Самая нужная книга для чтения в метро. Третья линия (сборник) - Егоров Александр Альбертович

— Левин, что-то понесло тебя, братец, — буркнул Облонский. — Сейчас не об этом речь.

— Да-да, простите, ради бога. — Левин покраснел и замолчал, уставившись на мохнатые носки.

— А я вообще дороги не помню, — сказал Стива. Он налил себе коньяк в хрустальный бокал и теперь задумчиво рассматривал через напиток огонь. — Мы с Долли просто сидели на берегу и разговаривали. Да, дорогая? Потом я вдруг понял, что не помню, как оказался здесь. Черт знает что! Он одним глотком осушил бокал и аккуратно поставил его на стол.

После полудня распогодилось. Высоко в бледно-голубом небе зависли легкие перистые облака, яркое солнце разбавило густую синеву моря, и теперь оно было таким, каким его любят изображать не слишком талантливые художники — слишком бирюзовым, чересчур чистым и очень спокойным. Туман же превратился в легкую голубоватую дымку, которая добавляла пейзажу акварельной легкости и прозрачности.

По берегу брели Анна с Облонским. Стива, засунув руки в карманы брюк, пинал мелкие камешки, угрюмо глядя под ноги. Анна крепко держала брата под руку, запрокинув голову и подставив лицо солнцу.

— Знаешь, дорогой мой братец, несмотря на все эти загадки, я рада, что оказалась здесь, — сказала она. — Тут так тихо.

— Вчера я думал, будет хороший шторм.

— Шторм, mon ami, не самое страшное, что может приключиться в жизни. А море — оно на то и море, чтобы штормить. Знаешь, только в пасмурную погоду море воспринимается как стихия. В солнечные дни — это лишь место для купания и прогулок на яхте. Нечто вроде большого бассейна. Оно выглядит жалким, как тигр в клетке. Тигр, в которого дети с веселым смехом тычут палками. А вот когда собирается шторм… Тогда море становится самим собой. С ним уже не поиграешь… Хмурое море — это отличное средство от мании величия. Только глядя на звездное небо и предштормовое море, ощущаешь себя тем, кто ты есть на самом деле, — букашкой с раздутым самомнением. Крошечной одинокой букашкой.

— Не споткнись, букашка.

— Следи, чтобы я не споткнулась. Хочу загореть, — все так же, подставляя лицо солнцу, ответила Анна. — Хочу быть похожей на испанскую крестьянку. Загорелой, полной жизни и огня.

— Много ты видела испанских крестьянок?

— Кажется, ни одной. Но ни к чему лапать мои фантазии. Скажи лучше, у тебя есть хоть какие-нибудь соображения насчет того, почему и как мы здесь оказались?

— Понятия не имею. И даже не могу представить, в каком направлении искать ответ.

— Интересно, есть здесь еще кто-нибудь, кроме нас четверых?

Облонский пожал плечами.

— Что тебе сказала Долли? — спросил он после паузы.

— Сказала, что простит тебя.

— Серьезно?

— Я серьезно. А она врет.

— Почему ты так думаешь?

— Видела ее глаза. С таким взглядом инквизиторы давали отпущение грехов еретикам, стоящим на бо-ольшой вязанке дров. При этом в одной руке у них была библия, в другой — факел. У инквизиторов, не у еретиков.

— Черт.

— На твоем месте я бы теперь пила только те коктейли, которые смешала сама. И не заплывала бы далеко в море.

— Слава богу, я не пью коктейли… Но… Ты серьезно думаешь, что она может предпринять что-нибудь эдакое? Анна взглянула, наконец, на Облонского: — Наша милая безропотная овечка Долли? Ох, овечка, доведенная до отчаяния, может сделать все что угодно. Глупости хватит. Но не бойся, мой распутный брат, я не дам тебя в обиду. Я знаю, как пасти овечек. — Она снова подставила лицо солнцу.

— Да нет, не может быть. Ты просто меня пугаешь, признайся. Ты…

— Тихо! — Анна дернула Облонского за рукав и остановилась, прислушиваясь.

— Что?

— Слышишь? — Она встревоженно огляделась.

— Ничего я не слышу. Ветер.

— Да нет, нет… Плачет кто-то.

Облонский наклонил голову, пытаясь расслышать плач, но ничего, кроме шума моря, не услышал.

— Показалось, — сказал он.

— Да нет же! Точно кто-то плачет. Только не могу понять, где… Эй! — крикнула она. — Кто здесь?

Плач раздался с новой силой, и теперь Облонский его услышал.

