Дзен в искусстве написания книг - Брэдбери Рэй Дуглас (читать книги онлайн бесплатно полностью без txt) 📗

Я считаю, что скрепляет все это только одно. Все, что я делал, я делал с воодушевлением, потому что хотел это сделать, потому что мне это нравилось. В разное время величайшими из всех людей для меня были Лон Чейни, или Орсон Уэллс в «Гражданине Кейне», или Лоуренс Оливье в «Ричарде III». Люди менялись, но одно оставалось неизменным: пыл, упоение, восторг. Я хотел сделать — и поэтому делал. Когда я хотел есть, я ел. Помню, как я, совершенно ошеломленный, спустился со сцены, держа в руках живого кролика, которого мне вручил фокусник Блэкстоун на величайшем из всех представлений! Помню, как я, совершенно ошеломленный, бродил по сделанным из папье-маше улицам на Чикагской выставке «Век прогресса» в 1933-м; по залам дворцов венецианских дожей в Италии в 1954-м. Эти события были абсолютно разными, но моя способность впитывать их в себя оставалась все той же.

Это вовсе не означает, что отклик на все вокруг на каждом определенном отрезке времени должен быть одним и тем же. Во-первых, так не бывает. В десять лет мы принимаем Жюля Верна и отвергаем Хаксли. В восемнадцать мы принимаем Томаса Вулфа, а Бака Роджерса перерастаем. В тридцать мы открываем для себя Мелвилла и забываем Томаса Вулфа.

Но остается константа: поиски, находки, восхищение, любовь, честный отклик на материал, находящийся под рукой, и неважно, насколько убогим он покажется нам однажды, когда мы будем смотреть на него сквозь призму времени. Когда мне было десять лет, я отправил по почте купон от упаковки макарон «Фулда» — потому что в качестве приза обещалась дешевая керамическая статуэтка африканской гориллы. Когда посылка пришла, она получила такой же восторженный прием, как «Мальчик Давид» на первой премьере.

Таким образом, кормление Музы представляется мне бесконечной погоней за увлечениями и привязанностями, проверкой этих привязанностей на предмет соответствия с твоими теперешними и будущими потребностями, движением от простейших фактур — к более сложным, от наивных — к более искушенным, от кондовых — к интеллектуальным. Ничто не теряется, ничто не проходит бесследно. Если вы странствовали по безбрежным просторам и решались любить всякие глупости, вы сможете научиться чему-то даже от самых примитивных штуковин, подобранных на жизненном пути и отложенных в сторону. Из непреходящего любопытства ко всем видам искусства: от плохих радиопостановок до хорошего театра, от детских стишков до симфонии, от хижины в джунглях до «Замка» Кафки — рождается умение отсеивать лишнее, находить правду, пробовать ее на вкус и сохранять для последующего употребления. Быть сыном своего времени означает уметь делать все перечисленное.

И не отворачивайтесь ради денег от всего, что собрали за жизнь.

Не отворачивайтесь от всего, что есть вы, ради тщеславия напечататься в интеллектуальных изданиях — не отворачивайтесь от заключенного в вас материала, который делает каждого уникальным, а значит, незаменимым для всех остальных.

Чтобы кормить свою Музу, нужно самому с детства испытывать вечный голод — неутолимое желание жить. Если у вас было не так, начинать уже поздновато. Но лучше поздно, чем никогда. Ну что, вы готовы?

Это значит, что надо по-прежнему совершать долгие ночные прогулки по городу или дневные — за городом. И долгие прогулки — в любое время — по библиотекам и книжным магазинам.

И теперь, пока Муза насыщается, остается решить вопрос, как ее удержать.

Муза должна иметь формы. Чтобы придать ей формы, нужно писать по тысяче слов в день в течение десяти или двадцати лет, учиться грамматике и принципам построения сюжета — так, чтобы это вошло в подсознание, не сдерживая и не искажая вашу Музу.

Живя полной жизнью и наблюдая за ней, много читая и проникаясь прочитанным, вы кормите свое единственное и неповторимое «я». Практикуясь в писательском мастерстве, вновь и вновь упражняясь, подражая хорошим примерам, вы создаете чистую, хорошо освещенную комнату, где будет жить Муза. Вы предоставляете ей место, где она может развернуться. Постоянные тренировки научат вас расслабляться настолько, чтобы не таращиться во все глаза, когда в комнату войдет вдохновение.

