Возвращение домой.Том 1 - Пилчер (Пильчер) Розамунд (версия книг .TXT) 📗
— О-о… — у нее вырвался невольный вздох облегчения: ожиданию и нервному напряжению пришел конец. — Я тут! — шепнула она в ответ.
Он легко вспрыгнул на широкий подоконник, задернул за собой портьеры и встал рядом с ней, совсем близко — высокий, крепкий. И теплый.
— Знаешь, как я нашел тебя?
— Не разговаривай, нас услышат.
— Знаешь?
— Нет.
— По запаху.
Она хмыкнула нервным, придушенным смешком.
— Какой кошмар!
— Наоборот — прелесть. Твои духи.
— Я замерзаю.
— Черт, а тут и правда холодно! — Он притянул Джудит к себе и стал энергично растирать ее покрытые гусиной кожей руки — так, словно бы чистил щеткой пальто. — Господи, да ты и вправду вся закоченела! Ну как? Лучше теперь?
— Да. Лучше.
— Мы будто в крошечном домике, верно? Окошко, стена, и между ними — чуть-чуть свободного места.
— Сегодня ветрено, я и не знала.
— По ночам всегда ветрено. Подарок от моря. А сегодня это — рождественский подарок.
И без дальнейших околичностей он обнял ее, прижал к себе и поцеловал. Ей всегда казалось, что первый настоящий поцелуй мужчины будет страшным и странным, что с этим надо свыкнуться, но поцелуй Эдварда был крепок, искусен и ничуть не странен, напротив, он принес ей удивительное облегчение, о котором она смутно мечтала не один месяц.
Он оторвался от губ Джудит, но все еще прижимал ее к своей груди, терся щекой о ее щеку и ласкал губами ее ухо.
— Я думал об этой минуте весь вечер, С того самого мгновения, как ты вошла в гостиную, впорхнула, как сказала тетя Лавиния, точно прекрасный зимородок. — Он отстранился и посмотрел на нее сверху вниз. — Когда же успел тот потешный птенец превратиться в прекрасного лебедя? — улыбнулся он, и в неясном свете она увидела эту улыбку, а потом почувствовала, как его рука двинулась с ее плеча вниз по спине, лаская сквозь тонкие складки шелкового платья талию и бедра. Он снова поцеловал ее, но уже по-другому, настойчиво разомкнув ее губы, а его рука теперь обхватила ее грудь…
И в этот момент прошлое возвратилось. Так долго и благополучно пролежавший под спудом, кошмар вернулся: Джудит опять сидела в кинотеатре, в темном, грязном зале, на колене у нее лежала рука Билли Фосетта, пробираясь все дальше…
Ее паническая реакция была совершенно безотчетной. То, что таило в себе радость и наслаждение, вдруг стало опасным, угрожающим, и бесполезно было твердить себе, что это Эдвард, потому что не имело значения, кто это; она просто чувствовала, что не может вынести таких прикосновений. Джудит не хотела и не могла терпеть их точно так же, как тогда, в четырнадцать лет. Не в силах ничего с собой поделать, она вскинула руку и с силой толкнула Эдварда в грудь.
— Нет!
— Джудит? — В его голосе послышалось удивление; взглянув ему в лицо, Джудит увидела, как он недоуменно нахмурился.
— Нет, Эдвард! — повторила она и отчаянно замотала головой. — Нет!..
— Что стряслось? Это всего лишь я.
— Я не хочу. Не надо…
Она оттолкнула его, и когда он выпустил ее, отодвинулась назад, снова прислонясь плечами к жестким крепежным планкам ставня. Между ними повисла тишина, нарушаемая лишь свистом ветра. Постепенно нелепый, беспричинный страх прошел, и Джудит почувствовала, что ее сердце стало биться ровнее. «Что же я наделала?» — ужаснулась она и вспыхнула от стыда. Она так стремилась стать взрослой, а вместо этого повела себя как неотесанная дура, чокнутая идиотка. Билли Фосетт. Ей вдруг захотелось закричать от злости. Она поняла, что никогда не сможет объяснить Эдварду, что произошло.
В конце концов она проговорила:
— Мне очень жаль…
Это прозвучало потерянно и не к месту.
— Тебе не нравится, когда тебя целуют?
Эдвард был явно сбит с толку. Получал ли он, этот блестящий юноша, этот баловень судьбы, вероятно, никогда ни от кого не слышавший слова «нет», хоть раз такой отпор от девушки?
