Завидное чувство Веры Стениной - Матвеева Анна Александровна (книги бесплатно .txt) 📗
– Нам что же, придётся платить за гостиницу? – волновалась она, и сотрудница, терпеливо закатывая глаза, объясняла, что все расходы возьмёт на себя авиакомпания, так что им решительно не о чем беспокоиться.
Вначале отправились в ресторан. Евгения шла рядом с Евгением – как будто они путешествовали вместе. У него был отличный рост и походка спортсмена. Старая дама пыталась было нагнать милую девушку, но отстала от быстроногой пары уже на первом повороте.
Взяли борщ, два салата и по куску пирога с изюмом, который, конечно, уступал кексу «Свердловскому», но повар сделал всё, что мог.
Евгений не спешил рассказывать о себе, но европейская часть Евгении знала, что молчать за столом – верх неприличия, поэтому начала беседу первой. Как будто бросила в пруд кусочек хлеба, на пробу рыбам – будут есть или нет?
– Та книга, которую вы читаете, то есть ты читаешь (по пути в ресторан Евгений предложил перейти на «ты» – возможно, чтобы не утяжелять речь окончаниями)… Я в прошлом году была от неё в восторге.
– Да, но ты не могла читать её в прошлом году, – заметил Евгений. – Это новинка, только что издана.
(Рыба клюнула, корм пошёл на ура.)
– Я на французском читала, – рассекретилась Евгения. Обычно она не сообщала о себе ничего, что способно вызвать хотя бы тень чужого недовольства. Мало кому нравится слышать, что другие люди знают иностранные языки и могут читать на них – причём не ресторанное меню, а романы! Таким образом люди с языками как будто бы напоминают людям без языков, что те так и не удосужились выучить английский и французский. А если люди с языками ещё и живут в Париже, и учатся в Сорбонне, тогда люди без языков могут почувствовать себя уже совершенно несчастными: потому что их собственные дети окончили монтажный техникум и спиваются на глазах или же сами они всю жизнь безуспешно мечтают жить в Париже… Вариантов множество и все как на подбор – один другого хуже.
Евгения тщательно следила за тем, чтобы ненароком не ранить кого-нибудь случайно сказанным словом – к этому её тоже приучила тётя Вера. Не хвастайся, по любому поводу говорила она, и Евгения добавила этот запрет в тот же список, где хранились «Не убий» и «Не укради». И вот теперь, в ресторане, стараясь не расплескать остывший борщ, Евгения вдруг поняла, что хочет похвастаться – возможно, этого требовал распускавшийся цветок, правильному обращению с которым ей лишь предстояло научиться. Она хотела рассказать новому знакомому всё-всё: что учится в одном из лучших университетов Европы, и что она там на хорошем счету и у неё уже сейчас есть несколько завидных предложений по работе, и что станет писательницей, и что порой подрабатывает моделью (цветок подсказывал, что на Евгения этот факт произведёт особенно сильное впечатление – девушка-модель всегда интереснее, чем девушка-студентка; впрочем, у Евгении было и то, и другое).
– Так хорошо знаешь язык? – спросил Евгений. Честно говоря, он не выглядел особо удивлённым, и Евгению это задело – чуть-чуть, как птичьим пёрышком, но всё же поэтому она сказала только:
– Неплохо вообще-то. Учусь в Сорбонне.
Помолчали. Евгений сосредоточенно ел борщ. У него были красивые руки с длинными пальцами, и Евгения задрожала, потому что цветок сообщил ей, что хочет ощутить эти пальцы на своих лепестках прямо здесь и сейчас. Это была настолько неприличная мысль, что от стыда будущая писательница пронесла ложку мимо рта, заляпав джинсы. Merde!
Евгений опрокинул солонку на жирное пятно:
– Моя бабушка всегда так делала.
– А вот моя бабушка говорила, что рассыпать соль – это к ссоре, – делано засмеялась Евгения, с надеждой, впрочем, глядя на курганчик белых кристаллов, выросший на её бедре.
– Так что ты хотела сказать про книгу? Понравилось?
– Ой, ну я не знаю, какой там русский перевод (Евгения вновь начала говорить не как обычная Евгения – а как неведомое ей доселе хвастливое существо), но по-французски это прекрасно. Очень глубокий роман, герои как будто из крови и плоти (от смущения Евгения обильно цитировала будущие рецензии на её собственную книгу), и автор поднимает такие важные темы! Читаешь и чувствуешь – для него это не просто игра. Он писал то, что пережил на самом деле.
