Фристайл. Сборник повестей (СИ) - Сергеева Татьяна Юрьевна (хороший книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗

Однажды стылой зимой здесь хоронил жену один генерал. Был он высокий, излишне прямой с худым аскетическим лицом. Едва взглянув на него, Лабецкий, совсем неожиданно для себя, вдруг почувствовал щемящее одиночество этого немолодого человека. Оглядев реденькую группу провожающих покойную, он понял, что родственников среди этих людей у генерала нет. Только одна заплаканная девушка прижималась к его руке, сдерживая рыдания, зарывалась лицом в его мёрзлую шинель. Стоял трескучий мороз, лицо дочери генерала было залито слезами, и металлические пуговицы жёсткой шинели отца почти примерзали к её щекам. Лабецкий вдруг почувствовал что-то похожее на сострадание. Генерал не плакал, хотя слёзы стояли в его глазах, готовые вот-вот сорваться с отёкших век. Он обнимал за плечи рыдающую дочь и повторял, словно автомат.

— Вера… Пожалуйста, держись… Нам надо держаться, Вера… Нам надо жить дальше…

Лабецкий тогда совсем не разглядел девушку, но длинного, худого генерала почему-то запомнил. Есть такие лица, которые запоминаются навсегда.

Вскоре он встал на ноги. Прежде всего Лабецкий отдал долги соседке, которой считал себя обязанным до самой смерти. Старушка была одинокой, и когда через несколько лет она умерла, он и похоронил её сам, очень достойно, используя старые кладбищенские связи…

Через два года он смог вернуться к медицинской практике, и сменить сытую кладбищенскую жизнь на скудный паёк участкового врача. Конечно, на место в стационаре Лабецкий не рассчитывал, и дело было не только в его запутанном досье. Чтобы устроиться на работу в городскую больницу требовалось заплатить весьма приличную сумму главному врачу. В бегах по медицинским учреждениям, однажды он наткнулся на своего однокурсника, работающего в стационаре, который поведал ему дальнейшую схему взаимоотношений с начальством. Первичным взносом дело не ограничивалось: каждый месяц надо было оплачивать своё место целому взводу руководителей — заведующему отделением, начмеду, главврачу… Кладбищенские деньги подходили к концу, на взятки Лабецкому явно не хватало. Он переключился на амбулаторную службу, но здесь его тоже гоняли из поликлиники в поликлинику, отказывая под разными предлогами. В конце концов он понял, что надо искать работу как можно дальше от центра. Ездить на службу в электричке его приучила когда-то «Скорая», и он направил свои стопы в тот же курортный район, откуда был изгнан когда-то за профессиональное преступление. Врачей здесь, как всегда, не хватало, и, к удивлению Лабецкого, он получил, наконец, вполне приличный врачебный участок. Кроме домов местных жителей в радиус его обслуживания входили две длинные улицы, на которых располагались государственные дачи. Стандартные удобные коттеджи были закрыты от посторонних глаз высокими непроницаемыми заборами, почти везде была охрана, и, чтобы попасть в такой дом на вызов к больному, приходилось заранее созваниваться и договариваться о времени приёма. Кто кого принимал в этом случае, понять было трудно. Но здесь обычно хорошо встречали, были вежливы и предупредительны, почти всегда угощали кофе с шоколадом, а иногда приглашали обедать. После диких заработков на кладбище, зарплата у врача Лабецкого была нищенской, но день ото дня в нём росла злая уверенность, что его сегодняшняя жизнь — дело временное, и что он непременно завоюет достойное место под солнцем. С каким-то подсознательным предчувствием он полюбил вызовы на государственные дачи: было ощущение, что именно здесь его поджидает удача. Надо ещё немного подождать и потерпеть. А терпению он научился: терпению его научила тюрьма…Ждал и терпел он не напрасно. Судьба опять соблаговолила предоставить ему счастливый случай. Однажды в самый разгар жаркого лета поступил вызов на одну из государственных дач. Отсидев свои часы на приёме в поликлинике, Лабецкий отправился на вызовы. Начал он, как его и наставляло начальство, с вызова на государственную дачу. Отправляясь на вызовы к своим высокопоставленным пациентам, Лабецкий пытался угадать, кто есть кто: какую должность и где занимает хозяин этого дома. Это была своего рода игра, которую он придумал сам для себя, чтобы не так скучно было колесить пешком по своему участку: в поликлинике была только одна машина, на которой либо отсутствовало колесо, либо не хватало бензина, который благополучно сливался для заправки авто заведующей поликлиникой… Как и все другие, дом, откуда поступил вызов, был окружён плотным непроницаемым забором, свежая тёмно-зелёная окраска которого выделялась даже на фоне цветущих деревьев. Лабецкий загадал — эта дача, судя по всему, должна быть генеральской. Над высокой калиткой он разыскал небольшую кнопку звонка и позвонил. И, не удержавшись, засмеялся: аккуратно одетый солдат, удивлённо взглянув на широко улыбающегося доктора, пропустил его без задержки, и даже проводил до ступеней открытой веранды. Дверь в дом была распахнута, и тотчас же из-за лёгкой раздуваемой ветром портьеры появился высокий пожилой человек. В просторной передней он оглядел Лабецкого с ног до головы острым пронизывающим взглядом, от которого тот поёжился, и коротко, с некоторой настороженностью объяснил.