— Это я во всем виновата, — уныло сказала Джудит.
— Я думал, что ты тоже хотела…
— Я хотела… но… я не знаю…
— Мне больно видеть тебя такой расстроенной… — Он шагнул к ней, но она, словно пытаясь защититься, вытянула вперед руку. — В чем дело?
— Ни в чем, все это ерунда, И ты тут совершенно ни при чем.
— Но…
Он не договорил и, повернув голову, прислушался. Дверь бильярдной отворилась, потом тихонько закрылась. Их убежище вот-вот будет раскрыто, слишком поздно пытаться загладить свою вину. С отчаянием глядя на Эдварда, Джудит твердила себе, что потеряла его навеки. У нее не оставалось времени на объяснения. Портьера отдернулась.
— Я так и думала, что ты здесь, — прошептала Лавди. Эдвард наклонился, подал ей руку и втащил на подоконник.
Той ночью Джудит приснился тот самый сон. Кошмар, который, как она думала, навсегда забыт и канул в небытие. Ее спальня в Уиндиридже, окно открыто, колыхаются занавески, и Билли Фосетт пробирается к ней, поднимаясь по приставной лестнице. Она лежит, парализованная ужасом, не отрывая глаз от окна, ожидая, когда над подоконником покажется его голова, его блестящие, колючие глаза и желтозубая улыбка. В тот момент, когда он запрыгнул в комнату, она дернулась всем телом и проснулась, села в постели прямо, будто затянутая в корсет, с раскрытым в безмолвном крике ртом.
Он словно бы одержал победу. Он ухитрился все ей изгадить, ибо, как это ни кошмарно, как ни отвратительно, руки Эдварда сделались для нее руками Билли Фосетта.
Джудит лежала в своей зашторенной спальне в Нанчерроу и плакала, уткнувшись лицом в подушку. Так любить Эдварда и самой все разрушить! Теперь уже никогда не будет как прежде.
Эдвард разбудил ее утром. Она услышала тихий стук, и дверь открылась.
—Джудит!
В комнате было темно, но вот зажегся верхний свет, резко ударив ей в глаза. Вырванная из глубин сна, она села и заморгала, не понимая что к чему.
— Джудит…
Эдвард. Она тупо уставилась на него. Уже одетый и побрившийся, с ясным взглядом, он отнюдь не был похож на человека, уснувшего только в три часа утра.
— Что случилось?
— Не волнуйся, все в порядке.
— Который час?
— Девять.
Он подошел к окну, раздвинул занавески, и в комнату хлынул серый декабрьский рассвет,
— Разоспалась я…
— Ничего страшного, все еще тоже спят, — Он вернулся к двери и выключил свет, потом подошел и без церемоний устроился на краю ее кровати. — Нам надо поговорить.
Воспоминания о вчерашнем вечере потоком хлынули в ее сознание.
— О, Эдвард… — Она почувствовала, что вот-вот разрыдается.
— К чему этот страдальческий вид? Вот, держи… — Он нагнулся к коврику у кровати и поднял ее халат. — Надень, а то замерзнешь.
Она послушно продела руки в рукава и закуталась в халат.
— Как спалось? — поинтересовался он.
Она вспомнила свой до ужаса знакомый сон и солгала:
— Хорошо.
— Я рад. Слушай, я тут все обдумал, поэтому я и здесь. То, что случилось вчера…
— В этом виновата только я,
— В этом не виноват никто. Может быть, я неверно оценил ситуацию, но я не собираюсь просить прощения, потому что, на мой взгляд, не сделал ничего такого, за что следовало бы винить себя. Меня можно упрекнуть только в одном — я забыл о том, что тебе всего лишь семнадцать. В этом платье ты была так очаровательна, и мне показалось, что ты в один миг стала взрослой. Но это, разумеется, одна только видимость. Внутренне ты остаешься прежней.
— Да. — Она опустила глаза и стала рассматривать свои пальцы, мнущие край простыни. Потом заговорила с мучительным усилием: — Я и в самом деле хотела, чтобы ты поцеловал меня. Я хотела с тобой танцевать, а потом захотела, чтобы ты меня поцеловал. И все испортила.
— Но ты не ненавидишь меня?
Она подняла глаза и встретила его открытый пристальный взгляд.
— Нет, — ответила она, — я слишком люблю тебя, чтобы ненавидеть.
— В таком случае, мы можем спокойно предать все это забвению.
— Поэтому ты сейчас пришел и разбудил меня?