— Вроде бы там, — неуверенно сказал он, указывая на длинную гряду больших валунов, далеко вдававшуюся в море, вроде естественного волнореза. — За теми камнями.

— Пошли, посмотрим. — Анна потянула его за руку.

Чем ближе они подходили к камням, тем явственнее слышался плач. Плакала девушка.

— Вот она. — Анна показала на маленькую фигурку, сидевшую на одном из камней.

Они подошли ближе. Девушка, услышав их шаги, подняла голову.

— Вот это да! — воскликнул Облонский. — Это же Кити… Кити! Голубушка! И ты здесь?

— Стива! — Девушка вскочила с камня и бросилась к ним.

Не обращая внимания на Анну, она кинулась на шею Облонскому:

— Господи боже мой! Это ты! Слава богу, это ты! А я сижу здесь и ничего не понимаю… Море, камни, вокруг ни души… Зову, зову, никто не отвечает. Господи, я так испугалась, так испугалась!

— Ну-ну. — Облонский осторожно похлопал ее по спине. — Все хорошо, милая. Анна, познакомься, это Кити. Младшая сестра Долли. Кити, это Анна, моя сестра.

Девушка повернула к Анне заплаканное лицо и извиняюще улыбнулась:

— Здравствуйте, очень приятно. Простите, что я так глупо себя веду. Очень уж было страшно.

— Пустяки! — улыбнулась в ответ Анна. — На этих камнях кто хочешь разрыдается. Когда мы шли сюда, Стива сам чуть не плакал.

— Правда? — Кити посмотрела на Облонского.

— Анна шутит. Ты давно здесь сидишь?

— Не помню. — Кити, всхлипывая, достала платочек и принялась утирать слезы. — Кажется, всю жизнь… Вдруг открываю глаза — и передо мной море. Как в кошмарном сне. Стива, объясни, что происходит?

— Пойдем в дом, — сказал Облонский.

— В дом? — переспросила Кити. — У тебя тут дом?

— Не совсем у меня, но дом. Пойдем, там твоя сестра скучает.

— Долли? Она тоже тут? Вот хорошо… А еще кто-нибудь есть? Я, наверное, выгляжу ужасно. Ужасно, Анна?

— Не трите так глаза. Пусть слезы сами высохнут, тогда глаза не опухнут.

— Ой, а я уже… Так больше никого нет?

— Только Левин.

— Кто?

— Ты не знаешь его? Левин Костя. Мой друг.

— Знакомое, вроде бы, имя, — сказала Кити. — Но припомнить не могу…

— Я начинаю думать, что здесь это в порядке вещей, — нахмурилась Анна.

— Вы о чем?

— Неважно, Кити. Вернее, важно, но поговорить об этом лучше дома. — Облонский приобнял Кити за плечи. — Пойдем. А то еще обгоришь на солнце и станешь некрасивой.

Девушка, всхлипнув последний раз, кивнула и доверчиво посмотрела на Анну со Стивой:

— Вы ведь не исчезните? Правда? Вы на самом деле тут? Это не мираж?

Анна с Облонским переглянулись и промолчали. На их лицах было написано сомнение.

Когда Кити спустилась, все вновь собрались в гостиной. Долли по-прежнему хранила молчание. Левин с Облонским обсуждали преимущества ловли на мормышку. Анна стояла у окна и курила, глядя на море, которое понемногу начинало темнеть.

— Ага, вот и наша красавица. — Облонский повернулся к Кити. — Левин, дружище, помнишь эту красотку? Хорошеет с каждым днем, верно?

— Я… м-м-м… не… — Левин беспокойно заерзал в кресле, потом встал так, чтобы столик закрывал его носки, и довольно неуклюже поклонился. — Добрый день, барышня.

Кити хихикнула и кивнула.

— Ну, вспомнила Левина?

Кити нахмурила лобик, потом качнула головой:

— Н-нет… Может быть, и встречались где-то, лицо почему-то знакомо. Но я не припоминаю.

— Вот она — девичья память. — Облонский улыбнулся другу. — Кити, голубушка, садись с нами.

Левин вскочил, суетливо подвинул девушке свое кресло и замер, как солдат, ожидающий очередной команды.

Кити села, вежливо улыбнулась ему и посмотрела на Долли:

— Ты почему такая грустная, сестренка?

— Не обращай внимания, — сказал Облонский. — Долли сегодня весь день не в настроении. Расскажи лучше, почему ты здесь? И как сюда… попала? Левин, дружище, присядь, не маячь.