Мадлен. Пропавшая дочь. Исповедь матери, обвиненной в похищении собственного ребенка - Мак-Канн Кейт (читаем книги .txt) 📗
Апелляция Амарала рассматривалась в декабре в Лиссабоне и растянулась на три месяца. Мы с Джерри решили, что наше присутствие на суде очень важно, даже необходимо. Мы должны были представлять интересы Мадлен, ведь жертвой была она, а не Гонсалу Амарал. К тому же мне хотелось посмотреть в глаза Амаралу. 10 декабря мы вылетели в Португалию.
«Не знаю, как я поведу себя, увидев Амарала (впервые, спешу заметить)! Нет, я его не боюсь, но этот человек причинил нам столько горя своим отношением к Мадлен и поискам нашей девочки. Жду не дождусь, когда увижу страх в глазах этого низкого человека. Это он должен бояться и быть несчастным».
Нас предупредили, что наши недоброжелатели могут собраться на демонстрацию. А консультирующие нас португальские юристы, обеспокоенные возможной угрозой нашей безопасности и негативными откликами в прессе, даже полагали, что нам лучше остаться дома. Но если бы мы отступили, наши обидчики посчитали бы себя победителями. Мы все это делали ради Мадлен и не собирались ее подводить. К тому же мы знали: что бы с нами ни произошло, что бы про нас ни сказали, это все равно будет не хуже того, через что мы уже прошли. Как оказалось, на эту «демонстрацию» явились только две средних лет женщины, подруги Гонсалу Амарала.
И вот 11 декабря 2009 года я впервые увидела сеньора Гонсалу Амарала. Он в этот день тоже впервые увидел меня. Трудно поверить, что человек может сказать и написать так много ужасных слов о том, кого никогда не встречал. За последнее время он явно поработал над своим имиджем. Усы, золотая цепь и выпирающий живот, знакомые мне по фотографиям в газетах, исчезли. Теперь он был в дорогом костюме, шляпа позволяла видеть хорошую стрижку, а в его ухе (интригующая деталь!) сверкала бриллиантовая сережка. Мне нечего было бояться, но, должна признаться, сердце мое забилось учащенно, а пальцы сильнее сжали ручной деревянный крестик, когда этот человек в окружении своей свиты прошел мимо нас. И этому человеку доверили поиски нашей дочери, человеку, который подвел ее, и не только тем, что не смог ее найти, когда возглавлял следствие, но и тем, что после этого сделал все, чтобы убедить людей, в том числе и нас, не заниматься больше поисками.
Я смотрела на него, не отводя взгляда, как будто пытаясь увидеть, что находится у него в голове. Если бы взглядом можно пронзить человека, не сомневаюсь, я бы это сделала. Что заставило его так поступить? О чем он думал, как рассуждал? Спокойно ли ему спалось по ночам?
В то утро мы повстречали и нашего старого знакомого, Луиса Невеса, который выглядел каким-то всклокоченным и постаревшим (впрочем, мы наверняка тоже за это время не помолодели). Я очень хотела посмотреть ему в глаза с того дня, когда меня объявили arguida. В последний раз, когда мы встречались, он упрекнул меня в том, что я отказывалась это делать. Сегодня мы поменялись ролями. Как я ни старалась поймать его взгляд, он все время отводил глаза. Невес вначале нравился нам, и мы доверяли ему, но после того, что случилось потом, у нас осталось такое чувство, что он попросту отвернулся от нас. Я думала, что он сильнее этого. Думала, что он хороший человек. Я разочаровалась в нем и разочаровалась в себе из-за того, что доверилась ему.
Заседание суда было перенесено на следующий месяц. У секретаря адвоката Амарала заподозрили свиной грипп, и это означало, что самому адвокату придется какое-то время, как нам сказали, побыть на карантине. И все же мы находились здесь ради Мадлен, и это было важно. Мы с Джерри уже решили, что воспользуемся случаем и съездим в Прайя-да-Луш, чтобы не зря сюда приезжать.
Я пообещала дочери и себе самой, что вернусь в Прайя-да-Луш, и прошло немало времени, прежде чем мне удалось сделать это без лишнего шума. Посреди зимы в поселке царило спокойствие. Мы с Джерри побывали в Носса Сеньора да Луш. Я какое-то время провела на камнях на берегу, а потом мы встретились с друзьями. Я до сих пор езжу в Прайя-да-Луш, чтобы быть ближе к Мадлен.
