Трактат о лущении фасоли - Мысливский Веслав (книги бесплатно без txt, fb2) 📗

— Что ж, кафе превращают случайности в судьбу? Это вы хотели сказать? — В ее голосе прозвучала насмешка.

— Возможно, — сказал я, также чуть насмешливо, хотя не собирался иронизировать. — Все зависит от того, что мы считаем таковым. Отчего же нельзя сказать, что вы пришли потому, что я вас ждал?

— Правда? — Она притворилась удивленной, но в глазах ее читалось недоверие.

— Разве это невозможно? Разве это противоречит здравому смыслу? Тем более что мы знакомы.

— Правда? — Женщина сделала большие глаза. Я думал, она рассмеется. Но моя собеседница погасла, словно задумавшись о чем-то. — Мне кажется, вы меня с кем-то путаете, — сказала она, помолчав. Я вас совершенно не помню.

— Как это? Мы ехали в одном поезде, в одном купе. Вы вошли в... сейчас... что это была за станция?

— Это невозможно. Я приехала на машине.

— На машине? — Я не столько удивился, сколько встревожился. — Но вы сидели напротив, у двери. У вас был большой черный чемодан. Я хотел помочь вам положить его на полку, но кто-то меня опередил.

— Мне очень жаль. Я вообще не пользуюсь поездами. Терпеть их не могу. Просто не могу ездить на поезде. Это убегающее назад безнадежное пространство за окном... К тому же с поездами у меня связаны не самые приятные воспоминания.

Она немного поколебала мою уверенность. Но я ей не поверил. Чувствовал, что она меня узнала и не сомневается в том, что это я. Может, она просто играет в какую-то игру, правил которой я не знаю. Или от чего-то защищается. Но от чего?

— А помните, несколько дней назад я сидел на скамейке в парке и курил. Вы подошли и спросили, нельзя ли присесть, потому что тоже хотели закурить.

Она засмеялась:

— Я не курю! И никогда не курила. Вы в самом деле с кем-то меня путаете.

— Как это? Вы не помните? — Я не сдавался. — Вы сказали, что на всех скамейках сидят некурящие. А уходя, поблагодарили меня.

— Можно попросить вас позвать официантку? — спросила она с легким раздражением. — Я бы съела свое пирожное и более не злоупотребляла вашим гостеприимством.

Она не оставила мне ни малейшей надежды. Я даже подумал — может, обратить все в шутку, сказать: извините, я пошутил. Иногда мне нравится наблюдать за тем, как люди реагируют в навязанных им ситуациях. Однако я не сомневался, что это была она. Я кивнул официантке, которая как раз вышла из подсобки. Та подошла.

— Скажите, какие у вас есть пирожные?

Через минуту она вернулась с подносом, полным пирожных, и я спросил:

— Какое вы хотите?

При виде пирожных в глазах женщины зажегся почти детский восторг.

— А какое вы бы посоветовали?

Я посоветовал то, которое обычно брал сам.

— А вы не будете возражать, если я возьму другое?

И взяла другое. Я заказал такое же. Она, видимо, поняла, в ее глазах что-то сверкнуло. Улыбнулась, но улыбка показалась мне натянутой. С такой же деланой беззаботностью она сказала, поедая, вернее, смакуя пирожное:

— Ах, как я вам благодарна, что вы позволили мне сесть за ваш столик. Сегодня мне так хотелось пирожного.

— Именно этого, — добавил я.

— Откуда вы знаете? Вы не могли знать, ведь вы предложили мне другое.

— Из вредности, — сказал я. — Точно так же, как вы из вредности не хотите вспомнить, что мы ехали в одном купе, что вы подсели ко мне на скамейке в парке, чтобы выкурить сигарету. И где бы мы ни встречались, вы станете отрицать, я знаю. Даже если бы я сказал, что вы мне снились, вы бы возразили, что это невозможно.

— Это как раз возможно, хоть и банально.

— Но каким образом, если, по вашим словам, мы никогда не встречались?

— Возможно, это единственная возможность вас вспомнить. — И она посмотрела на меня таким неподвижным взглядом, словно из него внезапно вытекла вся жизнь. Мгновение мы глядели друг на друга, потом в ее глазах вновь заискрилась улыбка.

