Дети победителей (Роман-расследование) - Асланьян Юрий Иванович (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
Ну Слава сделал нос более прямым. Что говорить, мы сразу начали заниматься рукоприкладством, как настоящие мордоделы. Достали из Интернета какого-то ястреба, чтобы придать окружающей Пашу атмосфере полетную высоту. Хотя, конечно, истребитель стоял на взлетной полосе военного аэродрома.
В последнее время город стал вызывать у меня знобящее чувство отвращения. На горячем асфальте плакали таджикские дети. Цыганки в цветных юбках курсировали возле областной поликлиники, ловили в круг доверчивых стариков, приехавших к врачам из деревень на последние деньги. «Наперсточники» у рынка и лохотронщики рядом с областной администрацией. Дикий, пьяный, безумный люд. Дамы с легким флером продажности и без него. Мужики со «счетчиками» в карманах, на которые они ставят друзей и подруг. Обрюзгшие таксисты с мокрыми губами. Энтропия империи, смрад распада, убогость безбожия.
Было 12 часов дня — пик моей работоспособности. Потому что я — тот самый ишак, осел, который каждый день ровно в 12 часов дня кричал на скале в крымской деревне Пролом. Ровно в 12 — минута в минуту, будто куранты. Каждый день. Люди с наскальным ослом часы сверяли. Так и жили — по ослиному времени. Он пасся на зеленой полянке, примерно, в двухстах метрах от саманного домика под скалой. Прошло пятнадцать лет после Отечественной войны. Мы с сестренкой Анютой, пяти-шестилетние, поднимались на скалу, где начиналось какое-то бесконечное плато с виноградниками, и быстро, как нам казалось, бежали посмотреть на этого диковинного ишака.
Кажется, в армии, где следишь за каждым часом своего времени на посту, я заметил, что ровно в 12 часов дня я испытываю необычайный, космический прилив сил. Я только не кричу, как ишак, от радости, что жив, здоров и крайне умен. Я — Асланьян, осел, привязанный веревкой к колышку, вбитому в почву. Соседские дети прибегают ко мне и с изумлением смотрят на это жизнерадостное домашнее животное.
Итак, пик. Я за один час написал материал на две машинописные страницы. Попил чайку, пожевал свежей травы. Объем энергии нарастает в геометрической прогрессии, когда векторы желания и воли совпадают.
В окно увидел толпу у входа в губернаторскую резиденцию. Быстро вышел из здания через корпус «Б» и сразу очутился напротив того места, где разворачивалось действие.
Две шеренги пожилых и бедно одетых людей телами перекрыли путь трамваям и машинам. Вокруг стояли группы поддержки и оцепление милиции — без дубинок и даже без пистолетов. Стражи порядка с усмешкой наблюдали за жертвами перестройки. По безумным революционным взглядам я понял, что это были коммунисты-ампиловцы. Они скандировали лозунги, они готовы были умереть тут — у губернаторской стенки, не приходя в сознание. Менты потихоньку теснили бунтовщиков от мраморного здания. Я побоялся подойти ближе, чтоб не подвергнуться непредсказуемой психической агрессии. О боже, эти люди никак не могли понять, почему санитары и комиссары бросили больных и раненых соратников, закрывшись в офисах и казино. Жаль было стариков. Я вспомнил об одной соседке по дому. В очередной раз она вышла из психобольницы и рассказывала бабам во дворе: «Представляете, лежу в палате, а вокруг — одни психи!»
Через две-три минуты к дверям администрации осторожно сдал задом большой грузовик земляного цвета, и люди, одетые рабочими, начали поднимать из кузова деревянные щиты на железобетонный козырек, нависший над входом. Я понял, что на помощь милиции пришли омоновцы, решившие на всякий случай прикрыть и стекло второго этажа, если полетит пролетарский булыжник. Да где ему тута взяться, булыжнику?
Представляю, как душно было омоновцам сидеть в железном фургоне. Несчастные герои, нелегальные агенты — менты вообще прикрывают друг друга и страшно мстят, если кого тронут. Конечно, у нас милиционера любой обидеть может, как выразился журналист, арендованный управлением внутренних дел.
