Приходи в воскресенье - Козлов Вильям Федорович (читаем книги онлайн TXT) 📗
— Я понял, что вы победили, — просто сказал Архипов. — Хотя бы и такой ценой. Понял это на бюро горкома партии.
— Зачем же вы тогда заново переоборудовали формовочный цех?
— В отличие от вас, я привык выполнять приказы. И ради бога, не подумайте, что я это сказал вам в осуждение.
Мы помолчали. В искренности Архипова я не сомневался. Сомневаться не сомневался, а вот его совсем перестал понимать. Да, он мне никогда не вставлял палки в колеса, это верно, но и не помогал. Будто зритель, держался в стороне и наблюдал за событиями, спокойно дожидаясь, чем все это кончится. А когда кончилось тем, как он и предсказывал, Архипов не стал злорадствовать. И вот теперь, когда ему представилась возможность пойти в гору, он не воспользовался и этим. Хотя, пожалуй, кто-нибудь другой на его месте сейчас лез бы из кожи, чтобы показать себя с самой выгодной стороны. И я напрямик спросил его:
— У вас сейчас есть все шансы стать директором завода, почему же вы не хотите проявить себя?
Архипов рассеянным движением дотронулся до своих выгоревших на солнце светлых усов, будто хотел их пригладить, да раздумал, легкая тень пробежала по его лицу. Он отвернулся и с минуту молча смотрел на Ловать.
— Я не хочу быть директором, — наконец сказал он. — Лишать чести другого — значит не иметь своей… Я убежден, что вас восстановят в должности, а я — реалист и знаю свои возможности. Лучше быть хорошим главным инженером, чем плохим директором… У меня бы, например, никогда не хватило смелости на то, что сделали вы, даже если бы я был убежден в своей правоте. Вы творец, а я — исполнитель.
— По-моему, вы наговариваете на себя, Валентин Спиридонович.
— Я поверил в вас, когда осмотрел поселок… Завод будет выпускать такие дома. И очень скоро. Теперь я в этом не сомневаюсь. Вы с Любомудровым победили.
— О какой победе вы говорите? — возразил я. — Меня сняли с работы, дали строгий выговор и грозят привлечь к судебной ответственности за незаконное расходование государственных средств… Поистине пиррова победа!
— Я сначала считал вас, извините, недальновидным человеком… И я искренне рад, что ошибся. Недальновидным оказался я. Теперь… теперь я восхищаюсь вами! — окончательно смутил меня Архипов. Я даже подумал: уж не разыгрывает ли он меня? Настолько несвойственно было ему подобное проявление чувств. Но Валентин Спиридонович был серьезен и задумчив. И в глазах его не было и тени насмешки. Казалось, он сейчас испытывал облегчение, как человек, решившийся высказать то, что его уже давно тревожило.
— Спасибо на добром слове, Валентин Спиридонович, — тепло сказал я.
— Вам спасибо, — улыбнулся он, — за великолепный урок.
Уже прощаясь, он вдруг вспомнил:
— У вас один дом не достроен… Я распорядился, чтобы вручную отформовали недостающие панели. Формы-то я не отправил в переплавку… И в экспериментальном цехе оставил все как есть… На днях вам привезут детали.
Я от всего сердца пожал Архипову руку: нехватка панелей была нашим больным местом. Неопытные рабочие, собирая блочные дома, разбили несколько панелей, и из-за этого один дом был не достроен. Мы с Любомудровым уже смирились, что наш поселок будет с изъяном. Даже собирались вообще этот дом разобрать, чтобы не портил перспективу, а теперь мы его за несколько дней восстановим. Это был поистине царский жест со стороны Архипова!
Петя Васнецов как-то нехотя тронулся с места. Во время беседы с Архиповым я несколько раз ловил на себе его смущенные взгляды. Вот чудак! Считает, что если возит Архипова на директорской «Волге», значит, изменил мне.
Разговор с Архиповым взволновал меня. В приподнятом настроении я сел за руль «газика» и поехал в Стансы, чтобы сообщить приятную новость Любомудрову.
Я стоял под шумящей березой и следил за сборкой фасада последнего дома в Стансах. Подъемный кран подавал огромную панель рабочим, которые устанавливали ее в гнезда. Два сварщика стояли на стене, дожидаясь, когда можно будет сваривать железную арматуру. После гибели Васи Конева эта операция всегда вызывала у меня тревогу. И хотя я предупреждал рабочих, чтобы держались подальше от косо повисшей над коробкой дома деталью, некоторые забывали и лезли прямо под покачивающуюся над их головами панель. Я злился и кричал, чтобы отошли в сторону.
