Завидное чувство Веры Стениной - Матвеева Анна Александровна (книги бесплатно .txt) 📗

Там была совсем другая Евгения. Она и выглядела, и смотрела иначе – как будто внутри знакомого тела жил теперь чужой человек. Этот человек смотрел так дерзко и требовательно, что Евгения растерялась – что ему нужно-то? Европейская часть советовала немедленно пойти спать, надев футболку и трусы. Азиатская бормотала что-то неразборчивое.

Слово «обнажённая» очень смешило маленькую Лару: она считала, что речь идёт о женщине, в которую воткнули ножи. Обнажённые святые на картинах из альбомов тёти Веры как будто специально напрашивались на пытки и мучения, которые устраивали для них одетые персонажи. Странно, что Евгения думает о пытках, глядя на себя в зеркало.

Она провела рукой по своей груди, это было очень приятно. Волоски внизу живота всегда раздражали её, но сегодня вдруг показались красивыми, как ажурное чёрное кружево. Евгения вспомнила руки Хаски – и положила свои пальцы на трепещущие лепестки.

И тут в дверь тихо постучали.

Глава сорок первая

У Евгении была одна особенность – точнее, особенностей у неё было много, как и у любой другой девушки, но именно эта доставляла ей массу проблем самого разнообразного масштаба, от незначительно-бытового до грандиозно-всеобъемлющего. Евгения смущалась любых физиологических потребностей и однажды убежала со свидания только потому, что захотела в туалет. Хотя тот мальчик ей в самом деле нравился. Она стеснялась своей и чужой наготы – и как раз таки поэтому не любила сниматься для каталогов. Вокруг было слишком много раздетых девушек. Голые ноги, попы в трусиках-стрингах (Евгения не могла носить стринги, ей казалось, что между ягодиц застрял кусок туалетной бумаги), блестящие от пота гладкие подмышки – за телами было не видно людей, как обычно не виден лес за деревьями. К тому же на съёмках приходилось пользоваться чужими туалетами – а Евгения была брезглива и каждый раз свивала себе гнездо из туалетной бумаги, и всё это отнимало столько времени и сил!

Мама Юлька считала эти привычки блажью и, как обычно, с гордостью приводила в пример себя:

– Проще надо быть, Евгения! Вот я недавно в Москве еду в такси и вдруг понимаю – забыла дезодорантом намазаться. Достаю дезик и прямо при водителе – чух-чух. Он был, конечно, в шоке, совсем ещё молодой мальчик. Но мне – всё равно. Проще надо быть!

Евгения хотела быть проще, но у неё не получалось. В Шотландии, куда они ездили вместе с Люс прошлой осенью, они жили в настоящем замке, недалеко от Перта. Теперь этот замок переделан в отель, где сохранились старинная мебель, камины, портреты героических мужчин в килтах и, судя по всему, сантехника. Однажды Евгения десять раз пыталась спустить после себя воду в унитазе, но бумага всё никак не уходила – и бедная девушка провела в туалете почти полчаса, ожидая, пока наполнится бачок. Люс давно болтала в баре с шотландскими мальчиками – хейя! А Евгения куковала одна-одинёшенька, гипнотизируя взглядом коварный бачок.

К телу своему у неё тоже было немало вопросов. Ноги, грудь, шея, живот по отдельности выглядели замечательно, но вместе получалась какая-то жирафа. И попы почти нет. И на редкость уродливые ступни – Евгения стеснялась их до такой степени, что даже самым жарким летом не носила туфель с открытым носком. Ей казалось, что у неё чересчур длинные пальцы на ногах – как у некоторых людей на руках.

А вот, к примеру, Ереваныч совсем не стеснялся своих страшнющих босых ног – более того, однажды обратил на них внимание всех гостей за столом. Между сырами и десертом задрал, как балерина, ногу в сторону. Растопыренные пальцы были украшены пучками жёстких чёрных волосков, напоминавшими голые ветви кустарника.

– Я тут вчера узнал, что второй палец на ноге у аристократов должен быть длиннее первого, – сообщил Ереваныч. – Так вот, я аристократ.

– Юрочка, – умилилась мама Юлька, – мы и раньше не сомневались.