— Больна моя дочь, доктор… Температура… И очень сильно кашляет, наверно, перекупалась в озере…

Лабецкий понял его настороженность, когда увидел больную: худенькую, очень похожую на отца девушку, которая лежала на тахте в гостиной, прикрытая по случаю жары только тонкой простыней. Она заметно смутилась, бросив взгляд на молодого доктора, потом оглянулась на отца и успокоилась. Генерал сразу вышел, оставив их наедине. Лабецкий осматривая, выстукивая и выслушивая его дочь, был предельно внимателен, боясь пропустить пневмонию, но в то же время ощущение, что он где-то встречал этого сухощавого генерала, не давало ему покоя. Тощенькую девушку, застенчиво прикрывающую скрещенными руками крохотную грудь, он, кажется, видел впервые. Она покорно вопросительно смотрела на него какими-то прозрачными серыми глазами, поминутно моргая пушистыми ресницами. Наконец, осмотр был окончен. Вопросы по поводу пневмонии остались, поэтому Лабецкий, назначив лечение, пообещал прийти на следующий день. И только оказавшись за воротами генеральской дачи, он вдруг вспомнил, где видел прежде её хозяина. Это было на кладбище! Ну, да! Генерал хоронил тогда свою жену. Сколько же времени прошло? Больше двух лет… Лабецкий быстро достал медицинскую карточку девушки и только теперь взглянул на её имя. Вера… Ну, да… Тогда она, плача, всё терлась об отцовскую шинель, а он, утешая её, повторял:

— Не плачь, Вера…

Почему-то именно это обстоятельство, то, что он видел этих людей в своей прежней жизни, вдруг сделало их близкими Лабецкому. Не строя никаких планов, и не размышляя слишком долго, он стал посещать Веру каждый день. Вскоре она привыкла к нему, а генерал стал даже улыбаться при его появлении. Теперь Лабецкий откладывал этот свой визит на самый конец рабочего дня, чтобы можно было расслабиться, никуда не торопиться, посидеть в семейном кругу за чашкой чая или даже вкусно поужинать вместе с хозяевами. Тёплыми сухими вечерами стол накрывали на веранде, куда без стеснения проникали вездесущие комары, но здесь было по-домашнему тепло и уютно. Домработница Светлана Фёдоровна, дородная, горластая украинка, какая-то дальняя родственница генерала, непременно принимала участие в разговоре, и громче всех смеялась несмелым шуткам Лабецкого. Перед его уходом, она непременно хватала его за руку где-нибудь в кухне или у ворот и засыпала бесконечными вопросами на медицинские темы от остеохондроза до геморроя, на которые он был вынужден пространно отвечать. Вера быстро поправилась, приходить каждый день не было нужды, но девушка стала проявлять к молодому врачу такой заметный интерес, что генерал, присмотревшись к нему, возражать не стал. Вера вела достаточно уединённый образ жизни, сторонилась своих ровесников и ходила тенью за отцом. Она училась в педагогическом институте на факультете иностранных языков, но и к своей будущей профессии относилась весьма прохладно. Лабецкий был намного её старше, житейски умён, остроумен, казался генералу человеком скромным и не амбициозным. О прошлом доктора тактично не расспрашивали, о тюрьме и кладбище в его биографии никто не догадывался. Только однажды генерал, извинившись, поинтересовался его семейным положением. Лабецкий вдруг понял, что страшно устал от одиночества. Внимание генеральской дочери ему льстило, это была неожиданная и весьма привлекательная партия, и он стал всё чаще и чаще задумываться о будущем. Вера была далеко не красавица, тощенькая, с тонкими длинными ногами, на которых, казалось, совершенно отсутствовали икроножные мышцы… А серые прозрачные глаза, которые она поднимала на Лабецкого, улыбаясь его шуткам, странным образом освещали её бледное невыразительное лицо. Никаких эмоций по отношению к ней он не испытывал, но и отвращения тоже не было. Он привык и привязался к этому дому. Однажды Светлана Фёдоровна, как всегда, заловив его у самых ворот, вместо традиционных вопросов о пупочной грыже и запоре, вдруг прошипела ему в самое ухо, чтобы не слышал дежурный солдат.