Дом Кёко - Мисима Юкио (смотреть онлайн бесплатно книга txt, fb2) 📗

— Завтрак в час дня вовсе не декаданс. А вот сигарета перед завтраком — это не так уж вкусно. У неё явный привкус декаданса, — заметил Фрэнк.

Старуха, будто услышав нечто омерзительное, резко встала и удалилась.

— Вы всегда здесь завтракаете? — спросил Фрэнк.

— Нет. И такой поздний завтрак у меня не всегда. — Фудзико медленно произнесла это по-английски.

— Работа у меня по вечерам. Но я всегда прихожу в это кафе, а вас тут вижу впервые.

Тут Фудзико поняла, что эта встреча вовсе не случайна: похоже, он следовал за ней от самого дома. В затылке полыхнуло. Промелькнула мысль об ушедшей старухе, эта мысль оформилась словом «проститутка». Родилась и сразу исчезла странная идея, что, если в чужой стране бродить по дебрям большого города, легко свихнуться, займёшься и проституцией. Фудзико скрестила ноги. Сырая от дождя обувь сквозь чулки холодила икры.

— Я, когда прохожу мимо вашей квартиры, всегда думаю, что там Джимми, и по привычке хочу постучать. Но потом вспоминаю. Может быть, вы слышали, что однажды я постучал? Но сразу убежал, как озорник, который позвонил в чужую дверь. У меня своего рода лунатизм. Иногда не могу контролировать себя. Перед тем как зайти к вам, пожалуй, стоит обратиться к психоаналитику. Как это назвать? Я странно тоскую по этой квартире.

То был явный намёк на романтические отношения, но Фудзико с холодностью японской женщины, живущей за границей, ответила:

— Мы переберёмся на новую квартиру, а вы, когда Джимми вернётся, опять будете свободно заходить к нему. Что это у вас за газета? Я такой не видела.

— Печатное издание профессионального мира искусства. — Обескураженный Фрэнк развернул газету и показал Фудзико. — Посмотрите. Тут всё сленг, на котором говорят люди искусства, наверно, самая трудная газета для иностранцев. Как вы думаете, что такое Готэм? Это Нью-Йорк.

Одиночество на время отступило, и Фудзико оживилась. Казалось, оживление в ней растёт будто по шкале термометра. Они обсудили бродвейские пьесы и мюзиклы. Пьеса «Шёлковые чулки», которую в театре «Империал» давали с февраля этого года, — переработанный в мюзикл сценарий старого фильма «Ниночка», — одна из первых, что Фудзико посмотрела, приехав в Нью-Йорк. Подумать только, это единственный поход в театр вместе с Сэйитиро.

Потом она посмотрела больше двадцати разных спектаклей, но Сэйитиро не очень любил театр. Фудзико, которой отец присылал большие деньги на карманные расходы, ходила в театр с клиентами фирмы, которые путешествовали в одиночку, а потом везла их в ночной клуб, где ждал Сэйитиро.

Фрэнка поразило количество спектаклей, которые видела Фудзико, и что она покупала билеты, которые было очень трудно достать. Он намекнул, что мог бы помочь с билетами, и пересказал кучу сплетен, ходивших по гримёркам Бродвея.

От этих рассказов Фрэнк раскраснелся, заговорил быстрее, бурно жестикулировал. У театров на Бродвее мощный профсоюз, он заставляет нанимать много лишних рабочих сцены. Поэтому в спектаклях с большим количеством декораций пять-шесть человек двигают столы и стулья в антракте, а после этого убивают время за покером в гримёрных. У них и прозвище — «королевская семья». Или ещё — выпустили новый боевик, вечером во время премьеры в Бостоне повздорили режиссёр и сценарист. После поклона на сцене, не успел закрыться занавес, началась драка, несколько человек было ранено.

Фрэнк говорил всё быстрее, в его речи появилось больше жаргонных слов, и Фудзико с трудом улавливала смысл. Она время от времени, будто вспомнив что-то, кивала, но это не значило, что она понимает. За эти несколько месяцев заграничной жизни Фудзико хорошо усвоила правило: не давай собеседнику почувствовать, что его не понимают, надо только поддакивать.

