Завидное чувство Веры Стениной - Матвеева Анна Александровна (книги бесплатно .txt) 📗
– Уходим по одному, – шепнул Степан Ильич и стартовал первым, небрежно насвистывая. Вера посидела на скамейке пару минут, умудрившись за это время выкинуть из головы коллекционерскую чушь и сосредоточиться на главном.
Зависть, как обычно, пыталась перетянуть всё на себя – но Вера почувствовала, что впервые в жизни может дать ей отпор. Странно, что она столько лет сидела на ящике с сокровищами и не догадывалась в него заглянуть. Учитель, «стульчак», консультант… Почему ей раньше не приходила в голову светлая мысль стать экспертом? Да не таким, чьи решения подвергаются сомнениям, а то и судебным разбирательствам! Эксперт-искусствовед В. В. Стенина никогда не допустит ошибки, а юная Лара станет её верной помощницей, продолжательницей семейной традиции. Естественно, для начала нужно будет получить диплом искусствоведа (и снова – «Здравствуйте, господин Курбе!»), потому что ни один нормальный клиент не поверит историям о «говорящих портретах» и «пахнущих натюрмортах»: в лучшем случае припишут к странностям, в худшем – Сибирский тракт, областная психбольница. Диплом прикроет все Верины секреты и Ларины заскоки надёжно, как щит!
В таких приятных мыслях Вера дошла почти до самого дома Лидии Робертовны и вдруг вспомнила – у них нет ни молока, ни хлеба. Поезд – завтра вечером, Ларе можно будет сварить молочный суп на обед, она его любит. Тогда нужна ещё мелкая вермишель, «паутинка». Вера повернула на соседнюю улицу к магазину – и вдруг увидела знакомое лицо. Среди фотографий эстрадных артистов, отфотошопленных до состояния вечной молодости, висела элегантная чёрно-белая афиша с автопортретом Бори Б. – того художника из юности.
Крик чайки, два тела, похожих на трупы в прозекторской… «Выставка работ Бориса Б. Автопортрет и другие истории в галерее Горячевой», – прочла Вера. Если верить афише, открыто у них до восьми, а галерея Горячевой – рядом с магазином.
Купленные продукты Вера спрятала в сумку, порадовавшись, что взяла с собой такую вместительную. Разве что пакет молока не давал закрыть «молнию» и упирался в подмышку.
В галерее Горячевой – чистом и пустом, не считая охранника и картин на стенах, помещении – бродил единственный посетитель, мужчина в возрасте за сорок, от которого даже на расстоянии долетал затхлый запах одиночества. Мужчина медленно переходил от холста к холсту, и Вера, чтобы не столкнуться с ним, пошла в обратном направлении. От новых работ – к ранним.
Выставка состояла из двух частей – это были автопортреты и… мальчики. Вера начала с мальчиков и почти сразу же поняла, кого напомнили ей эти полуодетые дети, пойманные в сомнительных позах. Бальтюса с его «лолитами»! Колорит, сюжет, та же умышленно-театральная композиция. Только вместо Бальтюсовых котов у Бори были собаки, а вместо «лолиток» – мальчики. Один из них, в рубашке, но без штанов, томно выгнувшись на стуле, сказал Вере то, что она и так уже поняла:
– Ну да, я нравился мастеру, а что такого?
Борино искусство вытащило наружу предпочтения, так тщательно скрываемые в юности. Неудивительно, что ночь с Верой стала для него испытанием – а тот крик чайки… вдруг это был плач?
– Вряд ли, – зевнул мальчик с другой картины и снова уткнулся в компьютер, где мерцала заставка с Бориным лицом.
Автопортреты, к которым Вера перешла с облегчением – педофильские полотна показались ей омерзительными, хотя сделаны были мастерски, и это расстраивало ещё сильнее – охватывали последние двадцать лет Бориной жизни. Он, как вспомнила Вера, и начинал, кажется, с автопортретов: своё лицо было ему интереснее всех прочих. Во всей истории искусств, пожалуй, только Рембрандт писал такое количество автопортретов – и Фрида Кало. И Дюрер.
От работы к работе Боря всё молодел – это потому, что Вера шла по выставке неправильным маршрутом. Первый на пути – недавний, судя по датировке, – представлял одутловатого лысого мужчину, уже ничем не напоминавшего подростка, каким Боря выглядел лет до тридцати. Парафиновый мутный взгляд, под носом – жёлтые усы, похожие на клок тюфячной ваты.