Лара со Стёпой тут же сняли носки и начали разглядывать свои ступни – у Стёпы пальчики шли один за другим вниз, как лесенка, а у Лары была широкая и плоская стопа, словно обрубленная со всех сторон.

Тётя Вера злобно сопела, и Евгения в очередной раз подумала: а может, она все-таки её, тёти-Верина дочь? Может, они с мамой Юлькой решили поменяться девочками, как сама Евгения меняется иногда с Люс украшениями или платками? Правда, у тёти Веры никогда не было таких длинных ног… Когда Евгения смотрела себе под ноги, у неё порой кружилась голова. А сейчас она кружилась по другой причине – ведь за дверью наверняка стоял Евгений, но нельзя же открыть ему дверь голышом! Ни за что на свете. Да и джинсы – мокрые, переодеться не во что, багаж – в аэропорту.

– Кто там? – спросила она, пытаясь завернуться в полотенце, слишком узкое и маленькое.

– Открой дверь, пожалуйста, – сказал Евгений. – У меня для тебя кое-что есть.

В одной руке он держал бутылку шампанского, в другой – мятные конфетки «Рондо». Чуть не уронил и то, и другое, когда увидел Евгению в полотенце: оно выглядело на ней как свадебное платье, только очень смелое, короткое. Евгений поставил шампанское на столик и медленно стянул с девушки полотенце, точно обёртку с долгожданного подарка. Он не спешил и даже вначале как будто избегал смотреть на неё. Окунул лицо в её длинные волосы, шепнул на ухо несколько слов, после которых пришли в полное смятение и европейская, и азиатская части – только цветок ликовал, раскрывая лепестки и ожидая вначале рук, потом, может быть, губ, а после всего остального.

Этот проклятый цветок был, наверное, розой. Из тех тёмно-розовых сортов, которые могут быть разных оттенков, даже если выросли на одном и том же кусте. Евгении стало страшно, и в какой-то момент она решила зажмуриться, как всегда делала в кино, услышав тревожную музыку. Потом всё-таки открыла глаза – Евгений был рядом, и тоже без одежды, и у него росли волосы на груди и внизу живота, но это оказалось совсем неважно. И то, что он был старше лет на двадцать, тоже неважно. Как и то, что она – такая осторожная, любившая порядок, правильная девочка – позволила совершенно незнакомому человеку целовать её там, где она и сама-то боялась к себе прикасаться. Всё было неважно.

Евгения вновь закрыла глаза, пытаясь не смотреть на то, что с ней делают, и думая, что должна это прекратить – и не могла сказать ни слова, потому что лепестки цветка стали тяжёлыми, будто к ним привязали грузила. Ей было так приятно, что становилось почти больно, а Евгений, слизывая росу с лепестков, сладко дышал в сердцевину – и будто бы облегчал это чувство, но оно становилось всё сильнее, нестерпимее, и в конце концов цветок вспыхнул, взорвавшись. Обе части Евгении, европейскую и азиатскую, прошило насквозь чередой горячих, нежных молний. Она даже крикнула – чужим, незнакомым, женским голосом, и Евгений, отдыхающий от трудов на её бедре, укоризненно сказал:

– Тссс! Люди спят!

– Я… в первый раз… – пыталась объяснить Евгения.

– Кончила в первый раз? – деловито уточнил Евгений. – Или…

– Both, – почему-то по-английски ответила она. И тут же уснула.

Очнулась – через час. Евгений лежал рядом, закинув руку за голову – как в фильме, и смотрел перед собой так внимательно, будто ему показывали тот самый фильм.

– Давай откроем шампанское, – предложил он, но Евгения сказала, что вначале примет душ. Боялась, что от неё неприятно пахнет. Включив воду в ванной, вновь смотрела на себя в зеркало – и там опять была незнакомка, и она нравилась Евгении больше той жирафы, которую обычно показывали зеркала.

В ванной не нашлось других полотенец – и Евгения выбежала оттуда дрожа, с мокрыми каплями, стекавшими по коже, как дождь по стеклу.

– Какая ты гладкая, – восхитился Евгений, вытирая её вначале полотенцем, а потом, как будто насухо, ладонями. Ладони были тёплыми, и Евгения вдруг поняла, что снова хочет ощутить их на себе – а лучше бы прикрепить навсегда и не расставаться ни на секунду!