Досье генерала Готтберга - Дьякова Виктория Борисовна (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
— Екатерина Алексеевна, примите мое соболезнование. Не отчаивайтесь, мы не оставим вас.
Белозерцева немного помолчала, справляясь с волнением, затем продолжила рассказ:
— Я повернула заплаканное лицо и увидела его, князя Белозерского. Наверное, мои несчастные родители, размышляя о моем будущем, желали мне более легкой судьбы, чем выпала им самим. Но они и представить не могли, что их дочь, провинциальная девица Катя Опалева, однажды станет княгиней Екатериной Белозерской. Каким я впервые увидела Грица?… Это был промозглый ноябрьский день. И он стоял передо мной в заляпанной грязью после скачки шинели с погонами, сдернув шапку, — с пышной шевелюрой темно-русых волос — и смотрел на меня с сочувствием и даже удивлением. Наверное, не ожидал, что у капитана Опалева уже такая взрослая и вполне миловидная дочь, «капитанская дочка», почти по Пушкину, — улыбнулась Белозерцева. — Гриц Белозерский был одним из самых завидных женихов империи в то время. Он, единственный сын княгини Алины Николаевны Белосельской-Белозерской, грандамы императрицы, должен был унаследовать после смерти матери огромное состояние. Он был, конечно же, приближен к императорской семье. В столице Гриц прославился громкими любовными похождениями, всегда принимал участие в гвардейских кутежах. И его самыми закадычными дружками считались великий князь Дмитрий Павлович и князь Феликс Юсупов, женатый на Ирине, дочери великого князя Александра Михайловича. Говорили, что только этой троице удается рассмешить вечно мрачную царицу Александру Федоровну. Я хорошо помню их всех, — Катерина Алексеевна вздохнула, — мне довелось встречаться с ними в Париже уже после революции при куда менее приятных обстоятельствах. Дмитрий Павлович, по-романовски красивый и немного грустный, а Феликс… Феликс был так хорош, — она рассмеялась, — в него можно было влюбиться с одного взгляда и никогда уже не забыть, до самой смерти. С ними же подвизался и юный Гриша Голицын, твой отец, Лиза, — Белозерцева перевела на девушку блестящие от слез глаза. — С ним я познакомилась в тот же день, что и с князем Белозерским. Прапорщик Гриша Голицын, порученец командующего Алексеева. Я знала его таким, каким ты не видела никогда, разве что на фотографии.
— Нет, на фотографии я тоже не видела, — прошептала Лиза. — Папа уничтожил все фотографии и никогда не рассказывал мне о своем прошлом. Если я и знала что-то, то от моей няни Фру.
— Некоторое время после смерти отца, — продолжала Катерина Алексеевна, — я оставалась при госпитале. Невеста князя Белозерского, княжна Мария Шаховская, служила там сестрой милосердия, и князь попросил ее взять меня на попечение. Маша Шаховская поразила меня, — Катерина Алексеевна откинулась на спинку кресла, вспоминая. — Она никак не соответствовала тому образу Девицы благородного происхождения, который был принят в провинциальном обществе, где я воспитывалась. Тогда я поняла, что в столицах — совсем другая жизнь. Там время ушло далеко вперед, а у нас все еще девятнадцатый век. Огненно-рыжая красавица, весьма свободных взглядов, Маша курила сигары, носила юбки, открывавшие щиколотку и даже выше, показывая красивые ноги. Она не побоялась последовать за своим возлюбленным на фронт, более того — разделять с ним ложе, когда о свадьбе еще и речи не было. Надев косынку сестры милосердия, она холеными, изнеженными руками, на которых носила драгоценные украшения, переворачивала в госпитале солдат с гноящимися ранами, с вонючими пролежнями. И совсем не пугалась этого. Я многому научилась у нее. Но все же не выдержала долго — простудилась, да так сильно, что Маша посоветовала Грицу отправить меня в Петербург, к лучшим докторам. Сама же вызвалась и отвезти. Тогда она жалела меня, и последующей, лютой вражды ничего не предвещало — княжна не могла представить всерьез, что провинциальная девочка однажды отнимет у нее жениха. Да это и не могло прийти ей в голову! Княгиней Белозерской должна была стать она, а стала я. Спустя четыре года, в 1919 году. А Маша, узнав об этом, покончила жизнь самоубийством в Париже.
