Ящик водки. Том 4 - Кох Альфред Рейнгольдович (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗

— Кажется, это Киссинджер сказал, что единственный способ навести порядок в нашей стране — это пустить к власти чекистов.

— Ну почему? Все не так фатально… Если бы Гусь с Березой поняли, к чему это ведет… К чему они ведут страну… Хотя это, конечно, мечты. Они же оба дико дремучие, необразованные.

— Куда им — если даже Сорос лоханулся. А он игрок серьезный.

— Да, Сорос лоханулся… Сейчас, говорят, Береза в Лондоне на недвижимости очень много зарабатывает. Теперь, может быть, у него миллиард и есть. А Гусь — нет… Гусь все время себя позиционирует как бизнесмен, который вынужден заниматься политикой. Тогда как на самом деле он был чистым политиком, как бизнесмен он нулевой полностью. А Береза себя позиционирует как политик, который вынужден заниматься бизнесом. Тогда как в бизнесе у него дела существенно лучше, чем у Гуся. А политик он тоже примерно такой же, как Гусинский. Потому что в политической сфере Береза тоже потерял много. Если не все… Итак! Когда мне сегодня начинают рассказывать, что мы с олигархами не боролись, — я возмущаюсь: как не боролись? Мы-то как раз единственные и боролись…

— И по итогам этой борьбы тебя в 97-м выгнали из правительства?

— Нет, я ушел сам, добровольно. Это многие забыли. Я ушел в августе, меня проводили с помпой — а мочить меня начали в сентябре. А потом уже было дело писателей, когда выгнали всех остальных — Макса Бойко и так далее. Оставили одного Чубайса.

— А чего ж ты ушел?

— Да мне надоели все эти истерики гусёвые, которые он закатывал. И я поехал в Америку. В отпуск.

— Неплохо. Отставной чиновник поехал в отпуск в Америку.

— А у меня было 100 тысяч гонорара за книжку. Так что мог себе позволить.

— А зарплата была последняя у тебя какая?

— Что-то около 15 тыщ рублей. А рубль был тогда пять к одному. Так что — трешка баксов. (Это было до деноминации, так что доллар стоил 5 тысяч рублей. Таким образом, моя зарплата была — около 15миллионов рублей. Я сказал тысяч, чтобы привести к современному масштабу. Вставка моя. — А.К.) Это потом доллар стал один к 30. После дефолта. И зарплата чиновников упала. Из Америки я тогда во Францию поехал. И буквально через два дня мне звонят и говорят: «Мишку Маневича застрелили». И я поехал в Питер на похороны.

— Застрелили его, как мы уже давали версию, бандиты за то, что он не давал им приватизировать льготно.

— Да… Я про Маневича напишу комментарий.

МАНЕВИЧ

Я познакомился с ним летом 1978 года. Нам было по семнадцать лет. Мы были абитуриентами — поступали в Ленинградский финансово-экономический институт. Уже поступив, мы сдавали какой-то, никому не нужный, зачет по физкультуре — бегали несколько кругов по стадиону. И вот тогда я его увидел впервые. Высокий. Худой — в чем только душа держится. С длинными, почти до плеч, черными, жесткими, как проволока, волосами. С усами а-ля «Песняры». Хохотунчик. Палец покажи, будет смеяться своим характерным смехом, показывая большие кукурузные зубы.

Первое, что поразило: несоответствие тощего, безмышечного тела и большой, крепкой головы. Огромный еврейский нос, большой рот, толстые яркие губы, волосы, зубы — все было сочное, наполненное здоровьем, радостное. И голос. Удивляло, как этот доходяга может издавать такие могучие, раскатистые звуки. Бас у него был феноменальный. Иерихонская труба, а не голос. Потом мы легко его узнавали еще до того, как он появлялся: по голосу, издалека…

В середине июля 1997 года он приехал в Москву, зашел ко мне в Белый дом. Вид у него был подавленный. Я ему рассказал, что происходит после известного аукциона по «Связьинвесту». Он тоже пожаловался, что ему угрожают, не дают работать. Настроение было у обоих поганое. Я собирался в отпуск, Миша тоже. Договорились созваниваться — может, и пересечемся. Он тогда сказал: «Как все надоело — плюнуть и уволиться. Гори оно все синим пламенем, это вице-губернаторство». Он начал много говорить об увольнении еще за полгода до этой встречи. Это было последний раз, когда я его видел живым.