– А по мне, всё это чушь собачья, – сказал Евгений, бесшумно уложив ложку в пустую тарелку. Во время еды с его стороны не поступило ни единого громкого звука – и Евгения была потрясена этим не меньше, чем странным поведением собственного тела, вырастившего какой-то диковинный цветок. Вспомнила, как шумно ел Ереваныч: делить с ним трапезу было каким-то адским мучением.
Мама Юлька пыталась облагородить застольные манеры отчима: объясняла, что нужно как бы рисовать ложкой небольшие кружочки на дне чашки с чаем, и тогда ложка не будет греметь, а все вокруг начнут любить Ереваныча ещё пуще прежнего. Ереваныч на это сказал, пусть Юленька сама рисует кружочки сколько хочет, а он предпочитает размешивать сахар в чае так, как привык делать в армии. Разговоров об армии в доме все опасались ввиду их бесконечности, поэтому мама закрыла тему этикета, как закрывала ежедневно по сто раз все крышки на всех унитазах в доме. Никто не мог запомнить, что открытый унитаз – это плохой фэн-шуй, ну а Люда, конечно, делала всё наперекор хозяйке. Если мама и мечтала о чём-то в последние годы, так это о том, чтобы уволить с глаз долой склочную домработницу. К сожалению, Ереваныч не желал расставаться с Людой: она вкусно готовила и гладила рубашки так, как этого не умела делать мама. Ночная кукушка падала с ног от усталости, но никак не могла перекуковать дневную – и в конце концов сложила крылья.
Так вот, Евгений вёл себя за столом так безупречно, что запросто мог быть представлен английской королеве – да хоть сегодня! Он, как заметила Евгения, вообще всё старался делать незаметно – как если бы опасался быть пойманным. Тихая походка, бесшумное обращение со столовыми приборами – по определению громкими! – сдержанная манера речи…
Вот только говорил он очень обидные, несправедливые слова. И Евгения обиделась за книгу, как за живого человека:
– Но ты ещё не дочитал! Там столько всего произойдёт!
– Обычно я даю автору десять страниц, – заявил Евгений. – Этого достаточно.
– Кто ты? – засмеялась Евгения. – Литературный критик?
– Хуже, – ответил Евгений. – Смотри, к нам идёт твоя подружка!
К ним действительно пробиралась между столиками дама в парике – глаза у неё блестели как у человека, который узнал последние новости и рад, что может их сообщить:
– Что же вы тут сидите, молодые люди? Там уже второй автобус отправляют в гостиницу!
Евгений вытер губы салфеткой, улыбнулся Евгении – и галантно выхватил у старушки упакованный багет:
– Я поставлю ваш корабль в гавань. Вперёд, девочки!
В холле гостиницы пахло табаком, одна из картин на стене висела криво, и у девушки-администратора были грязные волосы. На этом минусы отеля заканчивались – комнаты, которые заказала для своих клиентов авиакомпания, были чистыми и свежими, как майское утро в детстве. Евгений и Евгения получили соседние номера, старушку поселили на другом этаже. Открывая дверь своей комнаты, Евгения трепетала от страха – боялась и того, что Хаски войдёт за ней следом, и ещё больше того, что он этого не сделает.
– Вылет обещают в шесть, подъём в четыре, – зевнул Евгений. – Спокойной ночи, Евгения! – И захлопнул дверь своей комнаты, даже не шепнув ничего на ухо мятными губами.
Евгения приказала цветку прийти в себя и сложить лепестки на ночь, как это делают многие растения. Она достала из портфеля-фугу свёрток с деньгами – и развернула его. Евро были на месте, как и письмо в конверте.
Нужно поспать несколько часов, но сначала она примет душ и обязательно вымоет голову. Администраторша отеля с её грязными сосульками никак не выветривалась из памяти.
Евгения разделась, ушла в ванную, потом вспомнила про пятно на джинсах и вернулась. Соль не слишком-то помогла, но если она застирает пятно под краном, к утру всё высохнет. Стоя перед зеркалом ванной, наряженная, как говорят американцы, в birthday’s suit, Евгения намыливала пятно с усердием, как учила тётя Вера. Прополоскала, отжала, встряхнула, повесила на дверь ванной. А потом вдруг глянула в зеркало – и не узнала себя.
