Коммуна, или Студенческий роман - Соломатина Татьяна Юрьевна (книги хорошего качества TXT) 📗
– Если бы ты ко мне не относился так, как ты ко мне относишься, я бы тебя треснула. И не волком, а волчицей.
– Волчица, ха! Дорасти до волчицы. Ты пока неразумный нахальный волчонок. Даже твой кот умнее тебя! – Он нежно поцеловал Полину в лоб. – Ладно, хватит. Мне пора на работу. Иди домой. Привет твоим-моим соседям. Всё-таки я прожил почти год с ними бок о бок, чай, не чужие. Замечательные люди!
– Да уж… Особенно Вечный Жид.
– Знаешь, и Вечный Жид – человек. Надо просто уметь его готовить! Всё, иди!
– Даже на минутку не поднимешься? Кофе выпить? У тебя же ещё есть время.
– В следующий раз я поднимусь к тебе с диваном и останусь навек! Тигру привет!
Тигр всегда был несказанно рад приветам от Примуса. Если бы он мог что-то сказать, то был бы рад сказанно. Но поскольку он мог только мяукать, мурлыкать и чувствовать, то ему оставалась радость несказанная. Другое дело люди. Козецкий вот сказал, что он соскучился. Тонька завизжала, что гитара в углу стоит расстроенная и никто, кроме Примуса, её в руки не берёт, от пыли не протирает, не настраивает и не поёт! Ответственная квартиросъёмщица Аверченко проворчала, что у неё дверца в шкафу скрипит, надо петли смазать, а она никого, кроме Алексея, к себе не пустит, потому что все остальные твари и только один Евграфов – человек. В общем, все по-своему высказались, потому что вечером, когда Полина вышла на кухню поставить чайник, все там и торчали. Тонька с дворником что-то обсуждали, Неля Васильевна гундосила у своей плиты, а Тигр делал рейды под пузом виляющей хвостом Татуни. Да-да, выходы свои Тигр давно узаконил. Эта «падла Нелька», когда разобралась, откуда воняет, и нашла полусгнившую мёртвую крысу, сама пошла к Полине и наказала ей выпускать кота, раз уж у них крысы завелись. «Завелись» – ха! Да они отсюда последние лет пятьдесят никуда и не выводились. В общем, не совсем тот эффект, коего Тигр добивался, но тоже неплохо. Жаль, конечно, что не выскажешь по-человечески, что та крыса – это месть. Ну, может, это и к лучшему, что не выскажешь. Люди иногда столько всякого друг другу навысказывают, что обратно уже никак. В общем, странные они, эти люди. Забавные. В массе своей – забавные.
Жизнь сейчас у Тигра была – лучше и желать коту невозможно. Свой человек. Свой дом. «Падла Нелька» в коридоре и на кухне – чтоб не расслабляться. Да с тех пор, как он на уловку пошёл – при ней показательную драку с крысой затеял, – так она ему как-то раз кусок колбасы дала. Тигр его сам есть не стал – в комнату дворника Владимира отнёс. А поди как колбаса отравленная? Нет, он чувствовал, что она от души – уж от какой есть – намеренного зла в этой колбасе не было, но бережёного бог бережёт! Он, в конце концов, сытый домашний кот и на всякую гадость не кидается, так что проверить на дворнике не повредит. Ему, если что, на массу тела – не смертельно. Не говоря уже о том, что дезинфицируется с утра до ночи. Так что дворник куску колбасы обрадовался. Тигру даже стыдно стало, что он вот так – на тебе, боже, что мне негоже. С некоторых-то пор он Козецкого подкармливает совершенно искренне, потому что тот его недавно от лютой смерти спас. Всё в мире – где можно гулять и по огромной коммунальной квартире, и по улице – от подъезда до «Барвинка» и обратно, с заходом в соседний двор, – хорошо. Кроме иных двуногих тварей. Да-да, четвероногие не в счёт. Как бы отважно, отчаянно, зло и жестоко ни дрались коты, контролирующие гастроном, – это битва по делу: за территорию, за подругу накормить, за «у кого харизма длиннее», ну и так далее… Как бы ни носились за ним глупые псы – так то святой извечный спор на тему: «Что было раньше – кошка или собака?» И в споре этом побеждает тот, кто проворнее и наглее. Ни одна собака ещё на дерево не взобралась и на балкон не перепрыгнула. А вот иные двуногие… Ох, как вспомнишь, так вздрогнешь! Блокируй память! Отметай, пожирай всё, кроме неизбывной благодарности к дворнику