Щепотка перца в манной каше - Шугаев Аркадий Анатольевич (электронная книга TXT) 📗
— А я бы выпорол, — мечтательно заметил Вова.
Оторвали мы с Македоном от Вовиного горла Колины руки и пошли в вагон.
— Саня, и что мы с ними наловим? — обратился я к Урмацу.
— Ладно, Аркаша, нам важно на место попасть и посмотреть, как раков ловят. А там уже пошлем их обоих к чертовой матери.
— Надеюсь доедем…
Под кубанское сало водка пошла еще лучше. На третьей бутылке я решил перестать сопротивляться, все равно меня никто не слушал.
— Каждое дело, Аркадий Анатольевич, нужно доводить до конца. Что же нам теперь останавливаться, половину уже выпили, — прочитал мне мораль Завгородний.
— Ты прав, Володя, нет ничего хуже незаконченных дел. Наливай! — согласился я.
Через некоторое время к нам подсел смуглый курчавый брюнет, который с начала пути внимательно изучал нас, я это давно заметил.
— У меня тоже есть водка, возьмите в компанию, — попросил он.
— Садись.
Парень поставил на стол бутылку «Столичной» и выложил несколько белых дырявых пластинок.
— Это еще что такое? — удивились мы.
— Это маца, еврейский пасхальный хлеб.
— Ты еврей что ли? — с угрозой спросил Ничко.
— Да. Вы уж простите.
— Среди евреев тоже порядочные люди встречаются, — сказал миротворец Македонский.
— Только редко, — вставил ехидный Ничко.
— Что-то маца твоя на хлеб не похожа, из чего ее делают? — недоверчиво поинтересовался Вова.
— Мука, вода… — стал перечислять иудей.
— Кровь христианского младенца… — как бы в сторону добавил Ничко.
Коля был убежденным антисемитом и очень любил читать экстремистские брошюрки, которые продают на Невском неопрятные бородатые псевдопатриоты.
— Это неправда! — возмутился наш попутчик.
— Правда, не правда — пей, давай. Тебя как звать-то?
— Александр Бренер.
— Закусывай, Александр, — сказал Македонский и пододвинул Бренеру сало.
— Нам свинью есть нельзя, — заметил Александр, но кусок сала все же сожрал.
— Никак не пойму я, почему все так евреев не любят, — горько посетовал наш попутчик через какое-то время.
— Вы Христа нашего гвоздями к деревяшке прихуячили, — выдвинул обвинение Коля.
— Почему вашего, он что, русский был что ли?
— Да уж, наверное, не еврей, — отрезал Ничко.
Александр на это ничего не ответил, но заскучал, загрустил, вышел в тамбур покурить и пропал.
— Что же ты парня обидел, собака? За что? — наехали мы втроем на Колю.
— У тебя у самого морда жидовская, я тебя давно подозреваю, — высказал мне Ничко. — И у тебя, Урмац, фамилия странная. Урмац… Маца… — какое-то созвучие я наблюдаю. Однокоренные слова, — отбивался Ничко.
— Коля, водки мы тебе больше не дадим, — вынес резюме Македон и демонстративно налил только себе, мне и Володе.
Такого поворота событий Ничко не ожидал.
— Ладно, признаю право евреев на существование, — пошел он на мировую.
— И равноправие, — потребовал Македон.
— И равноправие признаю, — Коля схватил бутылку и быстро налил себе в стакан.
— А ведь мы уже подъезжаем, — Володя высмотрел за окном какие-то свои ориентиры.
Я спрятал последнюю бутылку и закрыл сумку на молнию. Все судорожно сглотнули.
Со станции Сущево мы на попутном грузовике доехали до аэродрома. Купили в кассе билеты и поспешили на посадку. Наш самолет уже был готов к полету и стоял на взлетной полосе. Мы залезли в брюхо кукурузника, там уже сидели две бабки с мешками, они подозрительно нас осматривали. В глубинке не любят чужаков, опасаются. Появился пилот — выгнутая фуражка, черные очки — сокол, а не летчик.
Взревел мотор, и пузатое чудище, медленно покачивая крыльями и грузно переваливаясь, двинулось по полю. Наш «сокол» наращивал скорость, потом поправил очки, что-то коротко бросил в микрофон и стремительно поднял машину в воздух. Полет на кукурузнике не отличается комфортабельностью, этот воздушный лайнер постоянно трясет и бросает из стороны в сторону.
Через двадцать минут мотор заглох, винт перестал вращаться, и самолет круто пошел вниз. Колеса его ударились о землю. Нас, сидящих в салоне, здорово тряхануло. Невозмутимый «сокол» лихо подкатил к деревянной будке с надписью «Аэропорт Ухошино».
