секретарей, — с гордостью выдохнула Винни, и Джоэни захотелось встряхнуть ее, простить, заплакать и закричать: «Нет! Беги со всех ног!» Но все, о чем она могла думать, так это только о клевом квадратике драгоценного картона, который Винни только что сунула ей в руку, и она ответила так безучастно, что родители обменялись взглядами, говорившими еще пока не время.
Рей была убеждена, что водительских прав будет вполне достаточно для того, чтобы канадские официальные инстанции в Нью-Йорке выдали Джоэни паспорт. Джоэни не хотелось ее разочаровывать, но она оставалась достаточно сообразительной, чтобы знать — возвращение прав в свое владение было чисто символическим действием, небольшим, но солидным клином между нею и ее мучителями. Фактом оставалось то, что необходимо было их согласие вместе с мнением красавчика-психоаналитика, прежде чем она сможет выйти на свободу и воспользоваться правами. Но она взяла за правило всегда иметь их при себе. Если только это был не понедельник.
Она училась у Рей. Она тоже потихоньку становилась хитрюгой. Кроме того момента, когда включали телевизор, единственными возбуждающими событиями за день были еда и раздача лекарств. Еще до того, как с грохотом поднимались решетки над раздаточными окошками, они уже слышали, как на нижних этажах еду загружают в кухонный лифт, и начинали выстраиваться в очередь со своими подносами. У самых продвинутых среди них, как у бедных собачек Павлова, даже начинала капать слюна. Еда была скучной и жирной, но, по крайней мере, могла хоть чем-то удивить; желатиновое желе разного цвета или — признак того, что лето превращается в осень — тарелка с серым или коричневым мясом вместо яичного салата на пару.
К приему лекарств тоже требовалось встать в очередь. Но здесь не было ни малейшего элемента неожиданности, лишь дребезжание тележки с лекарствами, но, судя по тому рвению, с которым большинство пациентов бросали все, чем занимались — даже если просто таращились на кусок стены, это мог бы быть августовский грузовичок с мороженым. Или, наверное, правильной аналогией была бы церковь, ведь многие из них на самом деле послушно открывали рты, еще только подходя к медсестре, а любая медсестра, что была на дежурстве по раздаче сладкого, прежде чем вручить бумажный стаканчик с водой, чтобы запить, клала таблетки прямо им на язык.
Согласно полученному ей воспитанию в церкви, показывать Богу язык означало отсутствие благоговения, а облатку клали в вежливо подставленную горсточку (в перчатке), так и здесь, с первого дня в очереди за таблетками, она рефлекторно протягивала руку и бросала таблетки в рот сама. Пэт, или Бобби, или Марси всегда ждали, пока она их проглотит, но никогда не просили открыть рот снова, чтобы проверить. Чисто случайно, когда как-то раз таблетка зацепилась за зуб, она чуть не задохнулась, зато обнаружила, что проще простого было бросать их в рот таким образом, чтобы спрятать за щеку. Оставалось только нахально сделать вид, что жадно глотаешь воду. Вкус все равно оставался мерзким и горьким, и не всегда было легко выгрести намокшие таблетки обратно. Вместо этого она научилась сначала делать ладонь как можно горячей и потной, чтобы таблетки прилипли. Потом она делала вид, что кладет их в рот, но, отвлекая медсестру нечастым и любезным «спасибо», брала протянутый бумажный стаканчик в правую руку вместо левой.
Рей частенько, особенно в выходные, когда не хватало персонала, исчезала куда-то по вечерам, обычно на какое-нибудь из ее тайных свиданий с мойщиком посуды или санитаром на отделении. Ей постоянно хотелось трахаться. Она занималась этим не просто для того, чтобы получать что-то взамен. Она была, по ее же собственному утверждению, в высшей степени сексуально озабочена. В этом она винила неестественно высокую концентрацию эстрогена, обусловленную тем, что так много женщин держали вместе взаперти в тесном душном помещении. Она говорила, что эстроген прямо плавает среди них вместе с запахами еды.
