Морские люди (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Казалось, еще немного, еще один миг и можно раствориться в ней, стать частицей сразу всего, начиная от первобытного камня и заканчивая тонкой былинкой и звучать, звучать в огромном, во всю вселенную прекрасном, немом и в то же время живом оркестре.
Матрос и на этот раз попробовал настроиться на привычную волну, но не смог. Чем дольше стоял он, тем сильней понимал, что в сегодняшний вечер оказался здесь, на палубе по чужой прихоти. Это выбивало.
— Я новичок, а Зверев уже послужил, я не смогу ему перечить, — говорил он себе, а внутренний голос настойчиво повторял — ты должен пойти и сказать, что не намерен быть слугой.
Конев собрал всю свою волю в кулак, переборол боязнь и направился к баталерке. Зверев валялся на кипе матрасов, широко раскинув руки и ноги. Он блаженствовал и сначала не понял, чего хочет от него этот Коняшка несчастный. Потом, когда дошло, скривил в презрительной гримасе лицо, отвернулся к переборке и дрыгнул ногой — изыдь, музыкант.
Игорь еще раз повторил, что не намерен караулить его сон, что у него есть более важные дела и вышел на палубу.
По законам гражданской вольницы, будь это в профессионально-техническом училище, где учащийся Зверев насаждал законы улицы, не миновать бы осмелившемуся крепкого мордобоя с пинком под зад в придачу лично от него. Виктор ограничился тем, что крикнул балбесу вдогонку:
— Вали отсюда, гнида паршивая!
Он полежал еще минут пять, изумляясь не столько поведению Коняшки, сколько внезапно прорезавшемуся великому своему терпению. Это же надо! Чтобы в ПТУ кто-нибудь из младших сказал слово поперек? Он тут же захлебнулся бы своей собственной кровью. Зверев еще немного полежал, подумал и решил, что не стал связываться с этим салагой исключительно из собственного уважения к Иванычу. Тут сразу все встало на свои места, в баню не ходи. Понятно, если молодой пожаловался бы, «стукнул» кому следует, за неуставняк в команде обязательно пришлось бы отвечать главному боцману.
Воображение услужливо представило реакцию помощника командира, старпома, замполита, самого командира. Эти вынули бы душу из человека. Хозяин столь умной головы потянулся, зевнул, встал и направился к выходу. Черт с ним, с Коняшкой, решил Зверев, пусть живет да радуется, что именно на него напал. Другие «старики» дали бы такой жизни…
Вывод понравился и дежурный боцман, посвистывая, поднялся на верхнюю палубу. Пойти выкурить с кем-нибудь сигарету, покалякать о жизни. Он окончательно уверовал в то, что великодушного прощения салага удосужился исключительно благодаря ему и существованию таких хороших людей, как Иваныч.
Матрос в который раз за этот день сбил берет на затылок. Он очень кстати встретил дружков из БЧ-3. Посидели, покурили, вдоволь поточили лясы. Поближе к вечерней поверке Виктор настрочил своему корефану на гражданку письмо. Писалось легко и это тоже радовало.
«Здорово, Миха! — размашисто водил он ручкой по листку, вырванному из конспекта по политическим занятиям. — Как вспомню, что целых два года уже отпахал, но еще один остался, хочется отбить почки кому-нибудь из Министерства Обороны, желательно сделать это ногами. Представь. Выдумали еще муру. Ух, я бы показал им, на что способен недавний вольный человек Витька-Зверь. Тяну сейчас лямку. Сам понимаешь, кирять здесь нечего, так, изредка, что перепадет. Водки нет и в помине. Как-то раз поставили с одним кентом огнетушитель браги. Да, брат, хороший рецепт ты присылал, славная была брагуленция. Эх, Миха, дорогой, как вспомню наши времена, так и не верится аж, что не угас еще пыл в горячих сердцах, что будет еще обливаться горотдел горючими слезами после наших набегов. Мы еще не раз навестим с нашей толпой городских. Подожди, подаст еще через год товарищ Вениаминов заявление об уходе из милиции по собственному желанию. Еще снова будут с опаской проезжать туристы станцию Раздоры, и не умрет собственной смертью товарищ Вася Морозов, а будет прибит чьей-то нетрезвой рукой. Миха, друг! Передавай бабам от меня привет. Не пропускай их никого мимо себя, слышишь, ни одной. Вот была жизнь — никаких проблем. Чертова служба военная! Но приближается ДМБ, он неотвратим, он неизбежен, трясись, Тишинка! Да здравствует во веки веков союз вина и разврата. Пусть всегда будут бабы, а уж от нас это не заржавеет. Жму лапу».