— Покончила самоубийством? — Лиза вздрогнула, словно не поверив тому, что услышала.
— Увы, — Белозерцева вздохнула. — Но если говорить начистоту, то брак их должен был быть заключен по расчету. Гриц и Маша были помолвлены, как только девочка родилась: она была младше Грица на шесть лет. Родители заключили соглашение, исходя из меркантильных соображений, никакие симпатии не учитывались. Да и о чем говорить, когда жениху седьмой год, а невеста еще в колыбели. Мать Григория, княгиня Алина Николаевна, сама в девичестве — Шаховская, потому и подобрала сыну невесту из своей многочисленной родни. Однако, в отличие от множества подобных случаев, когда будущие супруги подросли, они понравились друг другу и не противились своей судьбе. Пока не появилась я.
Князья Белозерские имели великолепный дворец в Санкт-Петербурге у Аничкова моста на Невском проспекте, тот самый, который тебе хорошо известен. Гриша Голицын с матушкой жили всего в двух домах от нас, и мадам Голицына часто наведывалась в гости. В Смоленской губернии у Белозерских было обширное поместье, приданое Алины Николаевны. Родовое же гнездо — на берегу живописного озера Белое в Вологодском крае, откуда князья Белозерские и повели свой род.
— Значит, в Петербург вы попали впервые с княжной Шаховской? — уточнила Лиза.
— Да, именно тогда, — подтвердила Катерина Алексеевна, — приехала в город, о котором столько рассказывали мои немногочисленные знакомые в Опалеве, но где никто из них не бывал, даже проездом. Стоял декабрь, время накануне Рождества. В Петербурге было сыро, ветрено. Мы въехали в город рано утром. Княгиня Алина Николаевна только поднялась. Нам повезло: накануне ей не здоровилось, и она отменила визиты, не то встала бы не раньше полудня. Встретила она нас с Машей весьма прохладно. Но прочитав письмо сына, переданное ей Машей, прониклась ко мне сочувствием. Позднее она всюду брала меня с собой и называла своей воспитанницей, рассказывая о подвигах моего отца. Мы посетили множество праздников, принимали гостей у себя. Княгиня справила мне очень приличный гардероб, обучила как правильно вести себя, хотя я вначале безнадежно терялась, не в силах справиться с волнением. Меня поразил театр, о котором я мечтала, не бедный, уездный или случайно заезжий, а настоящий императорский, с Матильдой Кшесинской.
Княгиню Алину я сперва побаивалась. Она была очень строгой женщиной. К тому же, на мой взгляд, она была фантастической красавицей. Все в ней вызывало у меня восторг и поклонение: и величавость манер, и утонченный профиль, и всегда убранные в высокую прическу волосы, и внимательные строгие серые глаза. Не говоря уже об украшениях, о нарядах, о множестве безделушек, о существовании которых я даже не подозревала у себя в Опалеве, а уж тем более в Савинской слободе. Она проводила у себя приемы по четвергам, и на какое-то время я стала главным событием для всех знакомых княгини, они съезжались со всей столицы, чтобы посмотреть на меня. Маша Шаховская, пожив с нами некоторое время, снова вернулась на фронт к Грицу. Вскоре после ее отъезда княгиня Алина повезла меня в Царское Село, чтобы представить своей патронессе, императрице Александре Федоровне.
— К императрице?… Вы видели ее?! — не удержалась Лиза. — Какой она была? Расскажите, пожалуйста!
— Теперь, когда прошло больше четверти века и я знаю трагическую судьбу этой женщины, я отношусь к ней с симпатией, понимаю ее гораздо лучше, чем тогда. Но в первый наш визит государыня Александра мне не понравилась. Она показалась мне излишне нервной, придирчивой, даже мелочной. Могла ли я тогда подумать, что спустя всего лишь три года, проводив семейство государя до Екатеринбурга под охраной красноармейцев, мы с Алиной Николаевной навсегда попрощаемся с ними, а сами отправимся в деревушку Сизовражье, в тридцати верстах на север. Там матушку Грица и других приближенных императрицы ждала такая же участь, как и их патронессу. Чудом уцелев в бойне, я осталась жива одна и, спрятавшись в звериной норе, без хлеба и воды, все-таки дождалась прихода войск адмирала Колчака.
