Завидное чувство Веры Стениной - Матвеева Анна Александровна (книги бесплатно .txt) 📗
Вот так и эта несчастная Лена была связана в памяти Веры с давнишней фразой Сарматова – ведь первое, что он сообщил о жене Славяна, была её прискорбная фригидность. А ведь чья бы, как говорится, корова, – думала теперь Стенина, по-прежнему отчаянно улыбаясь.
Лена сполоснула руки под краном и взбила влажными пальцами свою гриву. Это была, честное слово, совсем другая женщина – почти не напоминавшая прежде арендовавшую тело домохозяйку. На ногах её были ярко-красные сапоги, на которые отважилась бы не всякая юная девушка, а под шубкой дышало что-то шёлковое.
– Меня почему-то никто в последнее время не узнаёт, – самодовольно сказала Лена. Она явно ожидала комплимента – как сдачи с крупной купюры, но Стенина скорчила недоумённую гримасу, которая ей обычно удавалась.
– Мы же виделись с тобой пару раз, да? – уточнила Вера. – Странно, что ты вообще меня запомнила.
– Да трудно было не запомнить. Славка делал повтор с твоего портрета – в берете. Который Вадим писал. Но ты, конечно, очень изменилась с тех пор.
– Спасибо за честность, – сказала Вера. – Ты, кстати, не видела тут где-нибудь высокую девушку? Смуглую такую? В слезах?
Помотав головой в ответ на «высокую» и «смуглую», Лена отозвалась на уточнение «в слезах».
– Слушай, кажется, видела! Полчаса назад, на втором этаже. Я же тут рейс встречаю – муж из Франкфурта прилетает.
Лена торопилась рассказать Вере как можно больше – на пути к эскалатору закидывала её словами, как будто камешками:
– Мы со Славой давно развелись («и с удачей расстались», – в мыслях добавила Вера). Я теперь сама рисую, натюрморты – недавно была выставка в ресторане. Алиска учится в медицинском, Ваня окончил юридический, Даша в Англии. А у тебя что нового?
– Да у меня, не поверишь, всё старое, – созналась Стенина.
Лена зачем-то чмокнула её в щёку, и Вера так растерялась, что машинально спросила:
– А как Слава, не знаешь?
– Сидит Слава! – басом сказала Лена. И запахнула шубку игриво, как ещё одна Елена – Фоурмен.
– Внимание, – вмешался в разговор громкий женский голос, – совершил посадку рейс авиакомпании «Люфтганза» из Франкфурта.
Красные сапоги замелькали в толпе встречающих, а Стенина поднялась на второй этаж, размышляя о том, как просто сделать женщину счастливой: нужно лишь взять и поменять всю её жизнь. И ещё – о том, что верить в своего мужчину недостаточно. Даже к самой крепкой вере должен прилагаться талант.
Вера выглядывала Евгению, – но увидела вместо неё Серёжу с Ларой: они сидели в зале ожидания и пили чай из термоса, как туристы советских времён.
…– Ничего мы с тобой не успели, – грустно сказала Лидия Робертовна. – Ты хоть фотографии посмотри, Гера снимал тем летом.
Она вручила Вере какой-то конверт и ушла за ширму – такая вдруг старая, маленькая… Питается исключительно музыкой и верит, что сын – в порядке, просто живёт далеко.
– Но ведь жадная при этом, – ворчала мышь, – помнишь, подарила тебе при знакомстве утягивающие трусы и сломанную цепочку?
– Да уймись ты наконец, – прошипела Стенина, и Лидия Робертовна спросила:
– Неужели Лара проснулась?
Вера достала фотографии из конверта, с досадой вспомнив при этом загубленные сарматовские экземпляры – два из пяти можно было смело выбрасывать. Хорошо хоть впереди полтора дня в поезде – за это время надо придумать для Сарматова что-нибудь убедительное.
Первый взгляд на снимки – до обидного незнакомые! – и вот она уже напрочь забыла про Сарматова и перенеслась в чёрно-белое лето тысяча девятьсот девяносто уральского года. Раскладывая фотографии на одеяле как пасьянс, Вера шла рядом с Герой к своему дому. Это была дорога от автобусной остановки, заснятая в деталях и мелочах: погнутый светофор, знакомая щербина на асфальте, гараж с буквами «Пакля». От снимка к снимку Вера узнавала дорогу фотографа – он приближался, намеренно фиксируя свою тень, которая торчала в кадре, оставаясь единственным Гериным портретом.