Утром на корабль точно за полчаса до подъема флага прибыл Петрусенко и жизнь потекла своим чередом.
Неприятность
— Рустамжон, как тебе к лицу дуппи, сейчас хоть в чайхану, хоть на праздник.
Рустам вздрогнул, быстро сдернул с головы дуппи — расшитую узбекскую тюбетейку, оглянулся. В кладовой никого не было.
— Рустамжон! Тебя ждут в чоллар чайханаси-и.
— Тьфу! Это ты, Шухратбек. Чего орешь в замочную скважину? Заходи, дверь открыта, не торчи там.
Металлическая дверь хлопнула, в кладовой появился улыбающийся матрос Уразниязов.
— Салам! Здорово я тебя, а? Ты где это такую дуппи достал, скажи. Неужели из дома, неужели сохранил, с самого Шахрыхана берег ее? Какой ты молодец.
— Э, приятель, не ори так громко, да еще с утра пораньше. Голова болеть будет. Стоит за дверью как разбойник, за добрыми людьми подсматривает, да еще шумит при этом. Чоллар чайханаси, есть чоллар чайханаси, это для стариков, мне туда пока рано. Тебе тоже. Садись. Тюбетейку мне один андижанец подарил. На, говорит, носи, это, говорит, тебе память будет. Теперь таких людей в Ферганской долине все меньше становится. Там вообще что-то непонятное творится. Я вот, например, знаю одного из Шахимардана, ну прямо совсем другой. Разве скажешь, что речь о тебе? Ответишь, что нет. И сам будешь своим словам верить.
Приятели весело рассмеялись. Оба они выросли в Ферганской долине, Рустам Атаджанов из города Шахрыхана Андижанской области, Шухрат Уразниязов из поселка Шахимардана. Четыре области в Фергане — Ферганская, Андижанская, Наманганская и Ошская область, Киргизской республики. От Шахрыхана до Шахимардана далеко, а вот на корабле никто не верит, что земляки до службы никогда не встречались. Парни редкий день не навещают друг друга, делятся всем как братья, даже письма из дома вместе читают. Разве подумаешь, что они из разных мест?
— Шухратбек, ты чай хочешь? Вечером приходи, чай пить будем, он у меня пока не дефицит.
— Эшит, мен бугун уйдан хат олдим.
У Рустама глаза округлились от радости, но он сдержал себя, выжидающе посмотрел на товарища. Тот понял и с расстановкой произнес по-русски:
— Слушай, я сегодня из дома получил письмо. Ну как?
— Молодец, скоро совсем чисто говорить будешь.
— Тебе спасибо Рустамжон, хорошо учить умеешь. После службы тебе обязательно надо поступать в пединститут. Хорошим учителем будешь. Ну слушай, что мама пишет.
Он достал из нагрудного кармана крупно исписанный листок, развернул его.
«Салом, менинг газиз углим Шухрат!..»
Мама, по-узбекски — «она», — писала, что рада хорошей службе сына, что вся семья кланяется и желает Шухрату крепкого здоровья и чтобы он не скучал, слушался командиров, хорошо кушал.
«Салом, менинг газиз углим…» — «Здравствуй, мой дорогой сынок…»
Шухрат читал строчку за строчкой, голос его прерывался от нежности к матери, глаза сияли.
Рустам сидел, слушал внимательно и ему что-то расхотелось сегодня добиваться перевода письма. Но уговор дороже денег, есть такая поговорка у русских. Шухрат старательно переводил каждое предложение. Иногда он запинался, нетерпеливо щелкал в поисках нужного слова пальцами и умоляюще смотрел на друга — помоги джура, забыл, как это будет по-русски.
Уразниязов учился в национальной школе и, хотя русский язык изучал с первого класса, а литературу — с четвертого, особых успехов не добился. В поселке жили только узбеки, многие ученики считали, что ломать над этими предметами голову и терять время ни к чему. Может быть, сказывалась обычная мальчишеская леность, кто знает? Он над этим не задумывался.
Правда, Рустам доказывал Шухрату, что все дело в нетребовательности учителей. Он говорил, что это делается сознательно, якобы для того, чтобы меньше людей уезжало из сельской местности, больше оставалось работать на земле. Он утверждал, что и в российских колхозах картина примерно такая же.