Мы вылезли наружу и огляделись. Рачья речка — вот она, метров десять шириной, течение довольно быстрое. Называется Полисть. На ее берегу живописно расположились несколько допотопных ветхих бань, заброшенных, видимо. Чуть дальше — десяток домов, большинство из них заколочены.
— Русь-Матушка… — добавил Володя, имевший явную склонность к поэзии.
— Красоту завтра изучать будем, надо где-то спать, — вернул я своих товарищей на псковскую землю, поближе к реальной жизни.
— В любую незапертую дверь можно заходить и спать, — Вова хорошо знал местные обычаи.
— Ну, пошли тогда.
Выбрали мы уютный сеновал, закопались в сухую пахучую траву и мгновенно заснули. Как ангелы. Утром я продрал глаза, выбрался из сена и вышел из сарая. Что за чудо?! У входа, на лавке, стоит трехлитровая банка молока, свежий деревенский хлеб, огурцы, редиска, зеленый лук. Откуда такое изобилие? От какого щедрого волшебника подарки? Я разбудил Вову с Колей, Македона не нашел. Но вскоре появился и он. Александр, оказалось, давно проснулся и на рассвете отправился налаживать связи с местным населением. В деревне он очаровал всех старушек, одаривших его продуктами животноводства и огородничества. Вот, значит, кто был таинственным волшебником. С собой Македонский привел сухонького дедушку, аборигена.
— Давайте бутылку, деда нужно срочно опохмелить, — потребовал Александр.
Заполучив последнюю бутылку водки, Македон налил полный стакан и передал его старцу. Тот схватил водку с изумительным проворством и мгновенно выпил. Крякнул и прослезился. Македон угостил деда папиросой и вытащил из сумки рачевни.
— Пойдут такие? — начал деловой разговор Александр.
— Пойдут, а чего же нет, — старичок покрутил наши рачевни в крючках-пальцах и протянул Македону пустой стакан.
Урмац его вновь наполнил, а остатки водки выпил сам из горла, чокнувшись с дедом бутылкой.
— Саня, это ведь последняя бутылка была, — обреченно заметил Володя.
— Ну и слава Богу, будем вести здоровый образ жизни, пейте молоко, оно намного полезнее.
После второго стакана дедок оживился и стал намного разговорчивее.
— Первым делом лягух на лугу наловите, да шкуру не забудьте с них содрать. Рак — он на светлое лучше идет.
— Дед, а правда, что по тысяче штук за ночь ловят?
— Всяко бывает, но ведра два точно возьмете, — обнадежил туземец.
— А змеи тут есть? — задал я чрезвычайно интересующий меня вопрос.
— Змеи-то? Есть! А как же… Полно змей. Гадюки.
— А если укусит, что делать?
— В Борках бабка живет. К ней идтить надо. Заговаривает она.
— Где Барки-то эти?
— Километра три отсюдова, вниз по реке.
Дед, видимо, посчитал, что два стакана водки, которые ему налили, он уже отработал, дав нам всю эту информацию, и отправился домой. Опохмеленный и вернувшийся к жизни.
Сели мы завтракать. Молоко теплое еще, парное. Хлеб свежий, дымком пахнет. Овощи без нитратов, экологически чистые.
— Вкусная здоровая пища! — оценил Македон деревенскую снедь.
— Не вставляет только эта пища. Водку общаковую разбазарил, теперь о диете рассуждает, — ворчал недовольный Завгородний.
— Мы не пить сюда приехали, пошли работать, — встал я на защиту Македона.
Взяли мы каждый по полиэтиленовому мешку и разбрелись в разные стороны. Ловить лягушек. На лугу их было немеряно — квакали и шуршали в траве. Хватаешь ее, берешь за задние лапы, головой об камень — и в мешок. Через час возвратился к сеновалу, который служил нам временно лагерем. Там уже Македон с Вовой сидят, курят. У каждого из нас штук по двадцать лягух поймано. Хватит на ночь.
— Пойдем, Саня, палок для рачевен нарубим, — предложил я Македону.
Взяли топор, пошли в лес. Володя остался дремать на солнце. Вырубили мы с Македоном десяток двухметровых палок, перекурили. Идем обратно, вдруг видим — Ничко на опушке ползает по земле, выискивает что-то и складывает в консервную банку. На лягушек не похоже. Подошли к нему, смотрим — у Коли полная банка маленьких грибочков, поганок. Ножки у них тоньше спички, шляпки конусовидные.