Владимиру. Да так оно и было. Сейчас уже Тигр не помнил, почему он любил этого плохо пахнущего, излишне голосистого, неопрятного человека с метлой и пустыми бутылками. Знал только, что любит неизбывно и готов ради него пожертвовать всем тем, чем и ради своего человека. Хотя дворник Владимир всё-таки не свой. Помнит Тигр только первозданный ужас, несколько волн пульсирующей боли и… любовь к дворнику Владимиру. Затем снова боль, но уже притуплённая дурманом. И хочется пить так, что язык рашпилем по нёбу… И плачущий свой человек, и «падла Нелька», которая хочет убивать, но на сей раз не Тигра… И молочный палец Примуса… А потом уже только любовь и постоянное желание притащить к дворнику в комнату то кусок сыра с Тонькиного стола, то заветренный кусок копчёной скумбрии, потыренный в «Барвинке». Чёрт его знает, что такое… Хочется, и всё. А если хочется, то и нечего рассуждать – надо тащить. И ещё стало жутко ходить туда, на лестницу, ведущую к складам порта…
Вот и хорошо, что животные ничего не помнят. Потому и не сходят с ума. Если такое случается с человеком, то нужен не только хирург, но и психиатр. И всё равно кошмары до конца жизни будут преследовать. В таких ситуациях выживает только тот, кто силён, как животное. И живёт нормально только тот, кто нормален, как животное…
Компания двуногих тварей поймала тёмным вечером на лестнице полосатого кота, подвесила, туго обмотав задние лапы проволокой, на ветку акации и принялась тыкать ножичком. Тигр явно не был для них едой. И врагом не был. И территорию этих двуногих не занимал. Потому, пока он ещё мог чувствовать, он, кроме вытесняющей все ощущения и всё восприятие органной полифонии боли, чувствовал только непонимание. Из непонимания иногда проваливался в небытие. А затем снова возвращался в бытие, наполненное адской болью и всё тем же непониманием. В очередной – какой из?!! – выпадений-проявлений очутился в руках дворника Владимира, орущего такие слова, что таких даже «падла Нелька» не знала. Орущего и свистящего. И всхлипывающего, и несущегося куда-то… И потом снова провал.
Не хочется делать героя из нашего мегадворника. Да и какой он, в самом деле, герой? Пьянь пропащая. Не чета маминым-папиным сыночкам-старшеклассникам из престижных городских школ, решивших как-то вечером, что они право имеют на тварь дрожащую полосатую. Да, такие вот у некоторых детёнышей двуногих «права». Быть может, психологи и психиатры найдут этому какое-то объяснение, а то, поди, и оправдание. Мол, это ничего – отрывать в детстве крылья мухам. Ничего страшного, если ваш малыш привязывает к хвосту кошки банку. Это всё нормальные этапы развития. Он исследует. А там и до зверств рукой подать – вполне себе нормально. Да и убийство, бессмысленное, беспощадное, удовольствия ради, – тоже вполне себе исследовательская норма, наступившая в результате предшествующих нормальных этапов развития. Так что героя из дворника делать не будем. Пусть он так и останется ненормальной пропащей пьянью. Пока на земле есть такие ненормальные пропащие пьяни, как-то ещё смиряешься с «нормальностью» происходящего на планете. Потому что ну какой же нормальный человек ринется с пустым стаканом наперевес в толпу разгорячённых вседозволенностью и безнаказанностью агрессивных отморозков-акселератов? Какой ещё нормальный человек будет снимать с ветки висящего на проволоке прежде полосатого, залитого кровью кота, с виду – дохлого и больше похожего на выброшенную щётку старой швабры, чем на красивое, пушистое, ухоженное домашнее животное. Только ненормальная пьянь. Которую один из «нормальных» юношей в нормальных американских джинсах неумело – но какие его годы, научится! – ткнул в руку нормальным таким папиным охотничьим заграничным ножом.
То, что Козецкий ранен, заметили уже только после ветеринарной клиники.
– Да хуйня! – сказал тот озаботившемуся Примусу. – Ты, брат, лучше за бутылкой сгоняй. У меня сегодня целых три повода: во-первых, за победу; во-вторых – от радости, что с Тигром всё Okay!; и в-третьих – от горя.