Грузовик отъехал. И неожиданно сбоку к входу в здание взлетела по пандусу белая «Волга», а за ней — черный джип. Менты мгновенно перекрыли вход в резиденцию. Из первой машины появилась невысокая темная женщина с горбатым носом, за ней — юноша в аккуратном костюмчике. Из второй — рослые охранники в черном.
— Царское отродье, вон из России! — скандировала толпа, сдерживаемая милиционерами.
С гордо поднятыми головами, ни разу не взглянув по сторонам, потомки Романовых прошли в здание губернской администрации.
— По линии Багратиони, — произнес интеллигентного вида мужчина, державшийся, как и я, немного в стороне от толпы.
— Ага, — согласился второй, стоявший с ним рядом, — это грузинское разливают у нас на Долгопрудном.
Мужчины засмеялись. Я понял, что они москвичи.
— Вы демократы, что ли? — спросила крайнего мужика осторожно проходившая мимо старуха.
— Да нет, мать, мы не эти, мы те… — ответил он и махнул рукой, понимая, может быть, всю безнадежность ситуации.
Много ли человеку надо — вот, например, назвать гостей «царским отродьем», но так назвать, чтобы тебя все услышали. Помню, как в анапском ресторане пьяная баба кричала на весь зал: «А я под Высоцким лежала, ты понял?» Он понял — женщине больше и гордиться в этой жизни нечем.
Первая Чеченская.
«Журналистов кидают лицом в грязь, бьют прикладами, засвечивают пленки. Станицу Ассиновскую, практически стертую с лица земли ракетным обстрелом с вертолетов (среди мирного населения десятки жертв), фотографировать сложно до крайности»…
40—50-летние чеченские мужчины все родились в Казахстане, а значит — полностью политическая элита. Колоссальный авторитет стариков в чеченском обществе делает их жизненный опыт точкой отсчета образа будущего. Даже ополченцы оппозиционного правительства снялись с позиций в Надтеречном районе и ушли к Дудаеву: «С Дудаевым мы потом разберемся». Характер рассуждений — посмертный: «Пришел купить гранаты для жены и дочерей. Если солдаты полезут, то пусть хоть парочку на тот свет захватят». Крестьяне продавали скот и машины, чтобы купить оружие, оно им не роздано, а куплено на свои кровные. «Калашников» — 600 долларов, столько же «макар», лимонка — 15 долларов. Откуда оружие? 50 тысяч стволов оставили ушедшие российские части. Остальное? «Из Надтеречного» — не скрывают торговцы оружием, то есть от вооруженной Москвой оппозиции… Общее место в рассказах чеченцев — «дудаевская мафия разворовала нефтяные деньги», но сплотились трудяга, бандит и торговец оружием. А замминистра по делам национальностей России высказался: «Криминализованная нация».
«Общая газета», декабрь 1994 года.
Наступил сентябрь. До начала избирательной кампании время было, и Алохин решил использовать его в полной мере. Устроить собственной фирме небольшой день рождения, маленький семейный праздник.
И этот день, посвященный семилетию «ДАНАИ», запомнился тем, что вся километровая эспланада была покрыта людьми, будто красной икрой. У меня появилась мысль: организаторы в таком именно качестве хотели бы видеть россиян. В качестве лососевой икры на куске хлеба со сливочным маслом. Я вспомнил банкет в оперном театре. И песню «Остаюсь с обманутым народом…» С обманутым народом остаются не в офисе компании «ДАНАЯ», не в концерном зале «Россия», а на нарах, в бараке или в коммунальной квартире. Поэтому песня «Остаюсь с обманутым народом…», прозвучавшая со сцены оперного театра, — это всего лишь отчет авторов перед корешками, смотавшимися за границу.
Праздник «ДАНАИ» запомнился как кинохроника на громадном экране: возле десятиэтажного здания Законодательного собрания области работал реанимационный центр ГО и ЧС. Сюда одна за другой подъезжали машины «скорой помощи» — вот для чего Алохин поставлял их для больниц Прикамья. Пробитые головы, поломанные руки и ноги, кровь… За медицинской помощью обратились 234 человека, 24 из которых были госпитализированы, а шесть пострадавших находились в тяжелой алкогольной коме. Шестьдесят шесть пришлось выводить из состояния обморока. Общественный порядок охраняли 923 милиционера. На городской эспланаде в тот день собралось — по разным источникам — от 250 до 400 тысяч участников мероприятия.
