Коммуна, или Студенческий роман - Соломатина Татьяна Юрьевна (книги хорошего качества TXT) 📗

– А горе-то какое? – спросил Примус, деловито выполняющий первичную хирургическую обработку раны, несмотря на наплевательское отношение к себе последнего прямого потомка славного семейства Козецких.

– Лёшка, разве это не горе, когда люди могут такое сотворить? – посмотрел на Примуса дворник неожиданно ясным взглядом и разрыдался, как малое дитя.

За бутылкой ему сгоняли.

Тигр быстро поправился. И стал исправно поставлять обожаемому им дворнику закуску. И тот, надо отдать должное, не брезговал. Когда и правда закусить, а когда из уважения.

– Эх, жаль я крыс не ем! – гладил он Тигра под подбородком. Тот услужливо выгибал шею и мурчал, как трактор: «Р-р-р-р! Эх, как – р-р-р-р! – жаль! – я бы тебе – мурррррр – каждое утро по огрррромной свежей кррррысе, муррр! – подавал прям в постель!»

Иногда Тигр отпрашивался у своего человека Полины к дворнику Владимиру с ночёвкой. Она без второго слова отпускала, давая с собой миску и пакет молока. Тогда Тигр вспоминал, почему он любит дворника, – потому что тот – его мама. Мисочка с молоком под тёплой пыльной батареей. Полина – свой человек. Дворник – мама. Вот потому он их любит. Вот и всё. Больше ничего ему помнить не надо. Не надо помнить, не надо говорить, достаточно чувствовать и любить. Как славно, что он, Тигр, родился животным! Нет, ну правда. Это же какой-то кошмар – быть человеком!

Примус диван раздобыл. Там же. В Тирасполе. Сначала они с Полиной, конечно, потыкались по мебельным магазинам, но увы! Того, что мало-мальски понравилось бы, – не было вообще. Чем можно было пользоваться – должны были привезти завтра, или послезавтра, или через месяц, и на это уже была расписана очередь на год вперёд. И вообще, мыло и стиральный порошок по талонам, а им диваны подавай! Вон, идите в комиссионку – там кожаные есть по сто тыщ мильёнов рублей. То есть не рублей, или сколько это там в этих… как их, нынешние-то?.. в купонах!

– Я тебе сразу говорил, что ничего в этих магазинах нет! Раньше подозрительно не было, а сейчас откровенно – шаром покати! Нет-нет, ещё при нашей жизни появится такое изобилие, что ты только диву даваться будешь. Но пока вот так…

– Революции, да. Помню. Надо предохраняться от революций.

– Не грусти, Иван-царевич, будет тебе яичко не простое, а золотое! – он обнял её за плечи. – Одна проблема у дядюшки Примуса – не на чем тебе тот диван из Тирасполя приволочь. Пургинский «запор» в землю по стёкла войдёт, если сверху приспособить. Ну да ладно! Вовика подключу, у него уже какой-то фургончик есть, он им макароны в особо мелкооптовых размерах возит. Ну, прокатится твой диван под макаронами, ничего?

– Ничего!

Явление дивана не прошло незамеченным. Ещё бы! Тащить-то его пришлось через коридор. А там, разумеется, вечная Тонька со своей вечной Татуней на своей вечной кухоньке, открытой настежь всему происходящему.

– Это что?! – выскочила она в коридор на шум, как только Полина открыла двери и парни стали затаскивать диван.

– Это, Тонечка, диван! – строго сказал Примус. – И мы его сейчас тут поставим и подождём, пока ты проверишь коридор. Потому что на самом деле, друзья, это никакой не коридор, а самое настоящее минное поле! И почётным бессменным минёром тут трудится Таис наша почти Афинская. Помнится… Опускай! – Ребята поставили диван на пол. – Неотягощённые воспоминания – куда лучший фон для отдыха. Итак, помнится, однажды тёмным дождливым вечером свекровь нашей несравненной Антонины решила прибыть с визитом. Да не просто так, с визитом, а с полными торбами всякого вкусненького. И позвонила своей драгоценной невестке – предупредить. Мол, дома ли? Рады ли? Не засрались ли по самую макушку так, что дверь не отворить? И наша Несравненная, вооружившись словом матерным и шваброй, отправилась мыть коридор. Ну, как сказать «мыть»… «Мыть» – это не про нас, да, Тонечка? Целую ручки!