В Лиссабон мы снова приехали 11 января 2010 года. Не знаю, что на меня нашло, но я почему-то утратила боевой запал, и на этот раз меня не волновал ход разбирательства. А вот Изабел — противник непростой, и я была рада, что она на нашей стороне. В коридоре у зала суда я увидела, как друзья Амарала льстиво похлопывают его по спине, и отчего-то это меня обеспокоило.
Прокурор Хосе де Магалхаес и Менезес объективно рассматривал дело. Он снова подчеркнул, что не существует никаких доказательств как смерти Мадлен, так и нашей причастности к этому. Через какое-то время поднялся Рикарду Паива, который удивил нас тем, что оставался совершенно спокойным, даже когда в его показаниях обнаруживались противоречия. Паива сказал, что поддерживает версию Гонсалу Амарала о том, что Мадлен мертва и что я придумала всю эту историю с похищением, чтобы замести следы.
Больше всего меня тревожило то, что и сегодня вся информация, поступающая в португальскую полицию, стекается именно к Рикарду Паива. Если он действительно считает меня виновной, возникают большие сомнения в том, что эта информация воспринимается непредвзято.
Во время перерыва я, спускаясь в туалет по большой каменной лестнице, увидела поднимающегося мне навстречу Гонсалу Амарала. В голове промелькнула мысль, что нужно что-нибудь сказать ему или что-то сделать, но я сдержалась и прошла мимо него, не издав ни звука. На какой-то миг наши плечи чуть ли не соприкоснулись. Когда через девять часов судебное заседание наконец закончилось, я испытала настоящее облегчение, во всех смыслах (мои тощие ягодицы не предназначены для столь долгого сидения на деревянной скамье). Журналисты кружили вокруг здания суда, как стервятники. Мы с Джерри не хотели ничего им говорить, чтобы каким-либо образом не повлиять на решение суда. И напрасно. Амарал и его приспешники не были столь щепетильны. В результате в вечерних и утренних газетах появились очень однобокие суждения о процессе.
На следующий день Джерри сделал несколько заявлений для собравшихся у здания суда журналистов, чтобы восстановить равновесие. Броский заголовок на передней полосе очередного номера «Дейли экспресс» заставил меня рассмеяться: «Макканны в ярости». Я уже сбилась со счета, сколько раз, видя подобные заголовки, я спрашивала себя: «Отчего нам приходить в ярость?» Наверное, это сочетание слов просто хорошо смотрится на газетной странице.
На второй день Джерри пришлось по работе вернуться в Великобританию. Ему на смену прилетела Фиона. В первый же день обнаружилась вся несправедливость по отношению к Мадлен, и меня стала захлестывать волна раздражения и беспокойства, поэтому Джерри боялся оставлять меня одну. Я бы, конечно, не подвела его, но все же когда рядом оказалась Фиона, мне стало как-то спокойнее. Наши надежды на то, что 13 января процесс завершится, не оправдались — слушание снова отложили, на этот раз до февраля. Возвращение домой было безрадостным. Как только мы с Фионой сели в самолет, внутри меня как будто открылись шлюзы, сдерживавшие мои чувства. Не давали покоя мысли: «Мадлен… Что с ней? Почему мне ее так не хватает? Боль… Несправедливость… Наша жизнь…» Я начала плакать и уже не могла остановиться. Мои силы истощились.
Последнее заседание суда состоялось 10 февраля 2010 года. В Португалию я летела одна — мы с Джерри, который возвращался из командировки в Нидерланды, должны были встретиться в лиссабонском аэропорту. В самолете я сидела рядом с приятным господином из Порту, и мы с ним разговаривали почти в течение всего полета. И я, и Джерри всегда хотели знать, что думают о нас в Португалии простые люди, такие же, как мы, верят ли они тому, что пишут в газетах. Мы прекрасно понимали, что они гордятся своей страной и хотят доверять своей полиции, хотят чувствовать себя защищенными. Меня часто посещала мысль встретиться с каждым из них, сказать, глядя в глаза: «Не верьте тому, что о нас пишут. Пожалуйста, не обращайте внимания на слухи и выдумки людей, у которых нет совести. Мы хорошие! Мы любим своих детей. Пожалуйста, помогите нам и дайте возможность найти нашу дочь!»