– Ты тоже не особо выглядишь и поправилась, – огрызнулся Боря-с-портрета. Вере не хотелось с ним разговаривать, к тому же одинокий посетитель был от неё на расстоянии метра. Она кивнула постаревшему художнику и перешла к другой работе – здесь Боря был запечатлён с посмертной маской Пикассо в руках. Боря с котом, Боря – в рифму – на берегу моря, сразу три Бори в образах Геры, Афины и Афродиты (и как это Стенина проглядела его женскую сущность?). Автопортреты лопотали и бурчали, и, поскольку голоса у них были примерно одного тембра, звучание складывалось в спетый хор.
Одинокий посетитель поравнялся со Стениной – этого любителя искусств можно было без всяких кинопроб утверждать на роль убийцы. Тяжёлый взгляд, меховые брови, рот, словно застёгнутый на «молнию»… К тому же шёл он как-то странно и шевелил пальцами, как будто разминался перед нападением.
Вера оглянулась на охранника – но тот всем своим видом воплощал безмятежность. До выхода было рукой подать – и всего три недосмотренных портрета на стене. Боря в чёрной шляпе, Боря верхом на стуле и …Боря с Верой Стениной.
Она сразу же узнала себя в перепуганной девочке с румяными щеками, которая сидела на диване, поджав под себя ноги. Боря, закинув ногу на ногу, внимательно вглядывался в шахматную доску – она лежала между ними как меч в средневековом романе. Из фигур выложено слово: «Нет».
– Привет, – пискнула Вера-с-картины.
Реальная Вера не успела ответить, потому что в галерее Горячевой завыла сигнализация, – и едва ли не громче закричал человек.
– Убери его от меня! Убери! – вопил срывающимся голосом подросток, и Вера не раздумывая бросилась к картинам с мальчиками. Человек с меховыми бровями снял штаны и всем телом прижался к портрету, будто к живому существу. По лицу нарушителя разливалось блаженство – как краска из опрокинутой банки.
Охранник вскочил, выронил из рук чашку, зачем-то начал её поднимать… Владелица галереи, кем бы она ни была, любила сэкономить рублик – охранник был старым, толстым дедушкой. Не охранник, а сторож.
Стенина размахнулась, как юный Давид, и ударила сумкой с продуктами по носу «убийцы» – хотя какой уж он там убийца, обычный извращенец… Пакет с молоком, разумеется, лопнул – и на любителя мальчиков пролился белый дождь. Извращенец поскользнулся, упал и даже не пытался встать – поджал под себя ноги в грязных ботах, закрыл рукой голову. Покорно ждал, пока начнут пинать в живот… Удивительно много молока помещается в стандартном пакете – хватило на любителя мальчиков, залило пол и, к сожалению, картину. Мальчик молчал: портрет был испорчен.
Зато сторож пришёл в себя – трясущимися пальцами набирал какой-то телефонный номер, кричал, как перепуганный попугай. Вера смотрела на человека, лежащего у её ног, чувствуя к нему жалость и отвращение: в равных пропорциях это было почти непереносимо.
Она хотела уйти, но её остановил сторож – он на глазах обрастал уверенностью в себе, так что стало понятно, каким образом ему досталась эта работа. Уже не старый толстый старик, а склонный к полноте мужчина в самом благонадёжном возрасте схватил Стенину за руку:
– Сейчас приедет хозяйка, надо решить, что делать с картиной.
– Но мне домой нужно… Ребёнок один, голодный.
Сторож вдруг выпустил её запястье, ринулся к выходу – судя по всему, он, как собака, заранее чуял приближение хозяев. И точно – через минуту в галерее появилась довольно упитанная женщина в белом пальто. Точнее, в белоснежном! Вера только в модных журналах такие видела. Пальто выделялось даже на фоне белых стен галереи – они вдруг стали желтоватыми, как кипячёное молоко.
– Горячева, – представилась женщина, по-мужски пожав руку Вере, и тут же проследовала вперёд, к лежащему на полу телу, которое можно было принять за инсталляцию.
– Вы его убили, что ли? – нервно спросила Горячева.
– Да вроде бы дышит, а вот картину – убила точно.
– Боже мой! – воскликнула хозяйка, увидев поруганного мальчика. – Женщина, вы что натворили? Это же искусство! Вы представляете себе, сколько стоит такая картина?