Наконец крановщик подал деталь на место, и сварщики, прикрыв лица выпуклыми квадратными щитками с темными стеклами, приступили к сварке металлических стержней. Яркий свет вольтовой дуги затмевал солнечный блеск. Когда умолкал треск электросварки, раздавалось удивленное птичье щебетанье. Несмотря на шум механизмов и присутствие людей, птицы почему-то не улетали из березовой рощи, где возник новый поселок. Однажды утром, в каких-то пяти метрах от автокрана, я увидел на сосне белку. Блеснув черными бусинками глаз, она по восходящей спирали взлетела на вершину, а оттуда рыжим комочком перенеслась на березу и затерялась в яркой желтой листве, уронив на землю несколько сухих листьев.
Мне часто приходилось задерживаться на стройке до сумерек, и я оставался ночевать в старом поселке. Каждый день тащиться на «газике» в город надоедало. Приютил меня колхозник-пенсионер Андрей Иванович Филиппов, что жил в старом маленьком доме на берегу речки. Было ему под восемьдесят, но старик держался еще на редкость бодро. Раньше всех приходил на стройку и грузил строительный мусор на скрипучую телегу, запряженную гнедой лошадкой с белой звездой на лбу. Будучи мужиком хозяйственным, Андрей Иванович все, что могло гореть, сваливал в кучу у себя во дворе, а остальной строительный хлам отвозил в овраг. Старуха его умерла несколько лет назад, и он один вел свое немудреное хозяйство. Иногда к нему приезжала из города дочь Анастасия, которая жила с мужем и двумя детьми. В эти дни старик даже обедать не ходил: дочь занималась уборкой, стиркой и другими хозяйственными делами. «А когда женщина вся в домашних хлопотах, ей лучше на глаза не попадаться», — говаривал Филиппов.
Я его дочь раза два видел. Действительно, женщина энергичная и суровая. Грязь в доме она терпеть не могла и все лишнее безжалостно выметала и выбрасывала вон. И часто Андрей Иванович, после того как Анастасия уезжала в город, ворча, бродил по дому, разыскивая ту или иную вещь.
И хотя под утро становилось холодно под ватным стеганым одеялом, которое заботливо предложил мне Андрей Иванович, я все еще спал на сеновале. В избе Филиппова поселились сразу два сверчка. И лишь солнце садилось за рощей, как они начинали соревноваться друг с другом.
Проходя ранним сентябрьским утром по поселку, я мог с удовлетворением сказать самому себе, что усилия моих товарищей и мои усилия не пропали даром: новый поселок радовал глаз. Ни один дом в нем не был похож на другой. Когда-то в глубоком детстве в доме моей бабушки я случайно увидел одну книгу, названия не помню, потому что мне тогда было лет пять, но иллюстрации этой старинной книги врезались в память на всю жизнь. На развороте была цветная вклейка: чудесный город на берегу моря. Красивые разноцветные дома лепились на скалистом берегу. На синей глади моря застыли белые шхуны и яхты. Над вершинами гор — пышные белые облака. Почему-то эта картинка из далекого детства всегда ассоциировалась у меня с представлением счастья на земле.
Поселок радовал меня, поднимал настроение, я как бы ощущал в эти минуты смысл своей жизни. Вот таким я и видел его в своих мечтах, когда Любомудров впервые показал мне проекты, таким я видел его в тот январский морозный день, когда мы с Ростиславом Николаевичем бродили в Опухликах по белому лесу…
И вот поселок Стансы почти готов! Он органически вписался в окружающий пейзаж. Пусть теперь приезжает любая комиссия, хоть сам министр, и смотрят на него… Я теперь знал, что это лишь начало. Будут построены десятки поселков, тысячи… И они будут не похожи один на другой. Все разные, неповторимые, как и сами люди.
В полдень на такси в Стансы прикатила Валерия Григорьевна. Стройная, элегантная, с пухлой коричневой сумкой в руке, она направилась к нам. Машину она не отпустила, и водитель, поставив ее в тень под березу, вышел покурить. Любомудров спустился сверху, где он вместе с плотниками впрессовывал выскочившую деревянную балку в железобетонную панель фасада нового дома, и, густо покраснев, поспешил навстречу. Валерия Григорьевна впервые приехала сюда, и он явно растерялся.