Поток слов нёсся всё быстрее. Перед глазами — картинка с первых страниц старых учебников для иностранцев, где преувеличенно подробно изображали положение губ и языка при произнесении букв алфавита. Между тонких губ, как в часах с кукушкой, высовывается и снова прячется язык молодого мужчины. Широко распахнутые глаза. Один прищуренный глаз. Рыжеватые, длинные, сильно загнутые ресницы. Слова брызгами дождя назойливо били Фудзико в лицо. Почти бессмысленные, блестящие, сыпавшиеся, как из рога изобилия, слова: стоило подумать, что вот-вот они иссякнут, как взгляд извлекал из воздуха следующее слово, будто фокусник, достающий из пустоты игральную карту. И слова со звоном соединялись в длинную бессмысленную цепь. Поэтому в диалогах не хватало сути и было всё равно, слушают собеседники друг друга или нет, говорят или молчат. Время, заполненное словами, текло так же, как не заполненное. «Всё-таки этот человек иностранец».

Фудзико устала от этого шумного молчания. Уж лучше шагать одной под дождём.

Она сказала, что собирается за покупками на Пятую авеню. Фрэнк объявил, что у него после завтрака встреча на Мэдисон-авеню. Обеденный перерыв ещё не закончился. Они вышли на холод, некоторое время шли в толпе, сталкиваясь зонтами, затем расстались.

Сэйитиро дочитал длинное письмо от Кёко. В нём она сообщала о роковом для боксёра увечье Сюнкити, о том, что Нацуо ударился в мистицизм и перестал писать картины для выставки.

«Всё одно и то же, — прищёлкнул языком Сэйитиро. — Почему они так торопятся умереть? Осаму и правда умер. Но Нацуо! А тем более Сюнкити!»

Особенно Сэйитиро раздосадовали перемены в Сюнкити. Кёко подробно описала случай, что привёл к неожиданному и неизбежному результату. Но Сэйитиро считал это просто путём, который выбрал сам Сюнкити. Каким бы случайным ни выглядело свалившееся на него несчастье, человек сам определяет свою судьбу, надевает идущую ему одежду, попадает в ожидающую именно его трагедию — в этом Сэйитиро был твёрдо уверен. Но это была уверенность безучастного наблюдателя.

Смерть — нормальное явление, конец обязательно наступит. Как рассвет. Признаки крушения мира вечерами были налицо за каждым окном. Сэйитиро не нравилось, что Осаму, Сюнкити и Нацуо в такой ситуации торопились погибнуть. Личное «крушение мира», конечно, неотвратимо. И физическая, и духовная смерть разбивает мир, словно стекло. Все они выбирают одежду по себе. Но Сэйитиро раздражала такая уверенность. Он собирается жить вопреки своей уверенности. Без суеты, терпеливо жить, даже если крушение мира неизбежно: оно, как форменная одежда, идёт каждому. Для этого существует золотое правило — жить чужой жизнью.

Несмотря на это, он страшился оттенков личной трагедии, которые опутали Осаму, Сюнкити и Нацуо. В этом сквозили роскошь и пышность, отвергаемые им. Индивидуальность — вот что было для Сэйитиро традиционной роскошью и пышностью. Лишь он, надев скромный пиджак, должен жить в чужой роли, пусть это и бесплодно. Чтобы избежать пронзительных глаз бога смерти, он вынужден поступать как персонаж персидской легенды, прятавшийся в шумной базарной толпе.

Сэйитиро убрал дочитанное письмо в карман и перевёл взгляд на лежавшую рядом газету «Геральд трибьюн». Там крупным шрифтом напечатали статью, полностью противоположную идее крушения мира. «Американская экономика. Небывалый в истории расцвет!»

Америка, преодолев спад деловой активности тысяча девятьсот пятьдесят третьего и пятьдесят четвёртого годов (он был незначителен и не привёл к мировому кризису, как после Первой мировой войны), стремительно подняла экономические показатели. Доходы населения, предположительно, превышали триста миллиардов плюс двадцать миллионов долларов и достигли небывалого в истории рекорда.

Волны процветания докатились до Европы и Азии, мировая экономика взлетела на самый высокий послевоенный уровень. И, вопреки экономической теории Маркса, это доказывало способность капитализма возрождаться, как птица феникс.

Экономическая колонка «Геральд трибьюн» преподносила данные в виде статистических выкладок и подробных объяснений. Совсем как университетская газета, восхваляющая победу своей команды в футбольном матче.