– Вот болтун! – ласково огрызнулась Тонька.

– Такой вот генетический дефект у этого неземного существа. Сия фея способна только елозить мокрой вонючей тряпкой по этому и без того измученному временем и обстоятельствами паркету. Смочив таким образом уже давно подсохшие Татунины какашки и размазав всё это ровным слоем, Несравненная наша добилась того, что паркет из просто старого стал старым, склизким и пованивал. Но – чу! – звонок. Антонина открывает. Свекровь входит, вся такая в кренделях, надаренных ей как санэпидврачу нашего доблестного торгового морского порта. Антонина безрезультатно щёлкает туда-сюда выключателем, потому что сумерки, а свекровь без очков и в белый день ничего не видит. Но тщетно! Очередная лампочка Ильича, выкрученная нашим многоуважаемым мегадворником, давно сияет в другом месте в обмен на солидный стакан косорыловки. Нетерпеливая свекровь, алкая освобождения из под вьючного гнёта, делает шаг-другой… И уже на третьем она летит-летит, балансируя и чисто рефлекторно не расставаясь с такелажем – потому что нет тех обстоятельств, которые могли бы заставить советскую женщину бросить еду, – и, наконец, тормозит об тумбочку и приземляется на шпагат. Так что, друзья мои, нам остаётся только поблагодарить Антонину за то, что к приходу нашего дивана она не мыла пол, и попросить её отфутболить ногой старые собачьи говяшки с пути нашего триумфа. И хотя мы более молоды и гибки, чем многоуважаемая свекровь нашей драгоценной Антонины, пару недель после шпагата лежавшая в травматологии больницы водников, но групповой шпагат с диваном не входит в программу Олимпийских игр, так что и тренироваться незачем.

Тонька ржала громче всех! Очень смешно, действительно – чуть пожилую женщину не угробила.

– Мэм! Над кем смеётесь? Над собой смеётесь! Утрите слёзы и уже жарьте яичницу размера King Size, сейчас мы будем мыть этот молдавский диван, прибывший к русской девушке Романовой под прикрытием серых румынских макарон, явно сделанных из пыли и воды из лужи! Кстати, вот вам несколько пачек для вашей собачки или деток – на ваше усмотрение! – обращаясь к Тоньке, Примус действительно доставал из дивана макароны. – Спонсор благотворительной акции – владеющий тремя лотками олигарх новой формации Владимир Бобыль!

И Тонька отправлялась жарить яичницу и даже запекать для всей честной компании курицу в духовке.

– Не бойтесь! За год проживания здесь я научил царицу Антонину асептике и антисептике! А также – санэпидбезопасности. Теперь, перед тем как что-то левой ногой задвинуть в духовку, она её – духовку, а не ногу – сперва прокаливает, – громким шёпотом орал Примус. – Взяли, раз-два!

– Зачем? – спросил Вовочка, подхвативший диван с противоположного конца.

– Эх ты, дитя профессоров, взросший под присмотром соцприслужниц на фонтанских дачах. Затем! Раньше в Тонькиных блюдах, изготовленных в духовом шкафу, многие находили зажаренные семечки. А теперь – не находят.

– При чём здесь семечки?

– Вот то-то и оно, что ни при чём, мой мальчик. Совершенно ни при чём! А многие думали, что жареные семечки – это такой изыск, и очень радовались приобщению к шедеврам кулинарии. А сырьём для «семечек» служили тараканы-переростки. Кстати, запечённые, да с хрустящей корочкой – очень даже ничего!

– Примус, скотина! Фу!!! – заорали все на него хором.

– Да! Это скотская, но правда!

На крики, разумеется, тут же явился дворник Владимир, декламируя с порога:

– Граждане! Уважайте диван… Это – семейный очаг, альфа и омега меблировки, общее и целое домашнего уюта, любовная база, отец Примуса!.. [44]