Собаки и другие люди - Прилепин Захар (онлайн книги бесплатно полные TXT, FB2) 📗
Здесь перестала лепиться к лицу паутина лосиных блох; а о том, кто может таиться в этой траве, я не думал.
Змей у нас водилось предостаточно, но это ж надо было, чтоб судьба расстаралась и подгадала такую встречу; к тому же я был в плотных ботинках и в брюках из крепкой ткани.
– Ни добрые, ни злые люди, Кай, не ходили здесь очень давно, – поделился я громко. – Быть может, лет сто.
Кай мельком взглянул на меня, но, так как хвост его свисал вниз, я не увидел за травой, ответил ли он мне.
Густые травы постепенно сменил кустарник, и я убеждённо сказал себе, что знаю его на вид – те же дикие кусты росли за домом бабушки Екатерины Елисеевны.
«…остался последний рывок: ставь, дочка, чайник на плиту».
Кусты оказались упругими и привязчивыми. Раздвинуть их, чтоб сделать шаг, стоило некоторого труда.
В очередном поединке я бросил свой букет, и работал теперь уже двумя руками.
Потом, решив, что обходить эти кусты будет проще, я сдвигался то влево, то вправо. Кай тоже перебегал с места на место – он любил простор и полёт, а тут ему надо было подставлять бока и корябаться.
Усугубляло наше положение то, что в прогалах меж кустарником почва была кочковатой, как на болоте. И хотя земля между кочек не источала влагу, она всё равно была раздражающе мягкой – несколько раз я уходил вглубь по самое колено.
Некоторое время я перепрыгивал с кочки на кочку, уже не находя это смешным, но надеясь, что вскоре эту дурную местность сменит новая. Сердце уже тосковало по мшистым опушкам и зримому простору хотя б на дюжину уверенных шагов.
Однако кустарник становился всё гуще.
«Ничего, – повторял я себе. – Ничего… Скоро уже мелькнут меж кустов деревенские огоньки, и тогда…»
Обходить кустарник не было уже никакой возможности: он рос повсюду.
Я продирался сквозь него.
Сначала с ощущением упрямой убеждённости.
Затем с чувством порывистой ярости.
Понемногу оно сменялось остервенелым отчаяньем.
Кай, не порываясь искать путей самостоятельно, дожидался, пока я выломаю прогал, и поспешно продвигался вослед за мной, изгибаясь белым гибким телом.
Кустарник тут же смыкался за нами.
Я был всерьёз обозлён – но не ругался вслух, сберегая силы и бешенство.
Однако то, что казалось мне густым кустарником ещё минутой ранее, вскоре таковым уже считаться не могло. Если десять шагов назад мне приходилось выламывать суставы мстительным ветвям, чтоб сделать рывок вперёд, – то теперь я, опутанный несчётным количеством древесной поросли, росшей словно бы ниоткуда и сразу везде, предпринимал настоящие усилия, чтобы просто сдвинуться.
Это была недвижимая, навек застывшая и вместе с тем буйная древесная суматоха, пытающаяся меня спеленать и укротить.
Я раскачивался в этой паутине, выискивая её слабое место.
Влево!.. Вперёд!.. Вправо!.. Влево!.. Вперёд!..
– Зачем они так растут?.. Куда?.. – в сердцах воскликнул я, поймав себя на том, что голос мой прозвучал не победительно, а жалобно.
Наконец, я понял, что податливых мест впереди – не осталось.
Совершенно ослабив ноги, я без труда повис на обнимающих меня мягких сучьях и многочисленных побегах.
Оглянувшись назад, я увидел, что пройденный нами путь наглухо скрыт.
Преодолённые нами ветви не просто вернулись в привычное им положенье, но стремительно, пуще прежнего, переплелись и намертво склеились.
Даже звери сюда не ходили. Ты-то куда залез, человек?
Дебрь!
Я вспомнил слово, которое ещё час назад не означало для меня ничего.
И вот я встретился с ней, и забрался в неё.
На небе ещё теплился предзакатный последний свет, но вокруг меня лежала испещрённая чёрной вязью безропотная тьма.
«Что ж, как забрался сюда, так и выбирайся», – велел я себе.
Рванулся напролом в обратный путь. Распахал щёку веткой, но даже не стал отирать кровь, с каким-то тихим наслаждением чувствуя её потёки. Шепча ругательства, гнул ветви, продолжая свой бесноватый танец.
