Современная американская новелла (сборник) - Зверев Алексей Матвеевич (книги онлайн полные .TXT) 📗
Такая была шутка. Шутили не только над Оскаром. Много смеху было и из-за Билли Боя Уоткинса — как отдал он концы от страха прямо на поле брани. И из-за лейтенантовой дизентерии. И над багровыми чирьями Пола Берлина тоже потешались. Доставалось и Каччато, который, как говорил Гнида, был глуп, как пуля, или, по определению Гарольда Мэрфи, туп, как рыбье дерьмо.
Но в конце октября, в сезон дождей, Каччато исчез.
— Удрал, — доложил Док Перет. — Смылся в неизвестном направлении.
Лейтенант словно бы и не слышал. Да и какой из него лейтенант — стар слишком. Прожилки на носу и на щеках у него полопались от пьянства. В свое время он был капитаном, даже майора ждал, но его погубили виски и четырнадцать тусклых лет между Кореей и Вьетнамом. И сейчас он был просто старый лейтенант, больной дизентерией. Он лежал в пагоде на спине, раздетый до зеленых трусов и носков.
— Каччато. Сбежал, — повторил Док Перет. — Смылся. Убыл.
Лейтенант лежал без движения. Обеими руками он держался за живот, словно пытаясь загнать болезнь глубже.
— Отправился в Париж, — сказал Док. — Так он сказал Полу Берлину, Пол Берлин — мне, а я вам докладываю. Ушел. Собрался и ушел.
— Пари, — тихо произнес лейтенант на французский манер. — Значит, во Францию, в веселый Пари?
— Да, сэр. Именно так. Так он Полу Берлину сказал, так и я вам докладываю. Вам бы укрыться, сэр.
Лейтенант вздохнул. Тяжело дыша, он сел, спустил ноги на пол и застыл над горелкой «Стерно». Он зажег ее, подержал у огня ладони и, нагнувшись, вдохнул жар пламени. Снаружи не переставал дождь.
— Париж, — слабым голосом повторил он. — Значит, Каччато отправился в веселый Париж? Так, что ли?
— Так он сказал, сэр. Я просто передаю, что он сказал Полу Берлину. Серьезно, вам бы укрыться.
— Пол Берлин, это который?
— Да вот он. Вот Пол Берлин.
Лейтенант поднял голову. Его ярко-голубые глаза казались чужими на бледном лице.
— Ты Пол Берлин?
— Так точно, сэр, — ответил Пол Берлин, изображая улыбку.
— Черт, я думал, ты — Воут.
— Воут — это который порезался, сэр.
— А мне казалось, это ты порезался. Ну и как тебе все это нравится?
— Нормально, сэр.
Лейтенант вздохнул и тоскливо покачал головой. Он поднял ботинок и стал сушить над огнем. Позади него в полутьме восседал, скрестив ноги, круглолицый Будда, благодушно улыбаясь с высоты. В пагоде было холодно. За месяц непрерывных дождей она насквозь отсырела, в ней стоял запах мокрого песчаника, глины и старых благовоний. Внутренность пагоды представляла собой небольшое квадратное помещение с низким потолком, как в доте. Здесь приходилось сильно наклонять голову или подгибать колени. Когда-то тут был, наверное, красивый храм, выложенный цветной плиткой и аккуратно выкрашенный, чистенький, у ног Будды в подсвечниках горели свечи. Теперь же это была грязная развалина. Окна заложены мешками с песком. У выщербленного ступенчатого возвышения, на котором помещался Будда, валялись черепки битой посуды. У самого Будды не хватало правой руки, а его жирный живот был изрешечен шрапнелью. Только улыбка оставалась прежней. Наклонив голову, он словно прислушивался к долгому лей-тенантову вздоху.
— Значит, сбежал Каччато, так?
— Вот именно, — ответил Док Перет. — Вы меня поняли.
Пол Берлин ухмыльнулся и кивнул.
— В веселый город Париж, — произнес лейтенант. — Наш Каччато отправился в веселый город Париж, что во Франции. — Хмыкнув, он покачал головой. — Дождь не кончился?
— Черта лысого он кончится, сэр.
— Вы когда-нибудь видели такой дождь? Вообще в жизни?
— Нет, сэр, — ответил Пол Берлин.
— Ты вроде дружил с Каччато?
— Нет, сэр. — Пол Берлин снова покачал головой. — Увязывался за мной иной раз.
— А с кем он дружил?
— С Воутом, сэр. С ним более или менее.
— Что ж, — произнес лейтенант, сунув нос прямо в ботинок, от которого исходил запах пропотевшей кожи, — что ж, наверно, надо позвать сюда мистера Воута.
