Чужое сердце - Свинаренко Антон (чтение книг TXT) 📗

– Только взгляни на себя, Мэгги! – восхищенно сказал он. – Боже ты мой…

Посмотреть на себя в зеркале я не могла, а потому посмотрела на Кристиана. Он не стал придирчиво изучать мою обвисшую грудь, раздавшуюся талию и ляжки, которые терлись друг о друга, когда на улице было жарко. Он просто смотрел на меня, и руки его вздрагивали, касаясь моего тела.

– Давай я покажу тебе, что я вижу, когда смотрю на тебя, – еле слышно пробормотал он.

Его теплые пальцы играли на мне, как на пианино, они манили меня в спальню, влекли под одеяло, катались по изгибам моей плоти, как на американских горках. И в этом чувственном водовороте я вдруг позабыла, что нужно втягивать живот, и перестала беспокоиться, хорошо ли видны мои контуры в лунном свете. Я замечала лишь то, как безупречно мы совпадаем и как весь мир исчезает, стоит мне отдаться на волю этих рук.

Вот это да.

Проснувшись, я увидела солнечные лучи, полосующие кровать с точностью скальпеля. Каждый мускул в моем теле болел, словно я начала тренировки по триатлону. Прошлую ночь вполне можно было счесть физкультурой, и, если честно, ни одним видом спорта я еще не занималась столь вдохновенно.

Я провела рукой по теплой половине кровати, на которой спал Кристиан. Из ванной доносился шум воды, но скоро он утих. Дверь отворилась, и в проем просунулась голова Кристиана. Насколько я могла рассмотреть, одет он был в одно лишь полотенце.

– Привет! – сказал он. – Надеюсь, я тебя не возбудил.

– Э… м-м… Ну, в общем-то, возбудил, должна признать… – Кристиан нахмурился, и я поняла, что ослышалась. – Дай-ка угадаю. Ты хотел сказать «не разбудил»?

– Естественно!

Я перевернулась на спину и расхохоталась, и он сел рядом, позволив полотенцу опуститься возмутительно низко.

– Но раз уж возникло такое недоразумение, – сказал он, – я, пожалуй, попробую тебя возбудить…

Я не успела почистить зубы, в волосах, казалось, соорудили гнездо крысы, не говоря уже об оглашении вердикта, на котором я должна была присутствовать, – и тем не менее я обвила шею Кристиана руками и ответила на его поцелуй. Примерно в этот момент зазвонил телефон.

– Черт возьми! – пробормотал Кристиан, перекатываясь на тот конец кровати, где высилась аккуратной стопкой его одежда, увенчанная мобильным и пейджером. – Это не мой, – сказал он, но я уже мчалась в гостиную, обернувшись его полотенцем.

– Мисс Блум? – Женский голос. – Это Джун Нилон.

– Джун! – мгновенно протрезвела я. – У вас все в порядке?

– Да. – И мигом поправилась: – Нет. О боже… Клянусь, я не могу ответить на этот вопрос. – Последовала пауза. – Я так больше не могу, – прошептала она.

– Я даже не представляю, как тяжело вам ждать, – сказала я. И это было чистой правдой. – Но уже к обеду мы узнаем окончательное решение суда.

– Я не могу его принять, – сказала Джун. – Отдайте кому-нибудь другому.

И она повесила трубку, оставив меня с сердцем Шэя.

Майкл

К утренней мессе в понедельник пришли лишь семь человек, одним из них был я. Службу вел не я, у меня был выходной, а отец Уолтер; ассистировал ему дьякон по имени Пол О'Херли. Я вместе со всеми прочел «Отче наш» и приветствие мира и сразу понял, что этого очень недоставало Шэю – возможности собраться с другими для прославления Господа. Его можно найти, путешествуя в одиночку, но это путь одиноких. Приход же в церковь символизировал признание, принятие в семью, где все знали твои недостатки, но, несмотря ни на что, согласны были принять тебя, заблудшего.

Месса давно уже закончилась, отец Уолтер распрощался с прихожанами, а я по-прежнему сидел на скамье. Затем встал и остановился у молитвенных свечей, наблюдая, как танцуют язычки пламени.

– Я не ожидал увидеть тебя. Сегодня же огласят вердикт, – сказал отец Уолтер, подойдя ко мне.