Это была прекрасная, но не понятная никому, кроме Стениной, выставка. Возможно, что прекрасной она была именно поэтому.
– Лидия Робертовна, вы спите? – шёпотом спросила Вера.
– Да я никогда по-настоящему не сплю, – ответила свекровь.
Они просидели в кухне почти до утра. Лидия Робертовна рассказала, как у неё оказались последние Герины снимки – он зачем-то оставил их в квартире на Бажова, а потом они случайно попали в коробку с документами и переехали в Питер вместе с паспортом, трудовой книжкой и пенсионным удостоверением. Говорила в основном свекровь – вспоминала свою бедную свердловскую юность. Они с подругой снимали угол в частном секторе на Красноармейской – рядом с ними жил профессиональный вор. Однажды подруга уронила их единственный ключ от комнаты в зловонную дыру сортира, и вор, проникнувшись бедой соседок, на глазах подобрал к замку отмычку. «Пальцы у него гибкие, как у Ван Клиберна», – мечтательно сказала Лидия Робертовна, на глазах молодея от воспоминаний… Стениной хотелось спать, этот бесконечный день выпил её, вытряс все силы – как молоко из пакета. Но при этом ей хотелось слушать Лидию Робертовну – и пока та не опомнилась, что ночь прошла, они сидели в неуютной кухне…
Поспали всего час, до восьми, потом проснулась Лара и затребовала манную кашу с вареньем. Лидия Робертовна безропотно отправилась за молоком, а Стенина открыла крышку пианино – и погладила гладкие желтоватые клавиши. Попыталась сыграть гамму – единственное, что помнила из детства, но пальцы не слушались. Человек может начать рисовать в тридцать лет и написать первый роман в пятьдесят – но никогда не станет хорошим музыкантом, не пережив обучающей каторги в детстве.
– Жаль, что вы не сыграли мне Шумана, – сказала Вера на прощание, когда Лара уже сбежала вниз по лестнице и хлопнула дверью парадного. Провожать их на вокзал никто, естественно, не собирался.
– А я его больше не играю, – сказала Лидия Робертовна. – Не могу я с тех пор Шумана…
В поезде Лара прилипла к гейм-бою (бабушка подарила ей на прощание картриджи с играми, обговорёнными и утверждёнными заранее), а Вера вновь извлекла из небытия (точнее, из чемодана) свой диплом. Попыталась слиться в научно-исследовательском экстазе с Гюставом Курбе, но, увы, экстаз не задался, все мысли были о Лидии Робертовне.
«Интересно, какой я стану к этому возрасту?» – ёжилась Стенина, глядя в грязное окно поезда и ничего не видя, как сквозь чужие, «толстые» очки. Соседка по купе безуспешно пыталась завести с ней разговор и теперь обиженно перелистывала страницы «Космополитена». Парень на верхней полке спал, спускаясь вниз только для перекура – ноги в носках появлялись над Вериной полкой так внезапно, будто там вздёргивался висельник.
«А Юлька какой будет в старости? Наверняка самой симпатичной из всех бабулек. Я-то пойду морщинами и, безусловно, облысею. И характер прокиснет – бедной Ларе придётся сдать меня в старушатник».
Вере стало так жаль себя, что она уснула, даже не сводив дочку в туалет, – как выяснилось наутро, это сделала сердобольная соседка. И она же угостила девочку домашними пирожками с капустой – добрая попалась женщина! Бессовестная мать спала всю ночь крепчайшим сном – под утро ей привиделся Сарматов в образе Гюстава Курбе, и она проснулась с чувством, как будто её обокрали. На соседней полке умытая и причёсанная Лара щебетала с соседкой – косы у дочки были аккуратными, как колосья на гербе Советского Союза. Парень-висельник сошёл с поезда ранним утром, а соседка покинула их часа через три. На свободные места попутчиков не нашлось.
Приехали утром, за окном было столько снега, что смотреть нестерпимо. Васнецов. Куинджи. Рерих. У Веры ломило под веками.
На перроне их встретил Сарматов.
– Конвертики не забыла? – первым делом спросил он.
– Привезла, но есть одна проблема.
Сарматов выронил чемодан.
– Что не так?
– Потом поговорим, я при Ларе не хочу.
Он мужественно держался, пока ехали в машине, но стоило Ларе забежать в родной подъезд, схватил Веру за руку:
