Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Кронин Арчибальд Джозеф (книги бесплатно .TXT, .FB2) 📗
А страстью Генри, его религией – если угодно, его манией – была Англия, та Англия, какой она была когда-то и какой она должна стать когда-нибудь снова. Он любил свою родину глубокой любовью, даже ее почву, даже соль омывающего ее моря. Эта любовь не ослепляла его, он видел упадок, которым была отмечена вся жизнь нации со времени войны. Но ведь упадок – всего лишь временное последствие этой титанической борьбы. Это так, и не может быть иначе. Англия воспрянет вновь.
Вдали показались низкие крыши Слидона. Над молом стояло облако водяной пыли. Пейдж проехал по берегу мимо рыбачьих лодок у причалов, мимо сохнущих сетей, обогнул выбеленное известкой здание береговой охраны и повел машину по откосу к коттеджу Дэвида.
Перевалив через песчаный гребень холма, он увидел, что у калитки стоит Кора. Она была без шляпы, ветер трепал ее короткие иссиня-черные волосы, темно-красное платье облепляло стройные ноги. Вся она словно лучилась той теплотой и нежностью, которые спасли его сына; Кора обеими руками пожала его руку, и он, еще не услышав от нее ни одного слова, уже знал, что она рада ему.
– Как он? – спросил Генри.
– Молодцом всю неделю. Сейчас наверху… пишет.
Поднимаясь на крыльцо, она взглянула на окно мансарды, откуда доносились приглушенные звуки концерта Бартока.
– Я его позову.
Но Пейдж не хотел мешать сыну. Книга Дэвида о доисламской поэзии, заинтересовавшей его еще в Оксфорде, требовала упорного, напряженного труда. За последние полгода он самостоятельно овладел тремя арабскими диалектами и теперь переводил «Китаб аль-Агани» – «Книгу песен». Лучше не отвлекать его. Кора заметила, что Пейдж колеблется, и улыбнулась:
– Все равно мы через полчаса будем обедать.
Она обрадовалась нарциссам гораздо больше, чем ожидал Генри. Полюбовавшись цветами и поставив их в слишком узкую для них вазочку, она повела его в сад за домом, защищенный от постоянного бриза каменной стеной, и показала, что успела сделать за последнюю неделю. Еще один клочок каменистой земли был тщательно вскопан и превращен в аккуратную грядку.
– А кто копал?
– Да уж я, само собой. – Она засмеялась счастливым смехом.
– Не слишком ли это тяжело? И уборка, и стряпня… и Дэвид.
– Да нет же. Я же вон какая сильная, и работа в саду мне очень уж по душе. – Она застенчиво и доверчиво взглянула на него. – Раньше-то у меня такой возможности не было.
Когда она ушла в кухню, чтобы заняться обедом, Генри стал прогуливаться по узенькой дорожке, без всякого раздражения вспоминая все эти «уж» и «то». Ну и что же? Он без колебаний предпочтет доброе сердце безупречной грамотности, особенно если женщина, о которой идет речь, – Кора. Вскоре она вышла на крыльцо и позвала его. В парадной комнате на покрытом свежей скатертью столе были любовно разложены и расставлены ножи, вилки, фарфор – словом, все те мелочи, которые он им дарил, – а на блюде аппетитно красовался золотистый жареный цыпленок. Все, что делала Кора, она делала весело, умело и заботливо, с огромным желанием доставить удовольствие. Они подождали несколько минут, радиола наверху умолкла, и в комнату вошел Дэвид. Он, как всегда, казался замкнутым и рассеянным, но Пейдж сразу увидел, что сын в хорошем настроении. Выглядел Дэвид отлично, и хотя, как всегда, был одет странно – свитер с высоким воротом, палевые плисовые брюки и старые замшевые башмаки, – сразу бросалось в глаза, что он очень красивый: такой же высокий, как Кора, но только худой – еще слишком худой, – с мягкими светлыми волосами, белой кожей, с чудесными ровными зубами.
– Как идет работа? – спросил Генри, пока Кора разрезала цыпленка.
– Неплохо. – Дэвид небрежно принял из рук жены тарелку с заманчивым крылышком, брюссельской капустой и картофельным пюре, несколько секунд разглядывал гарнир, потом рассеянно взял вилку.
– Нам в редакцию прислали новую биографию Эдварда Фицджеральда… [948] – (Дэвид поднял брови.) – Я подумал, что тебе, может быть, интересно посмотреть ее, – оправдываясь, пробормотал Пейдж.
Дэвид с легкой усмешкой посмотрел на отца:
– Неужели ты поклонник Калифа Восточной Англии… человека, написавшего это неподражаемое двустишие:
Пейдж чуть заметно улыбнулся. Покровительственный тон Дэвида не был ему неприятен: ученый-филолог, кончивший Оксфорд чуть ли не с высшим отличием, имел право смотреть на него сверху вниз. Самому Генри не удалось закончить образование: из-за внезапной болезни отца он должен был взять на себя руководство газетой и, хотя старался восполнить пробелы в своих знаниях, читая множество книг, все-таки не забывал, что пробыл всего два года в Эдинбургском университете, куда поступил по настоянию Роберта Пейджа, который сам там учился.
– Омар Хайям не так уж плох, – попробовал он возразить. – Рёскину он нравился.
Дэвид поморщился и произнес звучную арабскую фразу:
– Вот что я думаю о достопочтенном Омаре.
– А что это значит? – спросила Кора.
– Боюсь, мы не так близко знакомы, чтобы я мог перевести вам это, – ответил Дэвид и разразился таким бурным хохотом, что Генри бросил на него быстрый встревоженный взгляд.
Однако, вспомнив дни, когда его сын, погруженный в глубочайшую душевную депрессию, сидел, опустив голову, зажав руки в коленях и тупо уставившись в пол, он обрадовался и этому смеху. Хуже всего были ночи: бесконечные бессонные ночи, пронизанные страхом перед неведомым врагом. Нельзя сказать, чтобы в армии Дэвиду пришлось тяжелее, чем другим, – он сражался на Крите и при отступлении заболел дизентерией, – и все же в нем развилась обостренная чувствительность, от которой он не мог избавиться, пока учился в Оксфорде, и которая полтора года назад привела к опасному нервному заболеванию. Невроз с параноическим уклоном, как назвал его Бард. Но Генри никак не мог согласиться с доктором, когда тот вдруг заявил, что заметил повышенную нервозность у Дэвида еще в детстве. Возмутительное утверждение, которое едва не привело к разрыву между старыми друзьями.
Но теперь это уже не имело значения. Глядя на оживленное лицо Дэвида, Пейдж снова почувствовал, что этот брак, такой странный и все же такой удачный, спас его сына. Случайная встреча на набережной в Скарборо, где он проходил курс трудотерапии, – и Дэвид, который еще так недавно с тупым равнодушием плел корзины, вернулся домой, правда еще слабый, но здоровый, снова обретший веру в будущее. Вдвойне странно, ведь прежде он никогда не интересовался женщинами, и уж подавно женщинами необразованными, чьи умственные интересы были так далеки от его собственных. А все-таки, пожалуй, именно поэтому Кора и привлекла его. Во мраке бездны он инстинктивно потянулся к первому встреченному им простому существу. Какое счастье, что рука, за которую он ухватился, оказалась рукой Коры!
После обеда, пока Кора убирала со стола, Пейдж и Дэвид сидели у окна, продолжая разговор. Обычно Дэвид не любил рассказывать о своей работе, но сегодня его сдержанность исчезла, он был весел и словоохотлив. В «Меркюр де Франс» был напечатан перевод его эссе «Страна ночи», написанного во время войны, и он показал отцу лестное письмо, присланное редактором. Такое признание его таланта, внушившее ему необходимую бодрость и уверенность, обрадовало и Пейджа, подумавшего, что Дэвид скоро сможет стать его помощником и вместе они сделают «Северный свет» еще лучше. Обычно после обеда они все втроем отправлялись гулять, но на этот раз Дэвид извинился и ушел в мансарду работать – он хотел как можно полнее использовать полученную из лондонской библиотеки рукопись, которую должен был вернуть на следующий день. Кора, однако, уже надела жакет, и они с Генри направились к пристани.
Сперва они не разговаривали. Кора обладала даром дружеского молчания, и ему казалось, что они знакомы уже много лет. Они вышли на песчаный пляж бухточки – под ногами захрустели сухие водоросли, – потом свернули на мол, и Кора, взяв его под руку, с восторгом подставила лицо сильному бризу.