– Да. Возможно, поэтому я и должен был сюда прийти.

Отец Уолтер, помолчав, продолжил:

– Знаешь, Майки, ты ведь никого не обманешь.

Я почувствовал, как волосы поднялись на затылке.

– Да?

– Не стоит стыдиться кризиса веры, – сказал отец Уолтер. – Все мы люди, это неизбежно.

Я кивнул, не решившись ответить. Я не переживал кризис веры; просто я не считал, что вера отца Уолтера безусловно истинная, а вера Шэя – ложная.

Отец Уолтер зажег свечу и еле слышно произнес молитву.

– Знаешь, как я это себе представляю? Плохие вещи будут происходить всегда. Но чудо состоит в том, что свет всегда побеждает тьму. Каждый раз. Ты можешь поставить свечку в темноте, но не можешь воткнуть темноту в свет. – Мы оба смотрели, как пламя тянется вверх, за кислородом, и удовлетворенно оседает.

Я это вижу так: ты можешь сидеть в темноте, а можешь зажечь свечу. И для меня этой свечой является Христос.

Я повернулся к нему.

– Но есть ведь не только свечки, вы согласны? Есть еще фонарики, лампочки, костры…

– Христос говорит, что и другие люди могут творить чудеса от Его имени, – согласился отец Уолтер. – Я никогда не говорил, что источник света один. Их миллионы. Но спичку зажигает все-таки Иисус. – Он улыбнулся. – Я не мог понять, почему тебя так удивил приход Бога, Майки. Он же всегда здесь, всегда рядом.

Отец Уолтер пошел по проходу, и я последовал за ним.

– У тебя найдется время пообедать со мной в ближайшую пару недель? – спросил он.

– Вряд ли, – слабо улыбнулся я. – Похороны. – Это была известная среди священников шутка: нельзя ничего планировать, когда твой график зависит от жизней и смертей прихожан.

Вот только на этот раз я не шутил. Всего лишь через несколько дней я буду служить похоронную мессу по Шэю.

– Удачи тебе, Майк. Я буду молиться.

Я почему-то вспомнил, что латинскими словами, образовавшими слово «религия», были re и ligere. Я всегда считал, что в переводе это означает «восстанавливать связь», и только в семинарии узнал, что правильным переводом был бы глагол «связывать».

Тогда я еще не понимал разницы.

Когда я только пришел в Святую Катрину, моим первым заданием было принять сердце – точнее, сердце Святого Жана-Мари Баптиста Вианни, французского священника, умершего в тысяча восемьсот пятьдесят девятом году в возрасте семидесяти трех лет. Сорок пять лет спустя его тело эксгумировали, и сердце оказалось не тронуто тленом. Нашу церковь выбрали из всех американских церквей; ожидалось, что тысячи католиков северо-востока страны приедут к нам, чтобы выразить почтение.

Я помню, как переживал и не понимал, почему для сближения с Богом мне приходится прорываться сквозь полицейские кордоны и дорожные оцепления. Я наблюдал, как толпы католиков валят в нашу маленькую церковь, нарушая расписание служб и исповедей. Но когда дверь наконец закрылась и зеваки разошлись, я взглянул на стеклянный сосуд с заключенным в нем органом. Что казалось мне подлинным чудом, так это удивительное путешествие древнего останка через океан. Все решила цепь совпадений. В конце концов, если бы тело священника не извлекли из-под земли, никто бы не узнал о сохранности его сердца и не рассказал бы другим. Чудо может считаться чудом при условии, что у него были свидетели. Свидетели же должны были передать весть окружающим.

Прямо передо мной, возле Шэя, сидела, словно аршин проглотив, Мэгги. Безумная копна ее волос была укрощена и связана в пучок. Подавленный и смущенный, Шэй непрерывно ерзал, мялся, не находил себе места. Я взглянул на конверт, лежавший у меня на коленях. Внутри была картина – прощальный подарок Люсиуса. К конверту прилагалась записка от руки: «Джун отказалась от сердца. Шэй еще не знает».

Если (ну, позволим себе помечтать) мы таки выиграем дело, как мы скажем Шэю, что исполнение его заветной цели невозможно?

– Всем встать! – потребовал помощник судьи.

Мэгги обернулась через плечо и натянуто мне улыбнулась. Все присутствующие в зале поднялись: вошел судья Хейг.