Меня удерживали за руки. Вязали каждый мой шаг. Спутывали колени. Коротко и зло били по спине и под рёбра. А потом ещё, с оттягом, по затылку.
Но ничего, кроме собственной глупости, обидным мне уже не казалось.
С трудом различая туманистый, кисло светящийся прогал, с утроенной силой я проламывался к нему.
Что угодно: огромные, как шкура подземного зверя, мхи, самые хищные и высокие травы, папоротники, достающие мне хоть до подбородка, – только бы не эта дебрь, дебрь, дебрь.
Почти уже рыча, я вывалился из плена.
Как же обрадовался теперь я этим кочкам, никак не сравнимым с тем бешеным хитросплетеньем, откуда я только что, не чая спасения, выбрался.
С кочки на кочку я поспешил – а бесконечно верящий мне Кай следом – к открытому пространству, которое пусть и непонятно куда вело, но привлекало хотя бы своей чистотой и открытостью.
…Мы одновременно рухнули в чёрную жижу.
Я, тяжёлый, по самый пояс, а Кай, сноровистый и ловкий, только передними лапами. Вывернувшись всем телом, он тут же извлёк себя и вернулся на твёрдую поверхность. Даже в полутьме я разглядел чёрные гольфы, появившиеся на нём.
Без особых усилий, в приступе невероятной брезгливости вытягивая себя, уцепившись руками за ветви, выбрался и я.
…Сырой, грязный дурак, угодивший в торфяное озеро, – я, будто горячую, сбивал, скатывал со своих ног ослизлую грязь и полуистлевшие растения. Всего этого на мне оказалось удивительно много.
Ботинки были полны грязью и хлюпающей водой.
Чавкая, я побрёл в обратную сторону – туда, где меж кочками пышно цвели мхи и расползался мелкий кустарник, самим своим видом говоривший о том, что под ним хотя бы имеется почва.
Присев на кочку, я снял ботинки, а затем и носки.
Выжав носки, положил их, разгладив, себе за шиворот, чтобы хоть немного высушить.
Вылил из ботинок жижу, а затем выскреб их руками и протёр нарванной тут же травой.
Лицо моё было в грязи и подсохшей крови.
– Кай! – позвал я спустя три минуты.
Он спокойно подошёл ко мне.
– Сидеть, – сказал я без нажима: просто шёпотом уронил слово.
Он сел.
– Дай лапу, – попросил я.
Он протянул лапу.
– Дай другую.
Он перебрал ногами, словно выбирая, какая из лап – другая, и выбрал верную.
Мир встал на место.
Кая не смущали ни темнота, ни наше здесь нахождение.
Ни тем более размышленья о том, зачем ему подавать лапу хозяину, пахнущему по́том и тиной, облепленному комарами, которых он уже не бил, а время от времени просто стирал ленивым движением, убивая сразу земляничную дюжину их.
Просить Кая найти наш дом не имело ни малейшего смысла: пока хозяин рядом, пёс доверяет выбор пути ему.
Если б я вдруг исчез – в нём, спустя некоторое время, сработала бы древняя животная сила. Доверяясь только своему чутью, делая странные, но неизбежно ведущие к цели круги, к утру он оказался бы возле наших ворот, и улёгся бы там, смирно дожидаясь, когда откроют.
С рассветом, чуть виноватясь, он заскочил бы в открытую дверь, а на вопрос – где этот, который был с тобой, – взмахнул бы хвостом.
«Не знаю, где. Я остался один».
Надо было возвращаться назад к той дороге, по которой мы шли в поисках озера.
Достаточно покружив, я всё равно верил, что помню сторону, откуда явился.
При всём желании я не смог бы здесь заблудиться насмерть – даже ухитрившись миновать искомую лесную дорогу. Спустя несколько часов, ну, в крайнем случае на рассвете, я бы всё равно вышел к реке, и вернулся б домой по руслу, исхоженному мной неоднократно.
Но сама эта история стыдила меня.
Если я не явлюсь вовремя, дочь, знавшая, что мы с Каем ушли в лес, начнёт волноваться. В полночь или чуть позже она пойдёт к соседям, и скажет, что пропал отец.
Люди у нас живут дельные, не склонные к сантиментам: они только пожмут плечами – чудак-человек, одна колгота с ним…