— Воута нет, сэр. Это же тот, что порезался, — гангрена у него еще была, помните?
— О матерь божия!
Док Перет набросил лейтенанту на плечи пончо. За окном лил дождь, без грома и молний, ровный, бесконечный дождь. Время уже подходило к полудню, но ощущение было такое, будто продолжаются бесконечные сумерки.
— Париж, — пробормотал лейтенант, — Каччато отправился в веселый Париж. Смазливые девочки, голые задницы, и куда ни глянь — лягушатники. Французы. Он вообще как, нормальный?
— Просто глуп, сэр. Как пробка.
— Так прямо и пошагал? Сказал, что пешком пойдет в Париж?
— Так он сказал, сэр. А вообще, кто его знает.
— А ему известно, сколько дотуда?
— Шесть тысяч восемьсот уставных миль. Он мне так и сказал — ровнехонько шесть тысяч восемьсот миль. И вообще, он здорово подготовился. И компас есть, и запас воды, и карты, и все прочее.
— Карты, — буркнул лейтенант, — карты, старты, кварты. С картами он, конечно, все моря-океаны переплывет. Свернет себе из карт лодку — и никаких проблем.
— Нет, — отозвался Пол Берлин. Он взглянул на Дока Перета, который пожал плечами в ответ. — Нет, сэр. Он показывал мне по картам. Говорил, что сначала пройдет Лаос, потом Таиланд, Бирму, потом Индию, потом еще какую-то страну, забыл какую, потом Иран, Ирак, потом Турцию, Грецию, а там уж рукой подать. Рукой подать — так и сказал. Он все продумал.
— Другими словами, — сказал лейтенант и снова лег, — другими словами, самоволка — чтоб ему…
— Выходит, так, — подтвердил Док Перет. — Выходит, так.
Лейтенант потер глаза. Он был болезненно-бледен и небрит. Некоторое время он лежал тихо, держа руки на животе, и слушал звуки дождя. Затем усмехнулся, покачал головой и расхохотался.
— Ну зачем? Нет, вы мне объясните, за каким чертом?
— Вы только не волнуйтесь, вам нельзя раскрываться. Я же просил, — сказал доктор Перет.
— Нет, все-таки зачем?
— Только тише, пожалуйста. Я же сказал, он глуп как пробка.
Лицо у лейтенанта стало совсем желтым. Он отбросил ботинок, повернулся на бок и захохотал.
— Серьезно, ну за каким?.. Что за бред — пешком переться в Париж? Что это за идиотская война такая, объясните мне на милость. Что с вами со всеми творится? Нет, вы уж скажите, что же тут происходит?
— Только не нервничайте, я вас прошу. — Док Перет укрыл лейтенанта и положил ладонь ему на лоб.
— Ангел милосердный, матерь божия. Да вы что? Пешком в Париж — что же это такое на самом деле?
— Ничего, сэр. Это же Каччато. Если ему что в голову взбредет, он на все способен. Успокойтесь, все будет хорошо. Это же только кретин Каччато.
Лейтенант усмехнулся. Не вставая, он натянул брюки, ботинки, рубашку и принялся тоскливо раскачиваться перед голубым огнем. В пагоде пахло сырой землей, дождь не утихал.
— С ума сойти, — вздохнул лейтенант. Он ухмыльнулся, качая головой, и посмотрел на Пола Берлина. — В каком отделении?
— В третьем, сэр.
— Каччато тоже?
— Так точно, сэр.
— А еще кто?
— Я, Док, Эдди Лазутти, Гнида, Оскар Джонсон, Гарольд Мэрфи. Вот и все, не считая Каччато.
— А Педерсон и Бафф?
— Так они ж убиты.
— С ума сойти. — Лейтенант все раскачивался перед пламенем. Выглядел он совсем больным. — Ну что ж, — вздохнул он, вставая. — Третье отделение идет догонять Каччато.
До гор было четыре километра ходу ровным рисовым полем. Горы вырастали прямо из риса, а за ними и еще за многими горами лежал Париж.
Вершины гор были скрыты туманом и облаками. Дождь, казалось, склеил небо и землю.
Ночь отделение провело на привале у подножия первой гряды, а утром начали восхождение. Около полудня Пол Берлин увидел Каччато. Пригнувшись, тот размеренно и упрямо брел вверх в полумиле от них. Он шел без каски, и это было странно, так как обычно он тщательно прикрывал розовую лысину на макушке. Пол Берлин первым заметил Каччато, но молчал, а лейтенанту об этом доложил Гнида Харрис.