Вы научитесь без промедления садиться за пишущую машинку и сохранять вдохновение, перенося его на бумагу.

И вы узнаете ответ на вопрос, который мы задавали ранее: какие голоса нравятся Музе, громкие или тихие?

Похоже, громкий и пылкий голос угоден ей больше. Повышенные тона, конфликт, столкновение противоположностей. Садитесь за пишущую машинку, подбирайте героев самого разного толка, пусть они сшибаются лбами. И уже очень скоро проявит себя ваше тайное «я». Нам всем нравятся твердость и решительные заявления; громогласные вопли за, громогласные вопли против.

Это не значит, что исключаются тихие истории. Тихие истории тоже бывают волнующими и страстными. В спокойной, тихой красоте Венеры Милосской заключен неизбывный восторг. Зритель здесь так же важен, как сама вещь, на которую смотрят.

Будьте уверены: если в вас говорит истинная любовь, если вы проявляете истинное восхищение, если нарастает волнение, если ненависть клубится дымом — творческая удача вам обеспечена навек. Ядро вашей творческой изобретательности должно быть тем же, что и ядро созданной вами истории, и главного героя этой истории. Что хочет ваш персонаж, о чем он мечтает, что он собой представляет и как выражает себя? И то, в чем и как он себя выражает, и есть воплощение его жизни — а значит, и вашей жизни как Творца. В то мгновение, когда извергается правда, подсознание превращается из корзины для мусора в ангела, пишущего в золотой книге.

Значит, смотрите в себя. Задумайтесь обо всем, чем кормили себя за прошедшие годы. Это был пир горой или полуголодная диета?

Кто ваши друзья? Они в вас верят? Или сдерживают ваш рост насмешками и неверием? Если ответ на последний вопрос «да», значит, у вас нет друзей. Заведите себе настоящих.

И наконец: хорошо ли вы тренировались, чтобы суметь сказать то, что хотите сказать, не запинаясь на каждом слове? Исписали ли вы достаточно страниц, чтобы суметь расслабиться и позволить правде освободиться, не тушуя ее застенчивой сдержанностью и не искажая ее из желания стать богатым?

Чтобы расти, надо хорошо питаться. Чтобы сохранить то, чему вы научились, в наивысшей кондиции, надо много и постоянно работать. Опыт. Труд. Вот две стороны одной монеты, которая, если ее крутануть, будет не опыт и не труд, а миг откровения. Из-за оптической иллюзии монета превращается в шар, в яркий кружащийся шар жизни. Это мгновение, когда тихонько потрескивают качели на веранде и звучит голос. Все затаило дыхание. Голос звучит то громче, то тише. Отец рассказывает о своей юности. Тени былого срываются с его губ. Подсознание просыпается и протирает глаза. Муза, преодолев робость, пробирается в папоротники под верандой, где летние мальчишки, распростертые на лужайке, слушают во все уши. Слова превращаются в поэзию, и никто против этого не возражает, потому что никому не приходит в голову назвать ее так. Здесь время. Здесь любовь. Здесь история. Хорошо накормленный человек сберегает и спокойно передает другим свою крошечную долю вечности. Летней ночью она кажется необозримо огромной. Она и вправду огромная, как это и было извечно, всегда, когда появлялся кто-то, кому есть что сказать, а рядом случались мудрые, тихие люди, готовые слушать.

В заключение

Первый киноактер, которого я запомнил: Лон Чейни.

Мой первый рисунок: скелет.

Мой первый благоговейный восторг: звезды на летнем небе в Иллинойсе.

Первые рассказы, которые я прочитал: научно-фантастические рассказы в «Amazing».

Впервые я уехал далеко от дома: в Нью-Йорк на Всемирную ярмарку «Мир будущего», заключенную в Перисферу под сенью Трилона [3].

Первое решение о будущей профессии я принял в одиннадцать лет. Я собирался стать фокусником и объездить весь мир со своими представлениями.