— Пожалуй, сделаю исключение и побалую себя еще одним. — Она кивнула официантке. Когда та снова подошла с подносом, велела мне выбрать первому. После чего заказала такое же пирожное. — Видите, какая я обжора? Мне не следует, правда. Я никогда не позволяю себе больше одного... Это все из-за вас. Вы ужасный человек. Если бы я знала...

И с притворной обидой посмотрела мне в глаза, в которых я увидел будто бы тень страха. Но она тут же сказала:

— Я всегда потом жалею, когда иду у себя на поводу. Придется наказать себя за это второе пирожное.

— Наказать? И какое же наказание вы выберете?

— Пока не знаю. Что-нибудь придумаю. Ага, уже знаю! В следующий раз, когда я сюда приду, выпью только кофе или чай, а пирожное есть не стану. Будет мне урок. — Она почти радовалась предстоящему наказанию. — Или нет, даже кофе и чай не буду пить. Закажу стакан воды. Или нет, буду еще более строга. Закажу пирожное, но не съем его. Оставлю на тарелке. Или даже два пирожных, да, два пирожных, словно жду кого-то. А поскольку этот кто-то не придет, оба останутся несъеденными. — И она засмеялась, словно развеселившись от перспективы наказания. — Вы сами только что сказали, что мы всегда кого-то ждем, просто не всегда это осознаем. Так что, возможно, таким образом я хотя бы осознаю. Два пирожных, и оба останутся несъеденными.

А я как раз собирался сказать ей, чтобы она не наказывала себя, подумаешь — лишнее пирожное, тем более что это ничем ей не грозит. Она худая. Когда она вошла в кафе и начала оглядываться в поисках свободного столика, мне даже пришло в голову сравнение: она похожа на веточку в Вербное воскресенье. Но я подумал, что, возможно, она никогда такой веточки не видела, и предложил ей кофе или чая, извинившись, что не подумал об этом раньше.

— Ах, нет, спасибо, — ответила женщина, все еще смеясь. — Это испортило бы вкус пирожного. Я никогда не запиваю пирожные ни кофе, ни чаем, вообще ничем. — И, не переставая смеяться, она протянула руку за салфеткой, рукав ее блузки немного задрался, и над самым запястьем, примерно вот здесь или чуть выше, я увидел несколько цифр, будто выведенных на коже чернилами или химическим карандашом. Это длилось мгновение. Женщина выхватила салфетку и, одернув рукав, поднесла к губам.

Мне не следовало этого замечать, потому что не все следует замечать, особенно если ты мужчина, а перед тобой женщина. Не всё человеку в себе по душе. Не всё мы в себе принимаем. Кое-что хотели бы подправить. Но поскольку это невозможно — согласитесь, милосерднее, по крайней мере, делать вид, что мы этого не замечаем. Видимо, моя собеседница догадалась, что я увидел, и пояснила:

— Ах, это еще с детства осталось. — Она смутилась, а может, испугалась, потому что отвела взгляд и стала рассматривать кафе. И только через некоторое время вернулась к пирожному, едва касаясь его кончиком ложечки. — А знаете, — сказала она, поднося ложечку к губам, — о чем я чаще всего мечтала в детстве? Наесться пирожных.

Я засмеялся. Видимо, смех мой прозвучал неискренне, потому что на ее лице не было и тени улыбки.

— Я и не думала, что, когда у меня будет возможность осуществить свою мечту, придется себе отказывать. — И женщина снова стала рассматривать кафе, загляделась на что-то, а когда снова принялась есть, а точнее скрести ложечкой пирожное, то словно полностью отдалась этому занятию. Вдруг она оживилась и, будто не желая мне уступить, заметила:

— То первое пирожное, которое выбрала я, было лучше.

И мы принялись спорить, какое лучше — то, которое выбрала она, или то, которое выбрал я. А вы знаете, что это такое — споры о пирожных. Точно речь идет о чем-то очень важном, а ведь это всего лишь пирожное. Точно мы испытываем себя, а ведь это всего лишь пирожное. Мы стали вспоминать самые вкусные пирожные, которые ели в своей жизни. В основном она вспоминала, где, когда и какие — и все оказывались лучшими. Хотя предыдущее тоже было самым лучшим, но следующее оказывалось еще лучше, а то, что после него, своим совершенством будто затмевало все прочие. Я даже попытался представить себе ее ребенком, чья мечта наконец сбылась — так жадно она вспоминала все эти свои пирожные.