Через несколько дней я зашел к Чубайсу и положил ему на стол заявление по собственному желанию. Гори оно синим племенем, это вице-премьерство. Я сказал: «Я уезжаю в отпуск и оставляю Вам заявление. Воля Ваша распорядиться им как заблагорассудится. Захотите — выбросите. А нет — дайте ход». Чубайс замахал руками: «Ну что ты, выбрось из головы! Мы им покажем!» И так далее. Но по его глазам было видно, что я дал ему выход из положения. В них я прочел: «Спасибо, старик. Мне бы все равно пришлось тебя сдать или разменять. Зато теперь я, по крайней мере, не буду дерьмом…»

Вот бывают такие отличники — отличники. Все знают — вот идет отличник. Красный диплом. Комсомольский активист. Ударник стройотрядов (правда, почему-то всегда он ударник в областном штабе, на худой конец — в агитбригаде). Не пьет, не курит. Честное открытое лицо, правильные черты. Стройные задорные девушки, с курносыми носами, крутятся вокруг. С ним все ясно. Отличник. Он как-то и не считал, что его «отл.» есть повод для чьего-то внимания.

Маневич был другой отличник. Сын профессора. Для него учеба была чем-то само собой разумеющимся. Пятерка да пятерка, что тут особенного? А как может быть иначе? И как-то все это было так не в напряг, не надсадно, не показушно, что мы не считали его отличником. Так, просто парень. В колхозе, в стройотряде, на военных сборах. Бери, вон, носилки да тащи раствор…

Миша женился на еврейской девушке Ольге. У нее была красивая фигура и милое лицо. Красавица Рахель. Я понимаю этот тип женской красоты: жгучие брюнетки с нежной розовой кожей и горящими глазами. Ольга родила ему сына Витю. Миша выглядел счастливым. Вообще это была счастливая пара.

У Миши был близкий друг — Боря Львин. Я с ним тоже приятельствовал. Боря талантлив, смел в оценках, ярок. Хорошо пишет. Критичен (ноне само-). Саркастичен. Ядовит. В один прекрасный день Ольга оставляет Мишу и уходит к Борису. Боже, как это банально! Как в плохих фильмах: друг увел жену у друга. Миша очень переживал, но виду не подавал. Все так же был мягок, доброжелателен и уступчив. Боря с Олей уже теперь одиннадцать лет как живут в Америке, в Вашингтоне. Сын очень похож на Маневича, хотя, конечно же, отца почти не помнит. Сейчас уже, наверное, совсем американский мальчик…

В начале августа 1997 года я сидел в лодке и рыбачил у берега Лонг-Айленда. Там в это время хорошо на спиннинг клюет сибас. На мобильный позвонил Чубайс: «Я дал ход твоему заявлению». Кто б сомневался. Ну и?

«Приезжай! Проводим, чтобы все как у людей». Господи! Зачем это все? Что как у людей? Ну почему ему так хочется, чтобы я еще и присутствовал на этом блядстве? Сижу, рыбачу, никого не трогаю. Увольняйте меня на здоровье. Зачем я вам? Спорить не хочется: «Хорошо, еду».

Уже в Москве. Отвальная. Чубайс, Фарит Газизуллин, Черномырдин, Потанин, Казаков. Выпиваем немного. Какие-то необязательные слова. Звонок. Маневич: «Ты все-таки решился! Тогда я — тоже. Отгуляю отпуск и уйду! О, я придумал — я к тебе прилечу. Ты же во Франции будешь? Вот я к тебе и прилечу! У меня с девятнадцатого отпуск»…

Он женился еще раз. Красивая стройная женщина Марина. Горящие глаза. Нежная розовая кожа лица. Жгучая брюнетка. Тоже первый брак — неудачный. Маленький сын Артем. Миша его усыновил. Миша выглядел счастливым. Вообще это была счастливая пара. Марина заботилась о нем. До женитьбы он жил в хрущобе у родителей, где-то в Лигове (так живут советские профессора), а потом переехал к ней.

Потом они в результате сложных разменов и доплат получили большую красивую квартиру на Рубинштейна. Миша очень радовался этой квартире — фактически это было его первое собственное жилье. Он с видимым удовольствием ее обставлял, выбирал мебель, какие-то картины. Хвастался мне, как теперь ему близко до работы. Из этой квартиры он и поехал на смерть…